Песнь жар-птицы
Шрифт:
– Не только мужчины, – вставила Аглая. – Маруся, например, не жалует розовый…
– Вот это одобряю – я тоже терпеть не могу розовый, кроме как тут! – Клим одним пальцем пощекотал пухлую щёчку сестрёнки. – Ой, у неё тоже ямочки! Наша порода!
– А у Саши нет ямочек, – мать потрепала длинные тёмные кудряшки двухлетнего мальчика, который продолжал так же настороженно наблюдать за Климом ярко-синими глазёнками. – Он у нас весь в папу… И неправда, что он тебя забыл, да, Сань? Наоборот, он всё спрашивал, когда же Клим приедет и его покатает.
– Покатать тебя,
Тот решительно кивнул.
– А не испугаешься?
Малыш так же молча потряс кудрявой головкой.
– Мужик! Дай пять! – Маленькая ладошка утонула в пятерне старшего брата. – Ну, а теперь держись!
Схватив малого под мышки, Клим ловко посадил его себе на плечи. Лицо мальчугана, мигом оказавшегося на двухметровой высоте, засияло от искреннего детского восторга.
– Вик, отгонишь машину в гараж? – Клим повернулся к другу. – А я обеспечу доставку женщин и детей!
– И собак, – добавил Вик, уже открывая водительскую дверцу.
И действительно, огромный бело-рыжий зверь на всех парах нёсся на них через парк, треща сухими сучьями, а следом кубарем катилось нечто маленькое, чёрное и лохматое.
– Боня, стой! – дуэтом закричали Галицкие.
Но разогнавшийся Бонифаций не смог бы притормозить, даже если бы захотел, и Климу не оставалось ничего другого, как круто развернуться, чтобы ошалевший от счастья пёс не врезался в него. Маленький Саша, вцепившийся в русую шевелюру брата, громко заорал – больше от радости, чем от испуга. Тут же пронзительно отозвался младенец в коляске у Евы, гулко загавкал Бонифаций, вторя ему, залился лаем смешной мохнатый пёсик. Мамочки кинулись к малышам, собаки обступили Клима, который с хохотом отбивался от них одной рукой, второй крепко держа за ногу младшего брата, а тот звонко хохотал, глядя на всю эту катавасию сверху.
– Ну, это надолго! – сказал Виктор сам себе, сел в машину и поехал дальше.
Тихо подкатив по окружной к гаражу, который прятался в глубине двора за главным зданием, он достал из машины свой рюкзак, затем сумку Клима и, взвалив двойной багаж на плечи, направился прямиком в левый, хозяйский флигель. За четыре года дружбы с Тобиасом он бывал тут столько раз, что чувствовал себя почти как дома.
Главная разница между имением Кауницев и Эрхарт-холлом состояла отнюдь не в величине: эту разницу звали Кларком.
– Рад приветствовать, Виктор! – старый дворецкий возник в проёме задних дверей, едва гость ступил на каменное крыльцо.
– Добрый вечер, господин Кларк! – Вик церемонно поклонился, при этом весело блеснув глазами.
Между ним и дворецким, а также между Климом и дворецким сложились весьма нестандартные отношения. Старый слуга был единственным человеком в княжеской усадьбе, которого ребята звали господином. При этом Кларк звал их просто по именам, что с его стороны было высшим проявлением фамильярности… и сердечности: видимо, друзья его любимчика Тоби занимали особенную строку в «табели о рангах».
– Клим тоже приехал, – бойко доложил Вик. – Я отнесу вещи наверх?
– Комната в вашем распоряжении, – милостиво кивнул дворецкий.
Гостя у Кауницев, ребята предпочитали селиться в одной комнате, хотя вполне могли претендовать на личные апартаменты, особенно теперь, когда стали считаться родственниками хозяев: сначала Аглая вышла замуж за Рауля, затем Ева – за Тобиаса. Однако они виделись куда реже, чем обоим хотелось: Клим учился на архитектора всё там же, в Калининграде, а на каникулах работал на стройках, причём всегда выбирал, где подальше и посложнее. И для первого, и для второго имелась одна причина, о которой юный Галицкий говорить не любил, а его друзья участливо молчали.
И вдруг с этой самой причиной Виктор столкнулся нос к носу по пути на второй этаж. Она спускалась по лестнице, грациозно приподняв край длинного шёлкового платья, мягко облегающего великолепную фигуру.
– Виктор! – промурлыкал бархатный голосок, произнося его имя по-французски, с ударением на последний слог. – Какая приятная неожиданность!
– Взаимно… – это было единственное, что Вик смог из себя выдавить. Он внезапно почувствовал себя абсолютно не соответствующим месту и времени: толстый зелёный ковёр на мраморных ступенях, кругом благородное дерево, позолота, бронза и хрусталь – и он в пыльных джинсах и пропотевшей футболке, да ещё с поклажей на плечах, делавшей его похожим на двугорбого верблюда.
Прекрасная молодая дама в алом платье, с блестящими чёрными локонами, украшенными красной розой, наоборот, идеально вписывалась в дворцовый интерьер. Она глядела на парня сверху вниз, явно наслаждаясь его растерянностью… и восхищением.
«Клим наверняка тоже не знает, что она тут!» – вздрогнув, подумал Вик.
Мысль о друге вмиг вернула ему присутствие духа и нужное выражение лица. Он подчёркнуто галантно поклонился, отчего лямки рюкзака больно врезались в плечо, и проговорил с той же шутливой интонацией, с какой дразнил Надин прежде, когда они были детьми:
– Вижу, дорогая кузина, ты уже переоделась к вечерней трапезе. Разве ужин не в восемь, как здесь заведено испокон веков?
– У меня встреча кое с кем из гостей Рауля в большом зале: там как раз заканчивается концерт. Ты же видел, сколько народа собралось! (Этого Вик не видел, поскольку подъехал к особняку с заднего, а не с парадного входа.) А насчёт ужина ты совершенно прав: ровно в восемь, как обычно. Так что ты вполне успеешь привести себя в приличный вид! – и Надин обворожительно улыбнулась.
– Всенепременно!
– Тогда увидимся за ужином. А теперь извини, кузен, меня ждут!
– Не смею задерживать.
Они уже разминулись на лестнице, когда Надин осведомилась, изящно обернувшись в три четверти:
– Ты один приехал или с родителями?
– С Климом.
Улыбка медленно сползла с красивого лица французской кузины.
А Вик решительно продолжил подъём.
Но не стал задерживаться в своей комнате. Бросив сумку и рюкзак на пол, он развернулся и помчался обратно. Надо было срочно предупредить Клима! Однако на лестнице его снова окликнули, теперь уже сам хозяин дома.