Песнь жар-птицы
Шрифт:
Тропинка упиралась в круглую полянку, посередине которой росла яблоня. Та самая сказочная яблоня с серебряными ветками, золотыми листьями и яблоками из яхонта. А на ветке яблони сидела жар-птица – тоже та самая, из детской книжки с картинками: на голове сверкающая корона, а крылья и свисающий до земли хвост переливаются всеми цветами радуги.
Сказочное создание повернуло к ней голову – и оказалось, что это уже не птица, а дева. Прекрасная дева с пламенеющими рыжими космами ниже пояса, фарфорово-белой кожей и изумрудными глазами. Лицо с тонкими чертами было безмятежно, на губах играла едва заметная
Эмилия уже хотела кинуться к ней – и замерла. Глаза… В глазах девы не было ни радости, ни печали – совершенно никаких чувств.
– Где моя дочь? – спросила она с вызовом.
– Твоя ли? – пропел мелодичный голос.
– Где Элинор? – упрямо повторила Эмилия.
– У себя дома.
– Кто решил, где её дом?
– Она сама, – последовал бесстрастный ответ.
– Я могу её увидеть? – Эмилия всё ещё не теряла надежды.
– Чужакам туда нет входа! – Дева-птица слегка наклонила голову вперёд, певучий голос прозвенел неожиданно властно: – Передай это тому, кто ищет!
– И не подумаю!
– Дерзишь? – изумрудные глаза округлились совсем по-птичьи.
– Прости, – пожала плечами Эмилия. – Но любовь нельзя лишать надежды.
– Ах, любовь! Безрассудство, толкающее на всякие глупости, нескончаемая тоска и алчная тяга распоряжаться чужой судьбой – вот она, твоя любовь!
Ей показалось, или лицо девы на миг утратило свою безучастность? Но если и так, то всего на миг.
– Отнюдь, – просто сказала Эмилия. – Ты что-то путаешь.
– Я?! – в этот раз зелёные глаза девы-птицы действительно полыхнули гневом. – Ты забываешься, женщина! – радужное платье-оперение замерцало и заискрилось, когда сказочное существо всплеснуло руками-крыльями. – Я бы могла оставить тебя навеки блуждать в пустыне подсознания, но пожалею – всё же ты вырастила мою девочку. Уходи! Уходи и никогда больше не ищи сюда дорогу!
Сверкающая птица стрелой взмыла в воздух и исчезла, как радуга, растворяясь в небе, но сверху донёсся затихающий звон:
– И своему рыжему бродяге скажи, чтобы в мой сад больше не лазил! Ещё раз увижу…
И тут Эмилия проснулась.
Приподнявшись на локте, Теренс тревожно смотрел на неё. А в ногах сидел Барбос, и его рыжая шерсть стояла дыбом. Едва Эмилия шевельнулась, кот спрыгнул с постели и сиганул в открытую форточку.
– Ты где была? – вздохнув с видимым облегчением, спросил Теренс. – Я уже хотел тебя будить, но кот не дал.
– И хорошо, что не разбудил, – Эмилия положила голову мужу на плечо. – Я была в Заколдованном Саду…
– Час от часу не легче, – буркнул он. – Тебе своего сада мало?
– Я не шучу.
– Извини, я просто испугался за тебя, – Теренс поцеловал её в макушку. – Продолжай.
– Это был сад из одной старой сказки… У моей бабушки была целая коробка диафильмов, знаешь, это такие…
– Знаю.
– Все нормальные дети перед сном смотрели мультики, а мы с сестрой просили бабушку показать диафильмы. Она вешала на шкаф белую простыню, выключала свет, и появлялись картинки, а внизу – текст. Сначала бабушка нам его читала вслух, а повзрослев, мы с Лией читали сами, по очереди. Мой любимый диафильм был, знаешь, какой? «Сказка про Ивана-царевича и Жар-птицу». Так вот, сегодня во сне я была в саду этой самой Жар-птицы и даже с ней разговаривала!
– И почему меня это не удивляет? – снова вздохнул Теренс.
– Погоди, я ещё не всё рассказала! – Эмилия приподнялась и посмотрела мужу в лицо. В её голосе не осталось ни мечтательной, ни шутливой интонации. – У этой Жар-птицы было девичье лицо – в точности такое! – и она показала на портрет, который всё ещё стоял на тумбочке, прислонённый к настольной лампе.
Теренс с минуту молчал, обдумывая услышанное.
– Это была Элинор? – наконец проговорил он.
– Нет, – уверенно сказала Эмилия. – Хотя я в первое мгновенье тоже подумала, что она. Но Жар-птица сказала, что Элинор сейчас дома, что дом выбрала сама и назвала её «своей девочкой» …
– Это всё?
– Она выгнала меня вон за дерзость и велела больше на глаза не показываться.
– Совсем не сказочный конец, ты не находишь? – хмыкнул Теренс.
– А ещё велела передать тому, кто ищет Эль, чтобы больше не искал, а Барбосу – чтобы больше в её сад не лазил!
– И ты передашь? – в карих глазах Теренса читалось искреннее любопытство.
– А зачем? – пожала плечами Эмилия. – Они всё равно поступают, как хотят – что Вик, что кот…
Позже, уже спустившись на кухню, чтобы приготовить завтрак семье и гостям, она застала Барбоса у плиты, рядом с пустым блюдечком. Кот поднялся ей навстречу и потёрся о ноги.
– Что, проголодался, рыжий бродяга? – она почесала кота за ухом. – Заметь, это не я тебя так назвала… И что, ты больше не будешь лазить по чужим садам?
Барбос посмотрел на хозяйку так, словно она сморозила величайшую глупость, и стал невозмутимо вылизывать лапы. Эмилия пригляделась: в свалявшейся шерсти блестели золотые песчинки.
– Ну-ну! – сказала она и налила коту полное блюдечко сливок.
***
Чета Эрхартов не спеша заканчивала завтрак, когда сверху чуть ли не кубарем скатился Виктор. Клим и Тобиас шествовали следом, неся на плечах своих вчерашних наездников: счастью близнецов не было предела.
– Мам, пап, я гений! Я такое придумал! – в избытке чувств Вик схватил маму и закружил по кухне, Барбос еле успел удрать у него из-под ног.
– Поставь маму на место, гений! – рассмеялась Эмилия. – Лучше сядь и спокойно расскажи. И вы, дети, большие и маленькие – давайте завтракать!
Вик явно уже успел поведать друзьям свой замысел. И замысел этот им пришёлся по вкусу, судя по одобрительным взглядам, какими они сопровождали рассказ приятеля, не забывая при этом прикладываться к чашкам и тарелкам. Сам Вик от возбуждения не мог ни есть, ни пить.
– Думал я, думал, как же мы будем искать нашего далёкого предка в сибирской глуши, и вдруг меня осенило: а ведь старец-то – продвинутый пользователь, судя по ноутбуку в избушке! По крайней мере, с интернетом дружит. А что если не мы будем его искать, а он сам захочет нас найти? Надо только сделать так, чтобы новость о нашем прибытии появилась в интернете и, возможно, в газетах…
– Что-то в этом роде? – Теренс, до сих пор молча допивавший кофе, протянул сыну распечатанный лист бумаги. – Я тут кое-что накидал, может, подойдёт?