Пифагор
Шрифт:
Эвримен оглядел лесху и, заметив слегка приподнявшегося с места юношу, сказал:
— Я вижу, Керкоп, хочешь начать ты?
— Учитель говорил, что луна оказывает влияние на прибой. А почему в океане прибой больше, чем в нашем Внутреннем море?
— Твой вопрос, Керкоп, принадлежит к числу тех, ответ на которые не может быть дан тотчас. Требуются исследования, и они могут занять многие годы. Пока же прими сказанное за данность.
— Братин! — обратился Эвримен к юноше, нерешительно поднявшему голову и сразу же опустившему глаза. — Я вижу, ты не решаешься задать свой вопрос. Смелей. Сейчас
Юноши начали перешёптываться.
Эвримен поднял руку, призывая к тишине.
— Учитель говорил, — смущённо произнёс Братин, — что каждый из бессмертных богов олицетворяет определённую фигуру. Как это понять? Чем Афина напоминает треугольник или Зевс — квадрат?
Лесха замерла в ожидании. Видимо, этот вопрос мучил не одного Братина. Эвримен задумался, но через мгновение твёрдо произнёс, отчеканивая каждое слово:
— Не обязательно всё понимать. Главное — запомнить сказанное. Ведь так сказал Сам.
До позднего вечера лесха гудела, как растревоженный улей. Юноши торопились задать накопленные за время молчания вопросы, подчас начинали спорить друг с другом, и, если бы Эвримен не напомнил, что приблизилось время сна, разговоры продолжались бы до рассвета. Но и утром, когда Эвримен направлялся к воротам, чтобы проследить за передачей караула, из общежития акусматиков доносился гул голосов.
Наваждение
И вот уже весна, сбросив на помолодевшие луга своё украшенное алыми маками покрывало, воспарила в горы и скрылась из виду, давая о себе знать издалека грохотом снежных обвалов и бешенством разлившихся ручьёв. Квадратное потолочное отверстие атрия, заголубев, призвало Пифагора в путь. Тефарий Велиана посоветовал Пифагору посетить Кортону, назвав её древнейшим городом пеласгов.
Кортона, как и все другие тирренские города, расположилась на холме, возвышавшемся над идущей под уклон равниной, напоминавшей фессалийскую, но там не было холмов, разбросанных таким образом, словно какое-то божество предназначило их для полисов с примерно равной по размерам округой. Кортона захватила холм более крутой, чем другие. Пока Пифагор поднимался к видневшимся в тумане стенам, хлынул дождь, какого ему никогда ещё не приходилось принимать на себя поздней осенью, — тёплый, ласковый. Он прекратился так же внезапно, как начался, и Гелиос, пробившись сквозь тучи, поставил прямо перед глазами голубую чашу озера, о котором Пифагор слышал от Тефария, но не подозревал, что оно находится так близко от Кортоны. Казалось, стоит протянуть руку — и можно будет коснуться пальцами его поверхности.
И снова Пифагор, как тогда по пути в Посидонию, был охвачен ликованием, словно бы ему удалось разгадать одну из давно мучивших его загадок природы.
«А что, если когда-нибудь, — думал он, — удастся перенести образ на мрамор и получить отпечаток этого изумительного зрелища с помощью глаза Гелиоса и художником станет свет, охватывающий нас своими невидимыми волнами? Свет может проникнуть и через твёрдые предметы и выявить структуру материи».
Пифагор оглянулся. Озеро скрылось за скалами. Из ущелья стал подниматься туман. И вдруг в его струях мелькнуло лицо Родопеи, словно бы обращённое к нему с мольбой.
«Ведь я никогда не вспоминал о тебе, — думал Пифагор. — Тебя вымыло время. Случайное ли это явление, или какое-либо страстное желание может преодолевать пространство? Так что же ты мне хочешь сказать?»
Спасение
Адраний, раненный скифской стрелой в предплечье, пришёл в себя ночью от крика ослов. Перебросившись несколькими словами с наёмником, ослабевшим от болезни, Адраний понял, что их бросили. Напрягая силы, он пополз по траве, стараясь как можно дальше удалиться от лагеря, ибо был уверен, что скифы, узнав о бегстве царя, ворвутся и перережут всех. Древко стрелы он сумел обломать и надеялся при свете дня вытащить наконечник. «Этот оказался без яда», — подумал он и мысленно возблагодарил паликов.
На расстоянии полустадия от вала трава была столь же высокой, как на лугу под Энной, где, по поверьям эллинов, бог смерти похитил дочь земли Персефону. Когда рассвело, Адраний позволил себе отдохнуть. Вопли ослов стали глуше. «Видимо, скифы ещё не обнаружили хитрости», — подумал он.
Продвигаясь, Адраний машинально вспоминал названия приминаемых телом растений. «Вот это ползучая ароматная трава — тимьян. Это шалфей. Если выпить его с вином, возбуждает эрос. Это змеевик. Если потереть его корнем руки, змея не укусит. Это василёк. Если подмешать его сок к дурману, можно свести с ума. Это диктамин. Его охотно едят козы. Вот бы им здесь было раздолье...»
Адраний прополз ещё несколько шагов. «Это лебеда. А вот цветок Адрана. Эллины называют его маком. Им лечат священную болезнь. А это мята. Овцы, наевшись её цветов, начинают блеять. А вот и таксия».
Адраний надломил стебель и смазал его белым соком рану. Рука уже посинела. Адраний приложил таксию к ране и привязал её оторванным от хитона лоскутом. Взгляд уловил повисшего на былинке зелёного кузнечика. Человек и насекомое смотрели друг на друга, не шевелясь. То ли от неподвижности, то ли опьянённый запахами степи, Адраний задремал.
Пробудился он от конского топота и прижался к земле, чтобы с нею слиться. Но примятые травы выдавали его. Всадник спешился и, приблизившись, приложил ладонь к лопатке.
— Да ты ещё дышишь! — услышал он эллинский возглас.
Сильные руки перевернули его. Адраний открыл глаза.
На воине был короткий хитон и кожаные скифские штаны. Но облик у него был не скифский.
— Кто ты? — спросил скиф.
— Адраний.
— Странное имя.
— Я сикел. Отца моего зовут Дукетием, а брата Тиларом. Ты меня убьёшь?
— Нет.
— Но всё равно мне не выжить. У меня посинела рука. Если бы ты смог передать брату в Кротон...
— Ты из Кротона?! — обрадованно воскликнул спаситель.
— Нет, из Энны. В Кротоне мой брат. Он учится у Пифагора. Наш отец был кормчим на кораблях Пифагора, когда они покидали Ливию. Пока Тилар молчит и изучает арифметику.
Всадник покачал головой:
— Да ты бредишь.
Он поднял Адрания и перекинул его обмякшее тело на круп коня.
И вот Адраний уже покоится на спине коня, обняв его голову и уткнувшись лицом в жёсткую гриву.