Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы
Шрифт:
Основную цель эмиграции он видел в сохранении и развитии традиций русской культуры, которую систематически уничтожают на родине. Для этого необходимо приобщать к русской культуре эмигрантскую молодежь, «особенно чтить и беречь тех домашних богов, тех пенатов, которых мы вынесли из своего подожженного внешнего дома и которых в душе своей благоговейно унесли на негостеприимные чужбины» 470 .
В подобных призывах у него и у других литераторов эмиграции сказывались не только объективные требования сохранения культурной преемственности, но и специфическая ситуация, в которой оказалась эмигрантская словесность. В условиях серьезного бытового и особенно мировоззренческого кризиса, испытываемого эмигрантскими литераторами, классика стала для них средством идеологического обоснования собственной нужности и важности: и поскольку она уже завоевала авторитет своим художественным совершенством, и как напоминание об ушедшей счастливой жизни (где, кстати, важное место занимала и литература). Испытывал тягу к классической литературе и читатель, так как
470
Айхенвальд Ю. Наша Россия.
В результате книги классиков регулярно переиздавались, торжественно отмечались юбилеи, наиболее авторитетны среди современных литераторов были лица, получившие известность в дореволюционной России и достаточно традиционные в своем творчестве (Бунин, Шмелев, Зайцев, Куприн).
В этом контексте особый интерес приобретают изменения в отношении Айхенвальда к классике. Ранее, в доэмигрантский период, он уравнивал в своей критической практике классику и современность, характеризуя и оценивая классиков так же, как и писателей своего времени. В предисловии к «Силуэтам русских писателей» он писал: «Мы называем иные произведения классическими, но разве так уж непроницаема эта броня классицизма, и разве с этой прославленной высоты не сбрасывают часто увенчанных богов?» 471 Классики оказывались рядом с читателем, дистанция между ними отсутствовала. Не было у Айхенвальда и никакой литературной иерархии, каждый писатель был интересен (или неинтересен) сам по себе, вне соотнесения с другими.
471
Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1917. Вып. 1. С. VIII.
Чрезвычайно показательно, что в эмигрантский период отношение Айхенвальда к классике существенно меняется. Он вводит вектор времени, и, соответственно, классики характеризуются как писатели другой, прошедшей эпохи. Далее, всегда подчеркивается дистанция между читателями-современниками и классическими писателями, писавшими о другой, ушедшей жизни и во многом утратившими свою актуальность. Вот, например, что он пишет о книге Гончарова: «…весь “Обрыв”, в своей совокупности, пожелтевший дагерротип, безнадежная старомодность» 472 . Или о Чехове: «Каким-то прекрасным анахронизмом является теперь Чехов, – теперь, когда понесли кони русской истории, когда в необозримую даль отодвинулась та эпоха тишины и всяческого провинциализма, на фоне которой выступало его творческое лицо» 473 .
472
Он же. Литературные заметки // Руль. 1927. № 1889.
473
Каменецкий Б. [Айхенвальд Ю.И.] Памяти Чехова // Руль. 1924. № 1097.
В характеристику писателей прошлого проникает иерархичность. Теперь Айхенвальду важно не только определить, чем уникален литератор, но и соотнести его с другими, указав место относительно них (выше, ниже и т.п.). Происходит и переоценка ряда писателей, которых Айхенвальд считал преемниками русских классиков. Он «говорил о высокой миссии эмиграции сохранить культурные традиции, оборванные советским режимом» 474 .
Соответственно и среди эмигрантских писателей-современников Айхенвальд особенно выделял тех, кто уже до революции получил широкую известность: И. Бунина, Б. Зайцева, И. Шмелева, А. Ремизова, П. Муратова. Однако, обладая тонким художественным вкусом и широтой эстетического кругозора, он не мог не отдавать должное и новым, выдвинувшимся в эмиграции талантливым литераторам: М. Алданову, Г. Газданову, Н. Берберовой.
474
Гессен И.В. Указ. соч. С. 166.
С особым вниманием относился он к В. Набокову и неоднократно с похвалой отзывался о его публикациях 475 . Роман Набокова «Король, дама, валет» он назвал, например, «блестящей» книгой, где дана «картина высокого мастерства», продемонстрировано «изумительное чувство вещи», в умелой и быстрой смене места действия ощутимо влияние кино и т.д. 476 А по поводу «Машеньки», которую он назвал «ярким явлением нашей литературы», Айхенвальд писал о Набокове: «…он зорко видит, он чутко слышит, и каждый кусок времени и пространства для него, приметливого, гораздо содержательнее и интереснее, чем для нас. Микроскопия доступна ему, россыпь деталей, роскошь подробностей; он жизнью и смыслом и психологией напояет мелочи, одухотворяет вещи; он тонко подмечает краски и оттенки, запахи и звуки, и все приобретает под его взглядом и от его слова неожиданную значительность и важность» 477 .
475
См., например: Руль. 1923. № 658; 1926. № 1620; 1928. № 2159, и др.
476
Айхенвальд Ю. Литературные заметки // Руль. 1928. № 2388.
477
Он же. Литературные заметки // Руль. 1926. № 1620.
У молодых литераторов Айхенвальд пользовался высоким авторитетом. Набоков его «уважал как критика» 478 . В.Ф. Ходасевич писал ему в 1926 г.: «Я очень слежу за Вашими отзывами, сердечно ценю их» 479 . Р. Гуль вспоминал: «Айхенвальд прочел мою книгу (“Ледяной поход”. – А.Р.) так, как я ее писал» 480 . По свидетельству Б. Зайцева, «очень многие в Берлине его любили» 481 .
478
Набоков В. Другие берега. М., 1989. С. 138.
479
«…Я очень слежу за Вашими отзывами…»: (Письма В.Ф. Ходасевича Ю.И. Айхенвальду) / Публ. Е.М. Беня // Встречи с прошлым. М., 1990. Вып. 7. С. 96. См. также: Ходасевич В.Ф. Некрополь. Париж, 1976. С. 275—276; Письмо В.Ф. Ходасевича Ю.И. Айхенвальду / Публ. Дж. Мальмстада // Минувшее. М.; СПб., 1993. Вып. 12. С. 344—348.
480
Гуль Р. Я унес Россию // Новый журнал (Нью-Йорк). 1978. № 132. С. 48.
481
Цит. по: Устами Буниных. Т. 2. Франкфурт-на-Майне, 1981. С. 191. Ср.: Письма Н. Петровской к Ю. Айхенвальду // Минувшее. М., 1992. Вып. 8. С. 133—138.
Этот «низкорослый человечек, слегка сутулящийся, подслеповатый, кажущийся застенчивым», был исключительно добр и внимателен к людям, но последователен и бескомпромиссен в своем творчестве, «если что-то шло вразрез с его основными принципами или кто-то наступал ему на ногу, он умел парировать удары и даже иногда показывал когти» 482 . О том же писал и Набоков, назвав его в воспоминаниях «человеком мягкой души и твердых правил» 483 .
482
Бахрах А. Указ. соч. С. 85, 87—88.
483
Набоков В. Указ. соч. С. 138.
Нужно сказать и об отношении Айхенвальда к евреям. Приобщившись к западноевропейской культуре и став ее сторонником и пропагандистом, он как бы отошел от еврейства.
Лишь предреволюционные и особенно революционные события (прежде всего – погромы), которые, с одной стороны, способствовали росту еврейского национального самосознания и, с другой, сняли на некоторое время цензурные ограничения, побудили Айхенвальда высказаться по таким вопросам, как еврейский национальный характер, положение русско-еврейской интеллигенции, роль евреев в русской революции, творчество еврейских писателей.
Айхенвальд считал, что евреи, древний и мудрый народ, достигли высшей ступени религии и разума. В результате тысячелетней жизни в эмиграции определяющими чувствами их национальной психологии стали скорбь, стыд от ощущения собственной униженности, печаль и терпение. «Жилец чужбины, роком отмеченная жертва всеобщего негостеприимства, он [еврей] более чем кто-либо испытывает тоску по родине, – писал Айхенвальд. – К тому же, если человеку дорога всякая родина, какова бы она ни была, то еврейская родина обладает и объективной притягательностью – страна святых воспоминаний, колыбель величия, земля Иеговы» 484 .
484
Айхенвальд Ю. Бялик / Публ. А.И. Рейтблата // Вестник Еврейского университета в Москве. 1992. № 1. С. 137.
Айхенвальд скептически относился к сионизму как политическому течению. Он считал, что «то, что разрушено временем, может возродиться только в душе духовидца, а не реально, не материально. Сна нельзя овеществить…» 485 Однако он резко выступал против преследований сионистов большевиками, полагая, что никто не вправе лишать народ мечты. Он считал большевиков не только антисионистами, но и антисемитами, поскольку они подрывают еврейские традиции, оскорбляют религиозные чувства, оскверняют святыни. Обвинение в том, что русскую революцию совершили евреи, Айхенвальд опровергал тем доводом, что евреи были во всех лагерях – не только среди большевиков, но и среди меньшевиков, эсеров, кадетов и даже монархистов.
485
РГАЛИ. Ф. 1175. Oп. 2. Eд. xр. 16. Л. 6.