Песочное время - рассказы, повести, пьесы

Постнов Олег Георгиевич

– Ох-ох, - посетовал он, подымая взгляд к потолку.
– Чт(-то с нами будет?
– Он вздохнул задумчиво.
– Кончится школа, ты уедешь... в свою столицу. И только останется, что слать открытки к праздникам.
– На лице его выразилась вся безысходность такой перспективы. Ёла улыбнулась. Ба, кстати!
– воскликнул он вдруг, отставив стакан и хлопая себя по лбу, - ведь я, кажется, забыл тебя нынче поздравить?

– Кажется, - сказала Ёла скромно.
– Но это не важно.

Однако Кис соскочил уже живо с дивана и, подступив к ней, изогнулся в церемонном поклоне, держа сигарету за спиной и подставляя Ёле свою курчавую шевелюру, в которой господствовал

артистический бедлам. Ёла, улыбаясь, поднесла ладонь тыльной стороной к его рту, он осторожно приложил губы к самым кончикам ее пальцев, не упустив в этот раз из виду скрещенные ёлины голые ноги, после чего, вероятно, остался доволен и собою и Ёлой.

– Кстати еще: хочешь ли новость?
– спросил он, выпрямляясь и удерживая руку Ёлы в своей.

– Да?

В это время у дверей позвонили.

– Я открою, - сказал Кис, прерывая себя, отпустил Ёлу, положил сигарету на край пепельницы и пошел в переднюю открывать.

Новоприбывших было четверо - в том числе Маша, - и Кис от этого пережил краткое, но сильное ощущение, подобное восторгу мазохиста. Он разделял ошибку всех тайных влюбленных, волнуясь явно, но удерживаясь из робости от объяснений, и к тому же еще полагал, что секрет его чувств известен одному ему (Ёла в счет не шла как лицо доверенное). Сейчас он тоже постарался скрыть трепет и теснение в груди, его одолевшие, и приветствовал всех оживленно и беззаботно, то есть прямо наоборот в сравнении с тем, что чувствовал на самом деле.

– А! вот и вы!
– говорил он, принимая вид, будто действительно ждал их. Ему пришлось отступить к трюмо, чтобы дать всем место, но из прихожей он пока не уходил и даже лавировал еще как-то между всеми.
– Что же новость с собой не привели? Где Гаспаров?
– прибавил он невзначай так, словно они могли знать, о чем только что шла речь. У него было кое-что на уме.

Хотя Кис сам далек был от того, чтобы смотреть на свои заигрывания с Ёлой как на что-то постыдное, и во всяком случае оправдывал себя тонким складом собственной души, небезразличной всегда к чувственному искусу мира, - но это лишь при условии, что все останется строго меж ним и Ёлой, tкte-а-tкte. Его пугала даже мысль, что Маша вдруг как-нибудь узнает, чем он тут занимался. А между тем, это была вторая его ошибка. При полном отсутствии собственного опыта, в чем он уж, конечно, не был виноват, виной всему, пожалуй, следовало бы считать преждевременность его образования. Кис знал Толстого (как и говорил), но не знал основ теории чувств - Стендаля, к примеру.

– Вот тебе новость, - сказала Маша, коротко оглядев его и тем еще усилив его тайный страх.
– О тебе спрашивала Галина Георгиевна (учительница литературы).

– Пустое. Мы с ней друзья, - беспечно отвечал Кис, стараясь дышать ровно.
– Давай-ка твою шубу...

– Что, эта новость как-то связана с Гаспаровым?
– спросила его Ёла, подойдя к двери и здороваясь с остальными. Она тоже приняла свои меры, и теперь ни ее тон, самый невинный, ни вид не могли бы навести на мысль, к примеру, о длине ее халатика; она это отлично умела.

– Это он как раз и есть новость, - пояснил Кис, возясь около вешалки.
– Сегодня вечером он обещал быть у тебя в гостях.

Известие имело успех. Все, включая Машу, слегка приостановились и повернули головы к Кису.

– Ты что? Правда?
– поразился первым вслух Григорий Тритонов, называемый Тристан, толстый молодой человек в очках с подвижным лицом, склонным к мимике, и подвижным же острым взглядом под стеклами. В чертах его не видно было добродушия - обычной привилегии толстых и массивных людей,

каким он был, - скорее напротив. Он, между тем, должно быть неплохо был осведомлен в делах Гаспарова, так как сидел с ним за одной партой. Света и Ира (вместе с Машей они составляли пресловутую троицу) тоже выказали заинтересованность. Все прошли в комнату.

– Вот слушайте, - начал Кис, радуясь, что общее внимание отвлечено в безопасную сторону и быстро оглядывая всех, чтобы убедиться, что его действительно слушают (Маша в том числе).
– Это целая история. Иду я тут после алгебры между рядами к двери...

– Чтобы сбежать?
– уточнила Света.

– Ну да, неважно, - Кис нетерпеливо кивнул.
– Разумеется, прохожу мимо первой парты и смотрю, сидит за нею, как обычно, наш Гаспаров, скукоженный, словно невыспавшийся, и этак тоскливо чертит что-то карандашиком по листку. Я, понятно, останавливаюсь, заглядываю ему через плечо...

– Ты тактичен, - заметила опять Света, подняв бровь.

– Но ведь любопытно же!
– оправдался Кис, хихикнув.
– Гаспаров, все-таки... Так вот. Заглядываю через плечо и вижу: на листке у него намалеван здоровенный кукиш, и он как раз только-только перешел к растушевке: подводит сгибчики суставов и поправляет контур. Ого, думаю про себя, дело-то неладно...

– Он по контрольной пару сегодня схлопотал, - сказал Тристан прозаически.

– При чем тут пара!
– поморщился Кис.
– Пару и я схлопотал. Однако кукишей вот не рисую же! А там не просто кукиш, - повел он дальше, - а прямо-таки громадная фига в профиль на пол листа... Подхожу я, натурально, к нему и так мягко, как бы между прочим осведомляюсь: "Как, Гаспарыч, дела? Собираешься сегодня вечером?" Он говорит: "Куда?" Я говорю: "К Орловской; там наши все будут."

– А он говорит: "Фи, к Орловской!", да?
– спросила Ёла.

– Ну что ты! Он учтив, - уверил ее Кис, сам сделав на миг благородное лицо.
– Наоборот, очень даже приветливо откладывает в сторону кукиш, поднимает глаза и на свой лад, знаешь ли, проникновенно, с грустью улыбается: "Меня, говорит, не звали". Вот новость! "Тебе что же, говорю я, по всей форме надо, дескать, je serai charm(e de vous voir* и все такое? Туда и никого не звали.

– Это, кстати, идея, - заметила Ёла, смеясь.
– И очень просто: маленькая карточка, два-три слова и виньетка. Виньетку можно самой нарисовать; прелесть, надо будет попробовать

– В виде кукиша, - поддержал Тристан.
– Специально для Гаспарова.

Ёла с укором оглядела его.

– Ты зол, Тристи, - сказала она затем тоном печального порицания. Тристана она звала "Тристи" на английский манер, с ударением в первом слоге и, может быть, не без намека на героя Стерна; она, как и Кис, была отчасти начитанна.

– Ну, это там как угодно, - продолжал Кис меж тем.
– Но сегодня-то ведь без церемоний? Я ему сказал, чтоб он был.

– Конечно.

– И что он тебе ответил?
– спросила Света.

– Говорит, мол, ладно, приду.

– И всё?

– Всё.

– Хм, я думала, будет интересней, - сказала Света строго.

– Почему? Насчет кукиша, в общем, недурно, - вздохнув, возразила Ёла.
– Только, конечно, все вранье?

– Что?

– Насчет кукиша.

– Ну вот, чего это мне врать?
– обиделся Кис, надувая притворно губы.
– Сами его спросите, чт( он там рисовал... Я-то, положим, под руку ему не смотрел, - добавил он, косвенно глянув в сторону Светы, - и это только предположение... Но пари держу, что кукиш!