Пилигрим

Колесников Серж

Я же, вволю и небезуспешно всех целей достигнув и от всех источников пригубив сполна, вкусив от каждого прелести его, по прошествии некоторого времени ощутил намерение оставить жизнь преходящую и приуготовиться к переходу в жизнь вечную, которую вы, по незнанию, нирваной именуете, а ведь это всего лишь малая часть ее. Пришло время мое, и я осознал, что желание жизни в душе моей прошло и кармическое напряжение сфер бытия требует сделать шаг на тропу, ведущую в духовное перерождение, и настал час, когда такой шаг был мною сделан, и с той поры я на этом пути.

От юности моея мнози борют мя страсти, как и всех прочих, по моему убеждению, на великом опыте основанному, от коих и ныне не считаюсь я вполне свободным, однако же, страсти претерпевая, последовательно стремился я, проходя путем Кармы и стараясь извлечь все удовольствия, доступные мне и предлагаемые соблазны мирские вкусить и прочувствовать, перейти к Дхарме и вести глубоко нравственную жизнь, что в конечном итоге мне и удалось свершить, однако же по прошествии времени

я убедился, что этим путем не пройти к полному очищению и возвышению духовному, и стал следовать Мокше, добиваясь освобождения от непрерывных перевоплощений, не позволявших мне разорвать эти оковы и перейти в новый и высший круг бытия, и я стараюсь очиститься настолько, чтобы отказаться совсем от удовольствий и страстей, одновременно же постигая истину в том виде, в каком она открывается мне, не насилуя ни ее природу, ни свою скороспелыми попытками постижения непостижимого и располагающегося вне понимания моего. Не стану убеждать тебя в просветленности своей и скажу тебе одно - Дхарма руководит мною сейчас, как бы не пытался я освоить новую степень существования. Дхарма же означает "то, что держит", будучи на санскритском наречии произнесенное. Все на свете есть Дхарма, ибо во всем содержится сущность его или характер его. Уберегу же тебя от общепринятого заблуждения, ибо Дхарма присуща отнюдь не только предмету, а в той же степени и мысли, и действию тела, и речи, и мысли, потому что благодаря такому действию человек удерживается от всех видов несчастий. И я, ныне пробуждая сознание твое словесно, следую пути Дхармы, ведь таким путем ты можешь осознать то, что следует, и то, что не следует делать, и благоразумия и порядка в мире увеличится, что благо. Впрочем, все это лишь одна, и не наибольшая, часть моего существования.

И было время мое, которое подлежит карме и которое требуется прожить и пресытиться им, ибо невозможно и недопустимо отрекаться и обрекать на забвение непознанное. Известно тебе, о умудренный многими знаниями и воистину удивительным опытом, что многие богопочитания исходят из спорного утверждения о невинности юного дитяти, и, ложную посылку в краеугольный камень своего заблуждения обратив, принимаются увещевать юных, а следовательно - неопытных, слабых и глупых, - оставить соблазны этого мира, якобы по сути своея грязные, уродливые и греховные, и удалиться в схиму и монашество немедленно и с младых годов, и многих сим прельщают, что по разумению моей веры есть грех больший, нежели любой другой. Да и сам рассуди, достойно ли богу такого дара, как молитвы прыщавой молодой монашки, которая, ничего не понимает в любви к мужчине, не ощутила восторга и муки материнства, не познала счастья обретения и горести потери близкого и разочарования в предавшем ее надежды, или торопливые моления послушника, которого томление плоти, лишенной природного удовлетворения и облегчения, искушает вступить в противоестественную связь с его же похотливым настоятелем? Что святости в молитве сей? И не ложь ли она, или, по крайности, недомыслием полнится? Скажу тебе, что духовное возвышение не есть присуще только одной невинности телесной, а суть борение жизни, в коем потребность духа к противодействию хаотическим силам и созиданию некоей упорядоченности пребывает в вечном противостоянии с потребностями телесного свойства, включая как сугубо физические примеры извлечения удовольствия, так и те из них, кои оправдываются иными, якобы высшими причинами - властолюбие, сластолюбие, сребролюбие, чревоугодие объявляются необходимыми для начальствующих в такой стране, что и позволяет им тешить низменное, прикрываясь освященными погрязшими в разврате душ жрецами сентенциями, будто бы божественного происхождения. Все же сказанное есть несовершенство тела, кое наделено совершенною, но слабою, душою, и изречено мудрыми - устрани причину, об остальном можно не беспокоиться. Но, как на прохождение любого пути нужно затратить время и усилия, так и духовный путь сопряжен с тем же самым, а без усилий не бывает, и потребно есть когда-то сделать первое напряжение сил к тому. Но ведь этот шаг нужно еще произвесть, и некое изначальное слово произнести, а потом с терпением многим и напряжением сил продвигаться в этом направлении, и не сходить с него, как бы бессмысленно не показалось его осуществление.

Поверь мне, о благородный путешественник, я следую именно тем путем, в истинности которого так старался убедить тебя. О, этот путь есть Великий Срединный Путь, на котором нету места никаким крайним проявлениям! Вступая на него, убедись, все ли ты познал и от всего ли получил удовольствие, и во всем ли ты разочаровался, как в содержащем большую или меньшую долю несовершенства, и если не убежден в том, горе тебе!
– след в след сойди с него, вернись назад дабы пройти то, что еще не прошел, и в том истина.

Да будет известно тебе, происхождение мое ведется из числа правителей одного из царств Синда, название которой я произнесу для слуха твоего, именуется оно так же, как и предшествовавшие дню сегодняшнему тысячу лет именовалось: Девапаластан, а столица его называется Трипури, но только имя ничего не скажет тебе, ведь я ушел из дома своего многие годы тому и как бы умер для ближних своих, а они как бы умерли для меня, и я думаю о них не так, как думает в разлуке скучающий человек, главное намерение которого состоит в воссоединении с утраченным, а так, как думает высокорожденный о подданном своем - с заботою и известной печалью, поскольку не дано им приблизиться к нему высотою души из за окружающей скверны и суетности, в кою погружены они.

Принято за правило

во всех краях земли, что любое учение, и религия в том отнюдь не исключение, происхождение свое ведет как бы свыше, и уж по всякому - извне человеческого бытия, отчего авторитет излагаемой мудрости должен превышать всякое любое суждение, иначе говоря - так называемое слово божие или поучения наставника-гуру есть единственное и высочайшее наставление к действию, и если воспреемник не согласен с ним или хотя бы просто повергает сомнению пусть даже в самой малости его, как объявляют его злейшим врагом всему мирозданию, отчего почасту и уничтожают или же содержат в унижении в узилище, дабы он горестным примером своим запугивал всех прочих адептов. Ни одно из учений названных не допустит никакой полемики с его содержанием, предпочитая не убеждать сомневающихся верующих в собственной истинности, а принуждать и заставить их следовать ему, отчего заключаю я, что в самом ядре учений такого рода есть изъян в виде некоей несообразности и логической нелепицы, или, как я называю сие - философической червоточины, поелику каждое учение провозглашает обладание универсальной истиной, что невозможно по определению, ибо конечному в объеме своем сосуду - Корану ли, торе ли, библии ли или иному всякому, не вместить бесконечности мира сего и мировоззрения на бесконечность.

Таким вот манером рассуждая, я пребывал в поисках того пути, который мог совместить в гармонии пытливость моего ума и скепсис моего характера, и я, отказавшись в конце концов от соблазнов жизни моей, о которых еще скажу, ушел в странствие и последовательно перемещался из одной общины в другую, в каждой из которых вступая в почтительные беседы с мудрецами того народа. И странствие мое все длилось и длилось, а я никак не находил равновесия между тем, что наблюдаю, с тем, как это мне могут самые мудрейшие личности объяснить и разъять на составные части. Опасаясь за собственное благополучие и сохранность жизни самой, я не старался опровергнуть в разговоре с мудрецами никаких вещей, произносимых их сладостными устами, ибо нет ничего более свирепого на земле, чем уличенный в заблуждении и прилыгании жрец, может, лишь дикая тигрица, детенышей оберегая, сравнится с ним, но и она уступит ему в мстительности и злопамятстве, присущей исключительно человеческому коварству, а животное, даже и в неимоверной жестокости своей, искренне и наивно, а оттого - безгрешно.

И я ушел в путь один и по обету, и путешествовал в пределы аравийские до самого Рога и в пределы иудейские от моря Мертвого до Ершалаима, и в страну Цибет, мудрецы которой знают тайны тайн и секреты секретов, и побывал в Хинде и в Синде, и вошел в славный Константинополь-град, где сияние золота затмевало голос души моей по временам, и вкушал сладость сомнения, беседуя с ханьскими мудрецами, и окончил странствия свои благодарением Аматэрасу у пределов земли, и теперь, держа обратный путь, мню, будто нечто постиг, ощущая же в себе поразительное неудовлетворение.

И я искал себе наставников, и по счастию находил их во множестве, ведь благочестивый ребе Нахман, один из них, учил меня:

– "И поскольку мы так удручающе больны недугами души нашей, потому должен праведник - искусный целитель - вылить на нас драгоценные и чудодейственные снадобья. И несмотря на то, что как будто бы все идет в потери, все-таки аромат остается, и за множеством дней, может, удостоимся мы поймать хоть какую-то каплю драгоценную устами нашими, нутром нашим, и тогда есть надежда удостоиться исцеления полного, духовного и телесного".

И от каждого учителя старался я восприять самое ценное, что только мог - истину, и его способ постижения ее, и почему то, что учитель знал, он почитал за истинное, и иногда мне открывалось убеждение его, а иной раз я усматривал в речах его отсутствие даже и формальной логики и наличие противоречий, но не смел его в том уличать, а смиренно просил дозволения покинуть его ради продолжения странствия.

И вот, в начале пути моего довелось мне вкусить от мудрости иудейской, которая на письме соединила многие учения, что ранее нее существовали, но рассеялись, как рассеяны были народы, бывшие приверженцами их. И видел я многие из законов, которые в разные книги занесены, и брал я книгу Талмуда в руки свои, и свитки Торы, и книги Сефер Йецира, Сефер Отийот и Зогар, воплощающие таинственное и многомудрое знание Каббалы, и погрузился в тайное искусство, яко ловец жемчугов в бездонные пучины морские, и много изъял с глубины дна. Разворачивая же пред собою древние листы, видел я в Торе и в Талмуде, и в комментариях к ним, писанных величайшими мудрецами времени своего, узаконение, человеком для человека установленное, силу которого объясняют через сверхъестественное происхождение такого рода книг, что, конечно, не более чем освященная древностью легенда, красота и очевидная полезность которой сомнению не подлежит, тем не менее, символистика и логика учения сего подобны многим другим, призванным способствовать разделению народов на верных и неверных, и объяснить той самой неверностью необходимость притеснения и порабощения их. Многое же познав и испытав, неожиданно для себя открылось мне удивительное искусство Каббалы, которую они применяют для объяснения и предсказания всего происходящего, положив в основу знания сего постулат, что мир вокруг нас есть некая книга священного толка и происхождения, в коей уже записано все и вся, но лишь знающему тайное сие знание открывается, и записано то, что было, и то, что есть, и то, что когда-нибудь будет и свершится, и тот, кто сие прочесть сподобится и уразумеет, тому и стать царем над людьми и властителем всего, и царства, и имущества, и мудрости.