Пища любви
Шрифт:
— Вот что я тебе скажу. Выпей оба, а еще одну я дам тебе с собой, — пошутил Дженнаро.
Томмазо осушил первую чашечку одним глотком, а через секунду прикончил и вторую.
— Неси еще как можно скорее, Дженнаро.
— Шутишь? Тебя это убьет. Я имел в виду, когда ты придешь в следующий раз.
— Нет, лучше сейчас.
Дженнаро удалился за стойку, сокрушенно качая головой: ох уж эта молодежь…
— А как «странно»? — допытывался Бруно, возвращаясь к прерванному разговору.
Томмазо перегнулся через
— Прошлой ночью она захотела, чтобы я натер ее оливковым маслом и розмарином, а потом медленно крутил ее на моем вертеле.
Бруно удивился.
— Розмарином?
— Говорю тебе, она странная.
— Весьма. Тут больше подходит майоран.
— Что?
— Неважно. Так проблема только в этом?
— А теперь она требует от меня новых рецептов, как она это называет. — Он еще больше понизил голос. — Строго между нами: с ней иногда очень трудно.
Но этих слов Бруно уже не слышал. В нем взыграло воображение.
— Я бы посыпал ее смородиной и покрыл сахарной глазурью. — Бруно покрылся краской стыда. Неужели он сказал это вслух? Опять он думает про этот чертов свадебный торт — Вот тебе один вариант. Или, например…
— Погоди, дай запишу, — оживился Томмазо и вытащил авторучку.
Дженнаро принес третью порцию кофе.
— Этот еще крепче, — предупредил он. — Я поднял давление.
Томмазо проглотил кофе, даже не заметив.
К тому времени когда они добрались до ресторана, мозги у Томмазо бурлили, глаза выпучились и он носился как заведенный. Зазвонил телефон, Томмазо подлетел к нему, сорвал трубку и прокричал «Pronto» голосом сумасшедшего.
— Хотите сделать заказ? Заказать столик? Почему? С кем я говорю? — он помолчал, выслушав ответ. — А что у вас с голосом? — спросил он. — Помехи на линии? Видите ли, нам совсем не нужны клиенты с помехами на линии. Зубные протезы? У вас мосты? Я не кто-нибудь, а Томмазо Масси. Как вы сможете оценить мою кухню, если у вас мосты? Да идите к черту! — Он повесил трубку и радостно сообщил: — С этой минуты, Мария, никаких курящих и с протезами. Что?
Бруно и Мария смотрели на него, раскрыв рты.
— В какой-то момент, — сдержанно сообщил Бруно — ты говорил, как Ален Дюфре.
— Ох… — удрученно вздохнул Томмазо — Да, конечно. Извини. Пожалуй, я перебрал этого проклятого кофе.
Томмазо нравилось смотреть, как работает Мария. Ему нравилось, как она встает на цыпочки и приподнимает попку, чтобы проскользнуть между двумя стульями. Нравилось, как эта попка оттопыривается, когда Мария нагибается, чтобы убрать со стола. Иногда он пытался с ней заигрывать, но она сохраняла профессиональную неприкосновенность, даже если он пускал в ход свои самые неотразимые чары. К такому Томмазо не привык. Он ловил себя на том, что мечтает об этой девушке. Кроме того, он чувствовал, что Мария не позволит раскладывать на ее груди оливки или устраивать странные игры с намазыванием меренгой.
Мария тоже наблюдала за ним. Когда в один прекрасный день Томмазо заявил, что отныне в обеденном зале будет темно, чтобы посетители могли лучше сосредоточиться на том, что происходит у них во рту, именно Мария отвела его в сторонку и сказала: во-первых, если ты это сделаешь, как я увижу, кого обслуживаю? И во-вторых, если ты не перестанешь вести себя как самоуверенный болван, я на глазах у всего ресторана воткну эту вилку тебе в нос.
Все посетители разошлись и они убирались в зале, когда Мария вдруг сказала:
— Будет лучше, если ты объяснишь мне, в какую игру вы играете.
— В игру? — невинно переспросил Томмазо.
— Шеф-поваром считают тебя, а готовит все он, — Мария указала на Бруно — И не рассказывай мне сказку о том, что ты придумываешь рецепты, а он только выполняет указания. Я знаю, что это не так.
— Ох… — вздохнул Томмазо. Потом помолчал и сказал: — Понимаешь, у меня была одна девушка, которая хотела встречаться только с поваром. А я хотел встречаться с ней, поэтому сказал, что я повар. А я не умею готовить. Зато Бруно умеет. Ну… так все и началось, — он беспомощно развел руками.
— Так ты открыл ресторан, потому что боялся признаться той девушке, что не умеешь готовить? — недоверчиво уточнила Мария.
— Ну… да, пожалуй — Услышав такое объяснение, Томмазо почувствовал, что в нем окрепло ощущение, которое все время росло в последние дни, — все чертовски запуталось, — Понимаешь, если бы она узнала, что я всего лишь официант, она бы, наверно, меня бросила.
— А что плохого в том, чтобы быть официантом? — спросила Мария, устрашающе притопывая ножкой.
— Ничего, — торопливо ответил Томмазо. Было в Марии что-то такое, из-за чего с ней не хотелось спорить.
— Никогда не слышала более глупой истории — вынесла свой вердикт Мария.
— Да уж, глупее некуда — кивнул Томмазо.
— А когда ты собираешься сказать ей всю правду?
— Скоро, — сказал он. В его голове рождался план. Если Лаура узнает правду, она его бросит. Жизнь снова войдет в прежнее русло, а он, Томмазо, ничего против этого не имеет.
С тех пор как Бруно стал заниматься составлением меню для «Il Cuoco», он все время боролся с невозможностью создавать блюда, о которых он говорил Томмазо той ночью, когда они возвращались из «Темпли» и обсуждали разницу между тем, что усиливает сексуальное влечение, и собственно пищей любви.
Бруно прекрасно помнил, что именно он тогда сказал:
— Если ты хочешь, чтобы девушка в тебя влюбилась, нужно готовить что-нибудь до ужаса простое, но действенное. Чтобы стало понятно, что ты постиг сущность ее души.