Песочное время - рассказы, повести, пьесы
Шрифт:
Когда, миновав площадку первого темного этажа, они с Гаспаровым поворотили на второй, за спиной их стукнула квартирная дверь и их нагнала Света.
– Привет, - сказала она.
– Пропустите-ка. Вы так плететесь, что я тут околею.
На лестнице в самом деле было холодно. Света же, пользуясь соседством Ёлы и - заодно - отсутствием родителей, выбрала себе на вечер легкое, с вызовом открытое повсюду платье, которое прекрасно шло ей, но в котором даже и под шубой стало бы зябко на улице.
– Ты только скажи, за тобой мы и бегом, - улыбаясь ей и с удовольствием ее оглядывая, отвечал Пат. Он
Они наконец поднялись к пятому этажу.
Должно быть, Света сказала Ёле, что они идут следом: дверь на площадку стояла открытой, и когда они вошли в прихожую, Ёла явилась сама им навстречу. Очень возможно, что в отношении Гаспарова у нее был заранее приготовлен и обдуман кое-какой свой план - тем более, что она, помнится, сердилась за что-то на Пата. Во всяком случае, теперь Пату она лишь кивнула мельком, зато Гаспарова приветствовала очень радушно и, со смехом глядя ему в глаза, тут же с порога заявила, что она его должница: пусть решает сам, чем ей платить за удовольствие его у себя видеть.
Румяная улыбающаяся Ёла в тугих джинсах, открытой блузке с рукавами-крылышками и с двумя легкомысленными хвостиками, перевитыми ленточкой, сделала на Гаспарова новое сильное впечатление. Он сам порозовел и отвечал светски-развязно, она же, дождавшись, когда он снимет шапку и пальто, взяла его без церемоний за руку и, взглянув быстро краем глаз в сторону Пата, увела в studio.
Однако знавший цену женщинам Пат, как видно, не был нимало тронут таким поворотом дела. Улыбаясь по-своему, вместе широко и задумчиво, а в общем сердечно, он пошарил носком ноги под обувной стойкой, нашел там "шлепанцы мужа", как они звались между ним и Ёлой (и отчасти еще между ma tante) и, натянув их, отправился тоже следом за Ёлой в studio.
Ёла, завладев Гаспаровым, оставила всех прочих гостей, то есть Тристана и Свету, развлекаться, как им угодно, Гаспарова же отвела в "келью" - угол, отгороженный от остальной части studio тем самым шифоньером, чей нафталиновый дух по утрам давал Ёле возможность судить о местопребывании тети Наты. Тут, за шкафом, помещалась с трудом втиснутая сюда спартанская узкая тахта, укрытая пестрым ковриком, исполнявшая временами, как, например, и теперь, роль второго дивана, а в остальное время служившая Ёле кроватью. На тумбочке подле нее стояла в железном свечнике зажженная свеча, и еще вторая свеча горела у комода ровным белым языком: по принятому давно обычаю, studio в праздники, кроме огня, озарялась лишь кабинетной лампой в пунцовом абажуре. Лампа к тому же обыкновенно ставилась под стол, отчего по всем стенам и потолку ложились багровые тени. Так это было и теперь, и Гаспаров, который видел studio в первый раз, неловко огляделся в красном полумраке, различил кое-как Тристана на корточках около лампы и кивнул ему. После того он ушел с Ёлой за шкаф, а из передней послышалось чирканье мужних шлепанцев.
С Патом Тристан, не имевший тайных планов, поздоровался обстоятельнее и теплей, чем с Гаспаровым. Он оторвался от магнитофона (он как раз прикидывал, как бы без тройника воткнуть его в ту же розетку, где уже торчала лампа) и пожал широкую патову ладонь, не упустив при этом даже во тьме ухватить цепкими глазками из-под очков выражение физиономии Пата.
– Знаешь новость?
– спросил его Пат, безмятежно улыбаясь.
– Это вон ту, что ли?
– Тристан кивнул на шкаф.
– А?
– Улыбка удивленно сбежала было с уст Пата, он поглядел через плечо, но тотчас и сообразил, и усмехнулся еще шире.
– А, нет! Лёнчика вчера менты загребли.
– Вот как?
– сказал Тристан, не слишком, впрочем, изумляясь и отчасти брезгливо. Он вернулся к занятию.
– Почему?
– Хрен его знает, - проговорил Пат в раздумии.
– Я его еще не видел с тех пор.
– Туда ему и дорога, - заметила негромко Света, которая сидела, раскинувшись, на диване в дальнем углу, где углом же падала тень, и следила за ухищреньями Тристана.
– Ха! а я думал, ты его любишь, - простодушно удивился Пат, подмигивая ей. В классе была сплетня, что Света влюблена в Лёнчика.
– Да, конечно, - Света фыркнула.
– Придурок, такой же, как и ты.
Она, впрочем, не соврала: Лёнчик как раз принадлежал к тем немногим одиночкам, из которых был Пат, и дружил с ним; его главная жизнь протекала вне класса. Пат осклабился.
– Ну, извини, извини, - сказал он, кивая ей согласно.
– Мало ли что почудится! Ведь не всякий же дурак хуже умника... Да вот, кстати: легок на помине!
– отнесся он к двери, из которой вдруг всунулся в studio, перегибаясь через порог, Кис.
– Привет, дружище.
– Всем привет! а где Ёла?
– выпалил с порога Кис, раздергивая молнию на куртке и вглядываясь в пунцовую тьму. Под курткою, как стало видно, на Кисе одет был новый холеный костюм с светлым галстухом, а сам Кис, аккуратно причесанный и ради того всю дорогу шедший без шапки, был даже побрызган духами.
Не ожидая ответа, он сейчас же опять исчез в прихожей, повозился там и вышел уже неспешно, ровным шагом, сняв куртку, с школьным своим портфелем в руках, в котором, правда, теперь вместо пива лежали два заботливо свернутых гвоздичных букета, выторгованные им у грузинца. Цветы наполняли сердце Киса волнением и гордостью, распуская к тому же ему язык: он чувствовал, что был в ударе и лишь сдерживал себя. Несмотря на тьму, он тотчас оценил ситуацию - он приметил свечу за шкафом - и, готовя улыбку и расстегивая на ходу портфель, вступил за шкаф.
– Ба! ба! да тут и Гаспаров!
– раздались сейчас же вслед за этим его восклицания и болтовня: - Ёлочка, детка, вот это тебе цветочки, позволь... м-м! (он звучно чмокнул Ёлу куда-то.) С восьмым. Ну, мой дорогой, рад тебя видеть.
– Кис пожал Гаспарову руку.
– Comment la trouves-tu cette chambre infernale?* - при этих словах он повел головой, имея в виду багровое свечение.
– Affrexe en effet** , - отвечал Гаспаров, который знал претензию Киса говорить по-французски, хотя на деле у того никогда не доставало терпения выучить язык: на уроках он плавал.