Песни

Клячкин Евгений Исаакович

Реквием

Памяти А. Галича

Открываем счет потерь в нашем цехе, в нашем братстве. И не стоит разбираться, а тем более — теперь. Открываем счет потерь. Говорят — нелепый случай. А какое средство лучше? Все равно — в итоге Цель. Случай — тоже не слепой: где в основе — боль и нежность, случай — это Неизбежность и диктуется судьбой. Над израненной душой стынут в вечном карауле те, кто раньше нас уснули, тот, кто раньше нас ушел… (Пусть вам будет хорошо.) Пусть тебе наступит там то, что здесь не наступило: среди

лиц, для сердца милых, избавленье от креста. Пусть не требует судьба за чужую боль к ответу. В мире равновесном этом воцарится вечный Бах. И родится сам собой, здесь тобою не рожденный, тот напев, что вечно ждем мы: «Аллилуйя, Любовь!» «Аллилуйя, Любовь!» 5 марта — 19 мая 1978

С Александром Аркадьевичем Галичем я имел счастье быть знакомым и даже был дружен немного, как младший со старшим. Когда я сочинял эту песню, мне все время хотелось (держалось в душе такое ощущение) высказать в этой песне то, что было в Галиче изначально заложено, как мне казалось, и служило двигателем всего, что он делал, и было как бы не реализовано впрямую — его лирическое, его доброе начало. Александр Аркадьевич, конечно, был человеком великой любви к людям, при всем понимании их мерзости и мелкости… Вот об этом песня.

1989

Распятие

Вздымается распятие, и руки — врозь, раскрыты для объятия, и в каждой — гвоздь. И путь навечно выстелен перед тобой, и с каждой новой истиной — иная боль. …Горит в ночи распятие лицом на вест, и исповедь — не снятие, а новый крест. 12–15 апреля 1964

Родная земля

Ручей по оврагу бежит не спеша. Великая радость и жить и дышать. Я землю родную, как мать, обниму, и что не услышу — то сердцем пойму. Во мне отдается дыханье твое от бухты Охотской до южных краев. Не эту ли радость с собою принес на крымскую землю сибирский мороз. Вот ночь настает, засыпает земля, колышут ее золотые поля. Бескрайнее море зеленой тайги, укрой мою землю, согрей, сбереги. Февраль 1972

Песня «Родная земля» какая-то странная. Самодеятельность у меня уже была. Писал с этим прицелом для девочки, чтобы многоголосье получилось. Она без второго слоя, там нет сомнений, горечи… Хотя как может не присутствовать горечь для нормального человека в этой стране в любой песне?

1989

Романс

День за днем, а год за годом катит. Время вдруг становится судьбой. Ни на что его уже не хватит — лишь на безоглядную любовь. То люблю, что оказалось рядом, до чего рукою дотянусь. Ничего другого мне не надо, и назад уже не оглянусь. За спиною холмик остается, крестиком под ноги ляжет тень — не про это ли всегда поется, если даже в песне — ясный день?! Вновь зима над милыми местами — сколько их осталось впереди? И земля, расшитая крестами, — белою рубахой на груди. 22 ноября 1985 — 24 января 1986

Сегодня я здесь стою…

Сегодня я здесь стою. Мне радостно, что я с вами. Гитару держу свою, и лица плывут в тумане. Я с каждым из вас знаком. Здравствуй, аудитория! И что б ни случилось потом, это моя территория. Это мои друзья, рыцари наших песен, отчетливо вижу я наш круг. Он хоть мал — но тесен. У каждого жизнь своя, но в чем-то мы все — как дети, и это — считаю я — важнее всего на свете. 1977 (?)

Семейное

танго

Гротеск

Нас кольцами торжественно венчают, но лучше ли, скажите, быть вдвоем? Мы с глупыми, естественно, скучаем. От умных, извините, устаем. Как новая на старую минута, так новый спор похож на старый спор. И как-то так выходит почему-то, что нет и дня, свободного от ссор. Одно лицо мучительно белеет, другое — все синее и синей. Ну что ж тут удивляться — тот, кто злее, тот, значит, тот, конечно, и сильней. И сонное, тупое равнодушье несешь привычно, словно бык — ярмо. И как поверить, что бывает лучше, когда итог известен все равно. Потом без удивленья замечаем, что это спуск, а вовсе не подъем, мы с умными теперь уже скучаем, от глупых, как ни странно, отстаем. И все проблемы, бледные, как тени, — любить и верить, помнить и жалеть, — не требуют ни слов, ни обсуждений и сводятся к проблеме — уцелеть. 4 мая 1980 — 7 января 1982

Сентиментальная песня

Хочешь — немного теплой грусти, немножко страшных сказок и капельку огня. Сядем, слова-лгуны отпустим, и показные фразы нас больше не манят. Где-то рыдает мокрый ветер, стучат к кому-то в двери, — нам хорошо с тобой. Знаешь — а счастье есть на свете, и это счастье — верить, быть не совсем одной. Октябрь 1962

Сигаретой опиши колечко…

Сигаретой опиши колечко, спичкой на снегу поставишь точку. Что-то, что-то надо поберечь бы, а не бережем — уж это точно. Обернется золотою рыбкой, захочу — шутя поймаю шапкой. Кажется вначале просто гибкой, приглядишься — оказалась шаткой. Э, да что там ждать — скорее в норку! Отложи до завтра все догадки. Что ты скажешь — маленькая горка, а такая трудная повадка! Сигаретой опиши колечко, спичкой на снегу поставишь точку. Что-то, что-то надо поберечь бы, но не бережем — уж это точно!.. 18 апреля 1964

Следы

Следами выбита дорога длиною в сотни долгих лет. Следы… следы — о, как их много! Я в чей-то попадаю след. Вот сын аптекаря из Бреста. Вот юный венский музыкант… Да разве есть такое место, где спрос на ум и на талант?! И старый сказочник из Кельна спешит зачем-то в Амстердам — всегда оттуда, где нам больно, всегда — неведомо куда… Среди домов, пронзивших небо, где реки золота текут, где хватит всем питья и хлеба и где с тобою нас не ждут, среди подстриженных лужаек под сенью сонных облаков один из тысяч попрошаек — скажи, ты к этому готов? Но есть еще клочок надежды — господний сладостный плевок. Одни крушенья там найдешь ты — я б тоже плюнул, если б смог. Здесь речь взрывается картаво, как и две тыщи лет тому, и как к воде — цветы и травы, в нас что-то тянется к нему. Как и везде, нас здесь не любят. Мы всем помеха, как везде… О люди, нашей крови люди! Ну что поделаешь — мы здесь! Клочок земли над теплым морем — скрещенье наций и надежд. О чем кричим, о чем мы спорим? Другого не было и нет. И маскируется под случай то, что является судьбой: клочок земли — других не лучше, но нет других у нас с тобой! 20 января — 6 февраля 1992