Пилигрим

Колесников Серж

– Но ведь не джинн из сосуда очнулся из векового сна и напал на захватчиков!

– Нет, не джинн, а хитрость и мудрость человеческая и мужество защитников слабых от превосходящей силы. Смотри, вон кувшин с набизом, и чашки с набизом подле каждого из пировавших близ мертвых тел, и внемли - употребили они много пьянящего, чтобы забыть зверство свое, после чего и настигла их смерть. Скажу тебе, как думаю, тот человек, хозяин дома этого и имущества всего, узрев захватчиков и не имея силы охранить себя и свойственников своих, всыпал в набиз, прельщающий всякого, кто чужого алчет, сильного яду, может, белладонны, или особого вида грибов, или крепчайшего банджа, а может, иного чего, и они испили, и настала их смерть.

– Отчего ты считаешь, что причина в набизе сокрыта, а ни в чем другом?

– Посмотри, осы

слетелись на кувшин, сладостью аромата набиза влекомые, и испили его, ибо бесхитростна божия тварь и зловредства не мнит, и ни одна из них не улетела, а все погибли. Ergo, причина погибели сокрыта в хмельном питье, а не в чем ином, однако же, предусмотрительностью оборонясь, прикажи собрать да уничтожить все без исключения припасы, лежащие в доме сем, ибо излишка бдительности не бывает.

– Воистину, мудрость твоя глубже морской пучины и выше гор Памира, касающихся снежными вершинами самого подбрюшья небес!

А после того прошел я по всему поселению и на каждом шагу видел подтверждение словам Мудрейшей и мудрости ее, и восхитился, и возблагодарил всевышнего за то, что сопроводил меня в странствиях ею. И узрел могильный холм в малом отдалении от оазиса, скорее ближе к нему, нежели далеко, и увидел разбредшихся вокруг немногих верблюдов, на которых захватчики приехали, и некоторых овец, из загона ушедших. Потом же поднялся на стену, поселение окружающую, спасающую оазис от наступления пустыни и от засыпания его блуждающими песками, но от вражеского нашествия не предохранившую, снял с себя плащ и подал сигнал прочим своим людям, и пребывал в ожидании на стене до той поры, пока не увидел караван, предводительствуемый Лебаною, которую сопровождали остальные женщины, и навьюченные полными хурджинами ослы, и наши две собаки.

16

И вот, по прошествии времени малого, но мне вечностью показавшимся, караван людей моих встречен был мною в воротах селения, и повелел я с той поры и до веку именовать их "Шаарей Рахамим", или вратами Милосердия, так они и поныне называются. И я отвел караван к хаузу и повелел облегчить ослов от их ноши, и завести в крааль и задать им корму и воды, а имущество наше все сложить прямо посередине селения, и наших собак привязать к нему и дать им воды, а после всего наказал собраться всем воедино, самых малых не исключая, около поклажи и выслушать меня. Вскоре же небольшие дела и малые обязанности исполнены были в точности и все мои люди собрались подле меня. И я сказал:

– Люди мои, каждый из вас и все вместе, внемлите моим словам. Промысел всевышнего привел нас сюда, в место это, где мы можем получить отдохновение, но, не загадывая наперед, ведь занятие это неблагодарно и не приветствуется, не стану говорить - на долгое время или же на преходящий миг. Многие испытания выпали на долю вашу и пришлось вам претерпеть столь тяжкое бремя, что иные утратили бы всякое достоинство человеческое и облик людской, и преобразились бы в животных, и стали бы в их образе и жить, покуда смерть сама не прекратила бы их падение. Но такова судьба досталась нам, и недостойно осуждать ее, ибо не мы делаем выбор ее, а нисходит он свыше и избирает нас, и подчиниться ему разумно, а не наоборот. Желтые хани сожалея о себе говорили: Не дай нам бог жить в эпоху перемены царств; великая мудрость в сем. Настигли нас перемены, нашими же родичами произведенные, нами не желаемые, но мы прожили их, не уронив величия Джариддин, и отныне наше место здесь, где заповедано: пусть придут ко мне уставшие, бедные, утратившие надежду, жаждущие свободы. И вот, мы пришли сюда.

Голос мой от волнения величайшего пресекся, и я был вынужден остановиться и перевести дух, после чего продолжил:

– Вот, имение, в котором нет хозяина, и мы берем его по праву нашедшего его, и таков закон. И отныне станем жить здесь и заботиться об этом месте, как о родине своей, ведь другого места для нас в этом мире больше нет. Вольно или невольно, и более всего - не по своей воле, нашим вероломным родичам, сорвавшимся в набеги и в разбойную жизнь, пришлось захватить это селение и отдать его нам, хотя и не желали они того ни в малой степени, но судьба такова есть. И пришлось им самим испытать на себе вероломство и хитрость человеческую, и превратности судьбы, меняющей местами лошадей и наездников, и расстались они все с жизнью самой, и тела их обезображенные ожидают погребения, и мы не вправе отказать им в последней малой милости, и воздадим им. Сами же, скорбные дела завершив, приведем место сие в гармонию, насколько возможно это, и сделаем своим его.

После того, я наказал самой старшей из девочек, Хадасе, принять на себя заботу о детях и отвести их в дом, который пострадал менее других от нападения и в котором следов недавнего убиения почти что и не видно было, и

там велел ожидать нашего возвращения не любопытствуя излишне, ибо не желал я, чтобы дети наблюдали последний бесславный путь наших нерадивых родственников и лишний раз соприкасались с мерзостью, нас окружающей, и без того, выпало им пережить столько и такого, что мало кому из годами умудренных пришлось. Сам же вывел пару ослов, на вид посвежее остальных, из загона, и просил женщин помочь мне, и сделал из жердей волокуши, на которых мы, преодолевая обиды и отвращения, положили тела наших родственников, а среди них частью были родители оставшихся на мне детей, а еще и мужья оставшихся на мне женщин, и так отвезли их, и пищу, отравившую их, к месту, ими же самими назначенному под кладбище, и там вырыли яму, куда и сложили тела, и я произнес краткую молитву, в которой сказал:

– Сей мазар да упокоит души не создавших себе покоя на этом свете. Ибо ведомо - человеку единственная жизнь на земле дадена, что бы там синдские мудрецы не говорили про второе рождение и многие перерождения, да только подтверждения тому нет, а наше святое писание прямо говорит - одна жизнь, одна смерть, а затем либо геенна огненная, либо горние кущи. А потому распорядиться жизнью своею есть главное дело каждого человека, единственное сокровище ему дано, которое растерять куда легче, нежели сохранить и приумножить, потому что требует труда тяжкого и каждодневного, и результатов его налицо не видно почасту. Здесь же, в яму в песках, покладем мы родичей наших, простых истин жизненных не воспринявших и обеты предков нарушивших: не убий и не укради, и не возжелай ничего от ближнего своего. Вот, здесь муж твой лежит, Лебана, оставивший тебя и детей твоих на произвол стихии, и муж твой, Рехавия, и муж твоего первенца, Рахель, и отцы и матери детей наших, поправшие самое природу свою, и они в горький час сказали вам: вы прах на ногах наших и оковы наши, и преграда счастию и удачи нам, и отринули вас, и кинулись в погоню за жизнью иной, и вот он, конец их надеждам и предел жизни самой перед вами лежит и их незрячие глаза, жадностью обуреваемые, тотчас будут засыпаны песками, могильным покровом. Что искали и что нашли они - ни к чему вопрошать, ибо явственно сие. Если возможно такое, пусть этот мазар упокоит их мятущиеся души, и пусть вечность, пред ними открывшаяся, станет достаточным временем для искупления вины их.

И я первым бросил в отверстую могилу горсть песка, а потом и все прочие, и общей помощью в краткое время песок покрыл их и в бескрайней пустыне одним безымянным мазаром стало больше, но никто, кроме нас, этот и не заметил. И мы возвратились в селение и стали приводить его в соответствие к себе, и первым делом нашли припасы и приготовили пищи достаточно для восполнения истощенных сил, особенно же для детей, которым дали свежих фруктов и плодов, и орехов, а как напитались они, приготовили им место для отдыха в том самом доме, где следов недавнего кровопролития не было по какой-то причине, хотя сам дом не мог давать удобств, бывших в других помещениях, и истомленные дети уснули сном необходимым, но беспокойным. Умудренная в разных снадобьях Рехавия осмотрела найденные нами припасы и сочла их пригодными и безопасными, и ни в одном из них не усмотрела тайно положенной отравы, хотя в наговорах и ином черном колдовстве не разумела, только все заклинания я счел меньшим из зол, подстерегающих нас, однако же дал наказ пользоваться всем с осторожностью. Остальные же все разбрелись по селению и с превеликим удивлением и любопытством принялись его изучать, как бы примеряясь к своему новому жилищу, и были они оживлены, хотя и утомлены весьма, что наполняло душу мою радостью, мы же вдвоем с Мудрейшей восседали около очага, в котором после некоторого перерыва, вызванного злодейским нашествием, вновь воссиял огонь и готовились кушанья, и я вопросил ее, что мудрость подскажет, как нам поставить бытие наше далее. Она же сказала:

– Странствие окончено, место для жизни - вот оно, здесь, имение твое изобильно и наполнено, урожай созревает и воды в достатке, и есть несколько из скота на расплод, и серебро, и золото есть, восставь же силу свою над этим местом и над народом своим ко благу его.

– О, мать моя, одним лишь имуществом силу не укрепить, ведь в народе корень ее, а весь народ мой немногочислен и слабосилен. Где же источник его сыскать? Чем укрепить народонаселение, если обезлюдели мы? Как восстановить народ свой, если ближайшие наши преобразились в злейших врагов нам? Если на многие фарлонги окрест ни единого поселения, и на запад оборотясь - до Медины сто дней пути, и не слыхать зова муэдзина с минаретов ее в день пятницы; а до Калкаса в Ифракии - двести дней пути по суше и сто дней пути морем; а до Каира сто двадцать дней пути, если только верблюд бодрость сохранит, пересекая пустыню; а до Ершалаима сто дней в дороге до Мертвого моря, и десять дней от него; а ближе нет народа, с которым способно и безопасно было бы себя узами повязать, и дать им своих дочерей, и взять от них.