Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
— Так точно, ваша милость.
— Скажи, чтоб запрягли шарабан — быстрей поедешь.
— Непременно, ваша милость.
Барон присел к письменному столу и стал писать записку. Но что-то ему не глянулось, и он порвал лист.
— Знаете что, маркиз. Ваш французский, само собою, лучше моего. Пишите вы, да, кстати, изложите все ваши вопросы. Не могут ли дамы нас принять в удобное для них время. Скажите, что мы горим нетерпением лицезреть их и выразить им своё восхищение и иные высокие чувства. И что нас снедает беспокойство, каково здоровье их, равно и нашего благородного друга князя Дмитрия.
— О, барон, да вы ничуть не хуже меня
— Не в такой степени, как вы, — отпарировал Пётр Павлович. — Ну? Написали? Давайте я подпишу.
Он вложил письмо в конверт, запечатал его красной сургучной печатью и вручил камердинеру, сказав только:
— Гони!
И, обернувшись к маркизу, пояснил:
— Их светлости обретаются в своём загородном имении Чёрная Грязь, где вы изволили бывать. Двадваць пять вёрст по худой дороге. Дай Бог к вечеру вернётся.
Камердинер вернулся поздненько.
— Ну что? Где письмо? — приступил к нему Шафиров.
— Их светлости изволили выразить вашей милости и господину де Кампредону чувствительную благодарность, однако не на письме, а словесно. Оне по-прежнему недомогают и по сей причине принять вас не могут, о чём весьма сожалеют. Его светлость князь Дмитрий дал знать чрез курьера, что в скором времени возвратится вместе с его императорские величеством. Но когда сие случится, им в точности неизвестно.
Пётр Павлович развёл руками:
Ну? Что я вам говорил. Не есть ли тут некая тайна?
Глава двадцать пятая
СУДЬБА, СУДЬБА
Грех да беда на кого не живут,
Совесть казнит — душа саднит.
Плоть грешна, да зато утешна.
Сын у меня мой, а нрав у него свой.
В ком есть Бог, в том есть и стыд.
Пословицы-поговорки
Понеже корень всему злу есть сребролюбие, того для всяк командующий должен блюсти себя от лихоимства, и не точию блюсти, но и других от оного жестоко унимать и довольствовать определённым! ибо многие интересы государственные чрез сие зло потеряны бывают, и такой командир, которой лакомство великое имеет, немного лутче изменника почтён быти может; понеже оного неприятель посторонним образом подарить и с прямого пути свесть может легко, того ради всякому командиру надлежит сие непрестанно в памяти иметь и от оного блюстися: ибо может таковым богатством легко смерть или безчестное житие купити.
Пётр — из «Морского устава»
Вообще Россия гораздо менее разоряется от уплачиваемых народом податей, чем от лихоимства тех лиц, на которых возложена обязанность собирать эти подати. Царь от этого ничего не теряет, потому что он время от времени конфискует имение уличённых в лихоимстве вельмож и чиновников, но народу это не приносит никакого облегчения.
Кампредон — кардиналу Дюбуа
Сей хан, такожде и некоторые его ближние зело б рады были при нынешних случаях услышати про русские войска, что в Хиве, ибо в декабре посылал непрестанно ко мне разных спрашивати, не имею ли я подлинное известие, будет ли Величество Ваше посылать на Хиву или нет. И хотя я ответствовал, что я из Астрахани куриера не получал и Ваше намерение ведать не
Флорио Беневени — Петру
Когда мы были в дому г. генерал-прокурора и при случившейся радостной ведомости о вступлении Вашего Величества в город Дербень веселились, то он, Писарев, начал сперва брань и драку с прокурором Юстиц-коллегии Ржевским и уже вдругорядь его бил и пришёл безо всякой причины и ко мне и начал меня поносить, будто я своровал и ту выписку брата своего, утаясь от него, подлогом сенаторам предложил, и хотя я зело шумен был, однако же дважды от него с учтивством отходил, но он в третие меня атаковал и не токмо бранью, но и побоями грозил, что ежели б то от генерал-прокурора не пресечено было, конечно, могло и воспоследовать.
Шафиров — Петру
День выдался благостный.
Сентябрь заканчивал своё сошествие в сверкании серебристых нитей, реявших над головами. Стояла почти что летняя теплынь.
Возвращались к дому. Возвращение было радостным, как всякое возвращение. А дом-то об эту пору был уже холодным, промозглым и неприглядным, разверзшим хляби земные. Но об этом не вспоминали. Посадка на суда проходила в полном порядке.
Октябрь был на носу. Бог его знает, что он мог выкинуть: месяц из капризных. Порою колебал море штормами дикой звериной силы, рвал паруса и швырял суда, точно щепки, либо на берег, либо в беснующуюся пучину.
Солдаты бегом подымались по сходням. Перед посадкой обмылись в ещё тёплом море, тёрли друг друга особой глиной с песком — вылезали чистые да гладкие, оболоклись в чистые рубахи, дабы предстать пред Господом, ежели придётся, по его неизречённой воле, достойно.
Так велел государь на молебне по случаю благополучного возвращения в российские пределы, в губернский город Астрахань. Он и сам совершил омовение пред посадкой на яхту, денщики его старательно оттирали. Пришлось и остальным придворным омыться. Отказался только Пётр Андреевич Толстой, сославшись на спой почтенный возраст и подагрический недуг.
Верили — возвращение будет благополучным, Никола Угодник прострёт над ними длань. И как бы в подтверждение море утишилось, лениво набегая на берег, лениво покачивая суда.
Двадцать девятого сентября Пётр велел выбирать якорь. Яхта, раздув паруса, белой лебедью порхнула в море. Шли несколько часов, подгоняемые попутным ветром, на выгнутых парусах. И Пётр, ставши на носу, время от времени прикладывал к глазам зрительную трубу, обозревая голубую, словно бы выцветшую даль.
Справа по курсу показался остров Тюлений. Примечательный кусок суши — любимое обиталище морского зверя.