Петербургский сыск, 1874–1883
Шрифт:
– Не заметил, Ваше благородие.
– Следуй за мной, – голос Василия Михайловича обрёл начальственный оттенок и он быстрым шагом направился в трактир.
В нос ударил спёртый до рези в глазах запах пережаренного лука, табачного дыма и немытых тел. В зале никто не обратил внимания на вошедшего статского и полицейского.
– Где он? – Обернулся сыскной агент к городовому, тот указал на человека, сидящего в самом углу, в расстёгнутом пальто и сдвинутой на макушку шапке. Незнакомец, теперь обрёл не только имя и плоть, сидел рядом в окружении новых друзей и угощал их хлебным вином. На столе стояла миска с нарезанным большими кусками мясом, раскрошенный хлеб горками лежал на столе среди чарок.
Орлов подозвал трактирщика.
– Чего изволите?
– Давно гуляет тот в углу?
– Нет, с час—два. Чем расплачивается?
– На беленькую гуляет.
Через минуту подхватив с двух сторон под руки Егора, штабс—капитан и городовой вывели пьяного мужчину на улицу, там он вздохнув свежего воздуха, оттолкнул сыскного агента.
– Ты что меня, Егора Фёдорова, под руки хватаешь?
Кулак бывшего незнакомца просвистел в полу вершке от носа Орлова. Который отпрянул, но потом так встряхнул Егора, что у того клацнули зубы и он скривился от боли.
– Деспоты, сатрапы, что ж вы живого человека мучаете? – Взвыл Фёдоров, больше не делая попыток вырваться из рук полицейских.
– Где бумажник Фуфаева? – Гаркнул Орлов командным голосом.
– В кармане, – чуть ли не с плачем произнёс Фёдоров.
– Зачем ты его?
– Сволочь он, держал торговлю рядом с моей, а потом по миру пустил.
– Ладно уж, отвечать все равно придётся, пошли.
Сдав с рук на руки приставу преступника, штабс—капитан решил, что все—таки необходимо узнать о Фёдорове побольше. Дома сыскному агенту поведали, что Егор после разорения ударился во все тяжкие, стал шляться по трактирам и кабакам, унося последнее из квартиры, начал поднимать руку на отца, за что был дважды посажен в тюремный замок, в первый раз на семь дней, во второй – на десять. Жена пожаловалась, что этот (так и не договорила, что имела в виду) снял даже ризу с иконы. На самом Фёдорове была надета рубашка со следами крови, когда он вытирал руки, до того допился, что не сдержался и сразу же побежал в трактир залить горе от несчастной жизни.
Глава двадцать первая. Снова юноша в чёрном пальто
Помощник начальника сыскной полиции губернский секретарь Михаил Силантьевич Жуков остановился в размышлении на пересечении Сергиевской улицы, получившей название от построенного в начале прошлого века собора Святого Сергия всей артиллерии, и Воскресенского проспекта, названного в честь церкви Воскресения, в начале нынешнего века на месте которой была возведена новая – Скорбященская.
Особых мыслей не было. Казалось, что упускает важное, ускользает оно, как мелкий песок сквозь пальцы, а на поверхности остаётся пустота. Да, конечно, важно найти извозчика, но где его сыщешь? Их столько развелось, каждый из деревни норовит приехать денег заработать, хотя, конечно, и обязали их покупать жетоны для занятий извозом, но не все состоят в артелях. Вот недалеко, на Воскресенском артель из новгородских облюбовала место для стоянки. Хорошо, если бы кто—то был подряжен из них, а если тот молодой человек в чёрном пальто приехал на экипаже, тогда поиски сводятся к разыскиванию иголки в стогу сена. Попытка, как говорится не пытка.
Миша подошёл к будке городового, выкрашенной косыми черными и белыми полосками. Полицейский прохаживался подле будки, разминая затёкшие от долгого стояния ноги.
– Здравствуй, братец!
– Здравия желаю! – Городовой остановился.
– Ты здесь каждый день службу несёшь?
– Так точно, – полицейский смерил взглядом Жукова, словно пытался определить, откуда может быть этот щёголь с тонкими усиками над верхней губой.
– Я – помощник господина Путилина, – произнёс Миша и на лице заиграла лукавая улыбка.
– Знаем Ивана Дмитрича, знаем, – городовой кашлянул в кулак, – но звиняйте, можно ваш жетон лицезреть.
– Да ради Бога, – помощник начальника сыскной полиции показал значок полицейскому, который внимательно посмотрел на латунный, слегка потёртый от ношения в кармане, жетон, – итак каждый день на перекрёстке несёшь службу.
– Так точно, – приосанился городовой, сколько лет нёс службу, а вот с агентом сыскной полиции говорил впервые, хотя был наслышан об Иване Дмитриевиче и его отделении.
– Значит с девяти до десяти ты здесь на посту?
– Так точно, – повторил полицейский, и уголки губ дёрнулись, чтобы стать улыбкой, но тут же возвратились назад.
– Всю прошлую неделю?
– Так точно, – служивый заладил, словно заведённый, ратуя на бестолковость сыскного агента. А ещё говорят, что они на три сажени под землёй видят, заладил одно и тоже – нёс службу, не нёс.
– Значит подмечаешь многое?
– Ежели безобразие какое или там помощь кому надо оказать, то я всегда на посту, да и в иных случаях, – с гордостью в голосе отрапортовал городовой.
– Хорошо, – Миша снял несуществующую пылинку со своего рукава, – не припомнишь четвёртое число?
– Четвёртое? – Городовой почесал затылок. – У меня все дни, как один, не запомнишь, что вчера—то было, не то, что неделю тому, – пожаловался полицейский.
– Может быть, все же попробуешь вспомнить?
– Четвёртого дождя не было случаем?
– Нет.
– Вот беда, все едино, так говорите четвёртого.
– Здесь должны проходить два молодых человека. Один в гимназической форме, второй в тёмном пальто, пробор вот так, – Миша показал рукою.
– Ваше Благородие, если б мне ранее сказали, я б проследил, а так… Больно уж времени прошло, не припомнить, – посетовал городовой.
– Если б, – усмехнулся Миша, – я б у тебя о них не спрашивал, сам бы все знал. Вот, – сыскной агент обрадовался, – их ещё экипаж или коляска ждала. Может их запомнил?
– Экипаж? – Полицейский снова почесал затылок, при этом сдвинув фуражку на лоб. – Может и стояла? Да разве всех упомнишь?
– Вспоминай, голубчик, вспоминай, неужто совсем обеспамятовал? Ты не столбом здесь поставлен пугать обывателей.
– Вот если б примету какую.
– Примету… Два барчука, один в гимназической форме, с меня ростом, второй в тёмном пальто, светлые волосы, брови черные.
– Не припомню, вы бы, Ваше Благородие, у артельных извозчиков поинтересовались бы, что стоят на следующем перекрёстке, вот они ужасть, как чужих не привечают, может они что видели.
– И на том спасибо, братец.
Миша направился к следующему перекрёстку, где стояли местные извозчики, объединённые в артель, не допускающую на свою территорию чужих. Но и они разочаровали помощника начальника сыскной полиции, мол, ничего не видели и не слышали, что ежели барчуки на своём экипаже прикатили, так не их дело до этого, вот ежели кто шнырять стал в поисках пассажиров, то здесь другое дело. Тогда бы, наверняка, запомнили этого извозчика, и ребра в точности бы намяли. А так.