Пьесы
Шрифт:
Х а д ж и - а г а (перебивает). Тогда бы шах уничтожил всех нас, хаммал-джан!
С л е п о й н и щ и й. Никогда! Ну, уничтожил бы сотню, даже тысячу, пусть — две! Но ведь он понимает, что, если перебьет всех своих подданных, ему придется царствовать над скотом и зверьем. Это его не устроит!
Д е р в и ш. С тобой, раб божий, невозможно толком разговаривать! Ты все переиначиваешь. (Кривит обидчиво губы, поднимается, отходит, садится в стороне.)
Х а д ж и - а г а. Как говорится, когда земля тверда, бык косится на быка.
Х а м м а л. Хаджи-ага, а где наш Ибрагим — гроза купеческих карманов?
Х а д ж и - а г а. Ибрагим как ушел утром — так пропал. Говорил, будто хочет пробраться в шахский дворец. Надеется разузнать что-нибудь о судьбе Табиба Кемала и о Мамеде.
С л е п о й н и щ и й. Я ведь тоже, земляки, пришел в ваш город ради этого знаменитого лекаря и немного волшебника. Пришел из дальних краев. Выходит, напрасно.
Х а д ж и - а г а. Да, поистине наш Табиб Кемал был чудом, созданным природой на благо людей! На благо бедных и обездоленных! Был! Неужели — был?! Неужели его нет в живых?!
Х а м м а л. Неужели и это чудо было растоптано шахом и его придворными?!
Х а д ж и - а г а. Да накажет их всемогущий аллах за этот грех, за это кощунство!
С л е п о й н и щ и й. Каждый день, с утра, у опустевшего дома Табиба Кемала собираются люди. Стражники разгоняют их, но через некоторое время они опять собираются. Народ идет и идет к нему за помощью.
Во двор входит вор И б р а г и м.
И б р а г и м (выкладывает на скатерть перед собравшимися несколько лепешек, фрукты). Добрый вечер, люди добрые! Салам!
Х а д ж и - а г а (с легкой усмешкой). Добрый вечер, трудяга Ибрагим! Добро пожаловать! Легок на помине!
И б р а г и м. Ешьте, люди добрые, ешьте! Отведайте эти земные дары, да не забудьте поблагодарить за них торговца Хасана!
Х а м м а л. Пусть его богатство умножится в тысячу крат, пусть песок в его руках превращается в чистейшее золото!
И б р а г и м. Ну, ну, это уж слишком, хаммал! Таких пожеланий торговец Хасан не заслуживает. В сущности, это отъявленный жулик, обманщик и плут, какого на свете не сыщешь. Продает втридорога то, что скупает у приезжих крестьян за бесценок.
Д е р в и ш. Ты совершил большой грех, раб божий! Ты украл все это у ближнего!
И б р а г и м. Какой он мне ближний! Когда богатеи присваивают наш труд, наш пот, нашу кровь, наше добро, наши жизни — это можно, это им позволено, это, выходит, не кража. А когда мы, неимущие, берем у них маленькую, кро-о-ошечную толику того, что создано нашими руками, мы, значит, воруем, так?
Х а м м а л. Говорят, украсть у вора — не грех… Не будем портить себе аппетит ссорой, — давайте есть, земляки!
Х а д ж и - а г а. Как успехи, Ибрагим? Удалось узнать что-нибудь о Табибе Кемале?
И б р а г и м. Кое-что узнал, Хаджи-ага. Но утешительного мало. С час, не больше, Табиб Кемал находился в дворцовой темнице, затем его увели оттуда — для того якобы, чтобы казнить. Но главный шахский палач, у которого я, дабы расположить его к себе, стянул кошелек
Х а д ж и - а г а. А что с внучкой и помощницей лекаря, с Гюльбахар? Узнал что-нибудь о ней?
И б р а г и м. Увы, Хаджи-ага, о ней во дворце никто ничего не знает. Мне удалось переброситься несколькими словами с шахским шутом. Ничего оказался парень. Шут предполагает, что Табиба Кемала держат где-то в тайной темнице-зиндане.
Х а м м а л. Кто держит? Зачем?
И б р а г и м. Визирь и начальник стражи — чтобы использовать в своих корыстных целях. Все-таки знаменитый лекарь! Мудрая голова! И немного волшебник! (После паузы.) Это еще не все, Хаджи-ага. Оказывается, тот парень, Мамед, сказавший, будто купил у маклера и вновь продал ему же шахский сон, виденный тобой, жив! Шут говорит, что Мамед на свободе. Правда, я не очень-то верю в это. Шут говорит, очень шустрый парень этот Мамед, такие, говорит, вчера номера откалывал во дворце! Такое там будто бы творилось вчера… Ну, прямо, говорит шут, светопреставление! Но подробности он мне не рассказал. Побоялся. Не доверился.
С л е п о й н и щ и й. Как я догадываюсь, ты, Ибрагим, говоришь о Мамед-джане. Я познакомился с ним недалеко от дома Табиба Кемала. Много лет бедняга был прикован к постели параличом, Табиб Кемал вылечил парня, спас от мучительной смерти. Если Мамед-джан действительно на свободе, я думаю, земляки, он тоже сейчас, как и все вы, пытается разузнать что-нибудь о своем спасителе, ищет пути вызволить Табиба Кемала из шахской темницы.
Х а д ж и - а г а. Вах, но как несправедливо устроена наша бедняцкая жизнь, ребята! Стоит нам протянуть наши руки с надеждой к чему-либо, как судьба тотчас подсовывает нам твердый камень! Стоит нам поднести к губам бокал вина — и в нем оказывается яд!
Х а м м а л. Увы, это так, земляки! А поэтому я предлагаю… Смотрите, перед нами свежие лепешки и фрукты. Давайте есть их, пока они не зачерствели, не испортились!
Д е р в и ш. Извини, Ибрагим, но я не могу притронуться к еде, которая была добыта воровством!
И б р а г и м. Воровство — моя работа, дервиш-ага. И учти, я никогда не халтурю в своей профессии. Так что можете считать, земляки, что вы едите честно заработанное.
Х а м м а л. Ибрагим, а ты мог бы на спор солгать в день тысячу раз?
И б р а г и м. Воровство и ложь — разные вещи, дорогой хаммал. Если тебя интересуют лгуны и обманщики, загляни во дворец, полюбуйся на шахских придворных, пройдись по базару, посмотри на торговцев-мошенников! Что же касается твоего покорного слуги, хаммал, то я — не лгун, я — честный вор и говорун!
Х а м м а л. Ну, тогда, Ибрагим-джан, сбреши нам что-нибудь не на спор, а просто так, от души. Сбреши что-нибудь забавное и интересное. Этим ты, во-первых, доставишь всем большое удовольствие, а во-вторых, поможешь нам скоротать долгую, бессонную ночь.