Песочное время - рассказы, повести, пьесы
Шрифт:
– Сегодня он вымолвил, даже не одно, - заметил Тристан.
– Жаль, что вас не было.
– Это верно, - подтвердила между прочим и Ира.
– И что он говорил?
– заинтересовался сейчас же Кис, бросив укромный взгляд в сторону Маши: она как раз отпила половину тристанова кофе и как будто слушала разговор. Тристан поморщился.
– Много чего. Довел твою дорогую Горгону (Галину Георгиевну) до посинения. То есть: мужик упрямый, как гвоздь. Им бы боженьку приколачивать... Заистязал бедняжку.
– Что за чушь? Гаспаров? Горгону?..
– Кис изумился.
– Она, наверное, тоже жалела, что тебя нет, - сказала
– Почему?
– спросил он с излишней живостью, но тотчас отвлекся мыслью о том, что может означать это "тоже". (Тристаново "жаль" он, конечно, давно, забыл.) В глазах его явилась отрешенность и вместе усилие сосредоточиться, и он напряг лоб. Решительно: салонная болтовня плохо давалась Кису в присутствии Маши.
– Он там плел что-то такое о Толстом, - небрежно сказала тем временем Света, исподтишка следившая за ходом кисовых мук.
– Дескать, тот убил реализм и родил философию, и что писатель из него никакой; ну тут чт( началось! Горгоночка подпрыгнула, стала вопить, что это Чехов, а не Толстой убивал реализм и все такое...
– Чего, чего?
– напряжение исчезло с лица Киса, и он даже провернулся на диване.
– Родил философию? Это как же?
– Вот ты бы сам сидел да слушал, - заметила Света сварливо.
– Шут его знает, к(к. Мы там балдели все.
– Уж это как всегда, - сказала Ёла.
– Нет, позволь: что значит "некудышний"?
– Кис даже разгорячился. Толстой?!.
– Внутренне радуясь, что речь зашла о предмете, где он может и блеснуть, он позабыл, что всем остальным до этого нет дела.
– Он этого не говорил, - вмешалась Маша, виновато поглядев в сторону Светы.
– Он... другое имел в виду. Ты его лучше сам спроси.
– Вот вечером соберемся - и вы устроите диспут, - сказала Ира со спокойной насмешкой. Она передала Ёле сигареты, Ёла вытянула одну, бросила пачку на диван и выжидательно наклонилась в сторону Киса. Пока Кис искал спички и подносил ей огонь, разговор сам собой остановился.
Теперь все, кроме Тристана, неспешно курили, следя за движением дымных струй. Света взяла со стола пепельницу, в которой лежал остывший первый кисов окурок, и поставила ее на ручку дивана так, чтобы всем было удобно дотягиваться. В молчании прошла минута или две. Кис не был доволен исходом разговора о Толстом, но продолжать теперь у него не было оснований, и к тому же он догадался наконец, что это было бы лишне. Он задумался. Где-то в глубине дома, у соседей - может быть, у той самой старухи внизу - запищало радио, и этот писк внезапно подхватил встроенный в магнитофон приемник. Заиграла станционная музыка. Тристан с удовлетворенным видом выслушал первую фразу и щелкнул переключателем - как раз перед началом новостей.
– Починил неужто?
– спросил Кис сумрачно.
– Там просто контакт отошел, - пояснил Тристан.
– Хорошая машина. Но старая.
– Он похлопал ладонью по креслу вокруг себя, отыскивая вывернутые шурупы.
Вдруг оказалось, что радио скверно подействовало на всех и особенно на Киса. С необычной остротой ощутил он всем своим телом холод жизни, повел плечами и затосковал. Ему стало тяжело на сердце и как-то особенно сонно и пусто. По традиции Кис предпочитал творческую ночь всегда бесплодному
Дверь хлопнула и на пороге появилась тетя Ната.
– Ага!
– сказала она с интересом.
– Сидите? дымите? Здравствуйте, здравствуйте.
– Теть Нат, мы совсем немного!
– весело вскрикнул Кис, гоня тоску. И тотчас же соврал: - Это только первая сигаретка!
– На правах домашнего человека он называл Наталью Поликарповну запросто, хотя, разумеется, на "вы".
Тетя Ната обвела компанию кратким оценивающим взглядом и, как подумалось Ёле, не упустила ничего. В умных глазах тетушки явилось вдруг неожиданное и точное знание об всем, что тут без нее происходило, - также и обо всех, а о Ёле в первую очередь. На Ёлу глянула она совсем уж мельком, но, конечно, заметила и халатик, и голые ноги, и ясные выспавшиеся ёлины глазки, - а Ёла знала хорошо, как умеет делать выводы тетя Ната.
– Да нет, пожалуйста, курите себе, вам же хуже, - говорила она между тем.
– Хотя тебе, Кис, меньше всех следовало бы: с твоими-то легкими! (Кис и в самом деле был наклонен к простудам.)
– А я не намерен задерживаться на этом свете, - брякнул он.
– Чт( я тут забыл?
– Он ведь поэт, - наивно пояснила Света.
Кис, впрочем, тут же пожалел о сказанном. Взглянув случайно на Машу, он примолк и стал раздумывать, слишком ли глупо было то, что он сказал. Тетя Ната улыбнулась. Ёла, которая по одному случаю была сейчас особенно внимательна к разговору, решила про себя, что миг настал, и подала голос.
– У меня есть известие, тетечка, - сказала она с важным видом.
– Известие?
– Да, для тебя. Тебе звонил директор.
При этих словах все сразу повернулись к ней, придержав от любопытства сигареты.
– Какой директор? Наш?
– не поняла тетя Ната.
– Нет, наш: директор школы.
Тетя Ната сделала строгое лицо.
– Что же он хотел?
– Он хотел серьезно поговорить с тобой. Обо мне.
– И?
– И поговорил. Потому что принял меня за тебя.
Тут все разом захохотали и загалдели, и тетя Ната тоже усмехнулась, но выжидательно, лица пока не смягчая.
– Что же ты ему сказала?
– спросила она.
– Ну что ж: сказала, что приму это все к сведению и серьезно со мной поговорю.
Хохот усилился, тетя Ната наконец тоже улыбнулась.
– Ох, Ёлка, смотри, - сказала она, качая головой.
– Ты мое условие знаешь; кажется, не много!
Ёла кивнула. Условие - это имелись в виду объективные показатели (словечко из лексикона ее папы), "наказатели" в транскрипции Ёлы, или, попросту, оценки. Конечно, ни о каком действительном наказании речи не шло. Но, учитывая взгляды родителей, Ёла и сама следила за тем, чтоб "показатели" были на высоте: ее не в чем было упрекнуть. Пока Кис повествовал о кукише, Ира передала ей ее тетрадь с контрольной и подтверждением этих ее забот. Впрочем, алгебру Ёла как будто и в самом деле знала...