Пёстрые перья
Шрифт:
– О, я уверена, что вы сумеете нас защитить, – я мило улыбнулся, похлопав ресницами.
– К сожалению, мы не можем сопроводить вас, нам нужно проследовать дальше. Рекомендую устроиться в одном из ближайших поселений до наступления темноты.
Молодой дворянин учтиво поклонился в седле, и, позвав своих людей, двинулся по дороге, прочь от нас. Тим щёлкнул кнутом, возницы понукнули лошадей, и наш обоз тронулся.
Некоторое время мы ехали молча. Потом Тим шумно вздохнул, снял шапку и вытер потный лоб:
– Пронесло…
Посмотрел на меня широко раскрытыми глазами:
–
Всё это время молчавший Чеглок бросил:
– Полезай в карету.
Он был бледен. Я взглянул на него, и беспрекословно повиновался.
В карете я уселся на жёсткие подушки сиденья, и перевёл дух. Руки тряслись мелкой дрожью. Молль хмуро посмотрел на меня:
– Вы и правда знакомы с этим молокососом?
– Он обознался.
Я отвернулся, принявшись разглядывать обивку кареты.
За день мы миновали несколько указателей, установленных на развилках дороги. Наши попутчики хотели преодолеть как можно большее расстояние за день, чтобы восполнить упущенное время. Когда солнце стало клониться к горизонту, всадники стали внимательно вглядываться в столбы у обочины.
Потом обоз замедлил ход. Я увидел в окошко, как возницы и парочка охранников собрались кружком, и стали горячо спорить, показывая руками то на солнце, то на дорогу. Наконец один плюнул, махнул рукой и отошёл к телеге. Остальные, обменявшись несколькими словами, тоже заняли свои места.
Мы снова тронулись. Вскоре показался очередной указатель. Наши попутчики при виде его повеселели. И обоз свернул на дорогу, отходившую влево от указателя.
Карета прибавила ход, и колёса принялись подпрыгивать на неровностях грунтовой дороги. Я облегчённо вздохнул в предчувствии скорого отдыха на постоялом дворе. На указателе, мимо которого мы сворачивали, значилось: «Постоялый двор «Свинья и поросята».
Карета стала замедлять ход, и вскоре остановилась. Я хотел было выглянуть в окошко, но Молль резким тоном велел сидеть и не двигаться. Потом он привстал, придерживая полы кафтана, и приоткрыл занавеску на окошке.
Снаружи слышались странные звуки. Молль некоторое время прислушивался, склонив голову. Потом открыл дверцу, и, прорычав мне: «сиди здесь!», выпрыгнул наружу.
Едва он вскрылся, я вскочил с места и прилип к занавеске. Я слышал только топот ног, глухой стук и лязг.
Потом раздался ужасный крик. Он длился, пока не поднялся до нечеловеческого визга, и внезапно оборвался.
Я сильно вздрогнул, потерял равновесие и судорожно уцепился за дверцу. Та раскрылась, и я вывалился наружу.
Мы стояли посреди реденького леса. Дорога здесь начинала сужаться, прорастала травой и пропадала в густом кустарнике. Немного в стороне темнели какие-то полуразвалившиеся постройки. Я огляделся.
Рядом с соседним возом лежал человек. Это был охранник. Оружие в неловко вывернутой руке упиралось ему в бок. Но его это уже не волновало. Ещё один, возчик, свешивался из телеги. С волос его текла тонкая тёмная струйка, пятная дорогу.
У дальних телег суетились люди. Я всмотрелся туда, и не сразу заметил, как из-под ближайшей телеги выбрался человек. Весь перепачканный и покрытый пылью, он бросился к нашей карете. Человек – это был один из возчиков – почти добежал до переднего колеса, как вдруг запнулся, взмахнул руками, и повалился ничком. Скребя скрюченными пальцами землю, он ещё пытался ползти. Из спины его торчало тонкое древко.
Вцепившись в ступеньку, я застыл на месте. Вразвалку подошёл Тим, наступил мужчине ногой на спину, и выдернул своё копьецо. Окинул меня диким взглядом, и так же неторопливо удалился.
Неощутимо переступая, я подобрался к лежащему на земле возчику. Наклонился, собираясь осмотреть рану. По его телу внезапно прошла судорога. Он дёрнулся раз, другой, и застыл.
Разрываясь между страхом и жадным любопытством, казавшимся мне самому ужасным, я пошёл вдоль обоза. Пройдя мимо телеги, вышел к карете наших попутчиков. Дверцы её были распахнуты насквозь. Она стояла, склоняясь на одну сторону. Обойдя карету, я понял, почему. С той стороны из дверцы, наполовину высунувшись наружу, лежало тело толстого торговца. Что это был он, я догадался по его сложению и одежде. Головы у него не было.
В глазах у меня поплыли лиловые круги. Я сложился пополам, и меня вырвало.
Когда во мне уже не осталось ничего, кроме желчи, я, скорчившись, отошёл от кареты. Пробрался мимо тяжело гружёного воза, затянутого грубым полотном, и увидел впереди собравшихся в круг разбойников. Направился к ним, и вступил ногами во что-то мягкое. В панике не сразу понял, что вижу. Оказалось, это меховая накидка давешней дамы. Немного поодаль белел полотняный комок – смятая нижняя юбка.
От группы собравшихся у телеги раздался гомон, и громкая брань. Они немного расступились: только что получивший рану Грач, держась за руку, отходил в сторону. В центре круга остался рослый мужчина. Это был начальник охраны обоза наших попутчиков. Камзол его в нескольких местах был распорот и пропитан кровью. У ног охранника лежал его товарищ, очевидно, выбывший из схватки.
Начальник охраны поудобнее перехватил тяжёлый офицерский палаш. В другой руке он сжимал короткий клинок. Лицо у него было отчаянное. Очевидно, он собирался дорого продать свою жизнь.
В круг вошёл Чеглок. В правой руке у него был охотничий нож, левая обмотана курткой. Он медленно пошёл к противнику, двигаясь по кругу. Зрители потеснились, освобождая пространство для боя, и закрыли мне обзор своими спинами.
Завертевшись на месте, я подбежал к возу. Уцепившись за обод колеса, попытался взобраться на ось. Потом в тесном круге зрителей снова появился просвет, и я увидел.
Всё было кончено. Рослый начальник охраны опустился на колени. Палаш выпал из его руки. Потом он медленно повалился набок. Зрители восторженно зашумели. Чеглок спокойно принялся вытирать окровавленный нож.
Круг распался. Оставшийся на месте схватки Бобр снял с поверженных охранников оружие, а затем добил двумя точными ударами.
Я стоял у воза, не решаясь ни пойти дальше, ни убежать. Меня заметили.
– Кажется, наша красотка решила принарядиться? – сказал Молль. Он улыбался. От дурного настроения не осталось и следа. Белые зубы его блестели, подчёркнутые курчавой бородкой.