Письма из замка дракона 1/3

Борун Александр Феликсович

Пока я думала над этим – конечно, гораздо длиннее, это только выводы, к которым я пришла, а до того мысли мои долго и болезненно крутились по кругу, спотыкаясь в такт сотрясений телеги, вернее, по нескольким кругам, перескакивая с одного на другой – телега, похоже, стала продвигаться к центру города.

Вот еще вопрос, поспешно думала я, чтобы все-таки удержаться от паники как можно дольше: кто храбрее перед лицом опасности – думающий или бездумный? Вопрос не так прост, чтобы сразу выбрать один какой-то ответ!

Я считаю, это зависит от того, может ли человек как-то повлиять на ситуацию. Если может, как это бывает перед схваткой с врагами или стихией, храбрее окажется бездумный. Он будет действовать, и ему будет некогда бояться, мыслитель же за раздумьями не успеет действовать, и, заранее предчувствуя это, испугается. То есть он испугается сначала своего будущего испуга, со временем испуг станет уже не будущим, а там уже его напугает не мысль, а сама ситуация… Зато если ничего

не поделаешь, как вот сейчас, деятельному останутся только чувства, и тут-то ему и придется плохо! Тогда как философ может заранее примириться с безвыходной ситуацией и – что же остается – вести себя храбро!

Это я, понятно, примеряла на себя и не понимала только, нельзя ли и эту безвыходную ситуацию принять за такую, где надо действовать, а именно – изо всех сил держаться достойно… я же не какая-нибудь крестьянка! – а впрочем, крестьянки, приходится признать, поглядев на Деву Жанну, тоже бывают разные… Впрочем, был слух, что никакая она не крестьянка была… Плохо, что я совсем не уверена, что отношусь к людям мыслящим, а не действующим… вот кто меня тянул вмешиваться в дела короля Людовика Всемирного Паука? Да еще выиграть у него в политической игре? Хотя и ненадолго. Мыслящие люди так не поступают. Впрочем, тогда еще его пауком за хитроумие не называли. Это спустя время. Тогда же он еще не сделал ничего умного или хитрого, вроде того, как только что стравил герцога Бургундского и швейцарцев, и теперь может тихо радоваться в сторонке, или, чуть раньше, уговорил войско англичан, призванное тем же герцогом, мирно уплыть обратно в Англию. Наоборот, тогда он, только что короновавшись, удалил со своих постов многих достойных и сильных людей, вызвал против себя их возмущение и проиграл военное противостояние их (нашей, если честно) Лиге за общественное благо. Так что, может быть, я тогда просто не могла разглядеть, с кем связалась. Ну и до того, как надеть корону, он устроил только несколько безуспешных заговоров, включая Прагерию.

Стыдно сказать, я плохо знаю Труа. Наверное, мне все казалось, что я вот-вот вернусь в Руан, хотя к этому не было никаких оснований. Но тут я уже стала, кажется, узнавать места, а это, при моем плохом знании города, означало, что центральная площадь недалеко.

И – насчет держаться достойно. Ладно бы, меч или топор. Но разве можно достойно держаться на костре?! Считается, что он нужен для очищения; если удастся во всем покаяться, не будет потеряна надежда избегнуть ада. Но можно ли каяться, п-пд-поджариваясь? Чертова телега, я вовсе не дрожу! Это она трясет! По-моему, нет, пп-поддж… проклятие! сгорая – нельзя делать ничего осознанного; в том числе, нельзя каяться. Для этого нужно вспоминать обо всех своих грехах. А что там вообще сможешь в-вс-всп-вспомнить?!. К-кажется, все-т-таки начинается п-п-паника. Ладно, пусть на костре невозможно, да никто этого и не ожидает и не осудит, пусть бы сами попробовали, да! Но нужно хотя бы пока продолжать помнить о достоинстве, да, даже на этой гадкой грязной вонючей трясущейся телеге, связанная как колбаса, я должна помнить о нем, вот!

Между прочим – удивительное дело! – а ведь почти никто не кидается ни камнями, ни тухлыми яйцами… Ну разве что немного… И попадают в стражу, которой это очень не нравится… Потому и мало швыряются, что стражи очень много, и она оттесняет народ к самым стенам домов, так что и размахнуться негде, а кто все-таки умудряется – вон, как тот негодяй – тут же получает тупым концом копья! Так его, так! Раньше, небось, шапку ломал и кланялся до земли, а теперь подлая натура и вылезла… А спереди и сзади, конечно, просторнее, так что есть где размахнуться, но там и стража дальше от телеги, так что оттуда не докидывают. Даже сейчас благородное происхождение дает какое-то преимущество. И надо его оправдывать своим поведением. Вот-вот, надо сосредоточиться на том, что сейчас, и не думать о том, что было, и особенно – о том, что будет. Причем будет вот-вот.

И зачем я это начала? В смысле, думать? Тогда, и теперь опять?.. Нет, это тоже неважно, зачем начала, главное, надо перестать. Да, а как же не думать о том, что будет, если оно будет вот-вот?! Никак!..

Тогда надо срочно посмотреть со стороны. Вот, например, если нельзя покаяться на костре, отчего мне и кажется, что в такой казни нет того смысла, какой ей приписывают только по сугубому недомыслию, прости мне, Господи, сомнение в уме твоих служителей… Но, как мне стало сейчас очевидно, стоило только чуть-чуть задуматься и все себе представить, то – очень интересно! – и грешники в аду не смогут вспомнить, за что их поджаривают, через минуту или, самые стойкие, самое большее, пускай через час после того, как окажутся там, ведь так? И остальную вечность будут воспринимать свои муки как несправедливые. Какой смысл в этом?.

Но я не успела подумать о том, какой смысл в устроении ада так, как о нем учат ученые теологи. И проверить, спасут ли от паники ученые рассуждения. И, возможно, впасть в ересь. Причем как раз тогда, когда поздно каяться.

Я как раз увидела башню с часами на площади впереди, когда сзади налетел Дракон. Я сначала не поняла ничего, просто вдруг дно телеги под моими ногами с громким треском

дерева резко подалось вниз, так что мне показалось, я на момент осталась висеть в воздухе, вдруг моя жердь дернулась вниз тоже и ударила меня ногами о дно, так что ноги подогнулись, и я бы упала, если бы не была привязана. Из-под телеги в разные стороны разлетелись сломанные колеса. Это дракон на заднюю часть телеги сел. Не знаю, как он мог уместиться – может, только передние лапы положил? Но с налету. Злобные крики в толпе как отрезало. На короткий миг стало тихо, как ночью. Не успела я понять, что происходит, сзади с обоих сторон от меня высунулись огромные рачьи клешни синеватого цвета с зазубренными кромками и разом с оглушительным хрустом перекусили жердь справа и слева. Мне даже показалось, зазубрин на них было по два ряда, и они двигались туда-сюда друг мимо друга, как не бывает не только ни у какого рака, но и люди не придумали таких хитрых пил. Но я не успела разглядеть; и не успела расслышать, правда ли к обычному треску расщепляемого дерева примешалось громкое жужжание, как от огромного шмеля. Тишины уже не было и в помине. Толпа, разбегаясь, в основном бессмысленно орала. Но не только бессмысленно: кроме простого множественного разноголосого "а-а-а!" и "и-и-и!" можно было иногда разобрать и отдельные выкрики "дракон!", "демон!", "дьявол!", "спасите!", "пусти!", "затоптали!" и всякое такое. Началась давка, все старались убраться подальше, так же как минутой раньше старались протолкаться поближе. Стражников по бокам телеги простыл и след. Побросав оружие, они нырнули в толпу. Только один, получивший колесом телеги по шлему, валялся рядом. Когда жердь оказалась откушена от своих опорных концов, у меня исчезла поддержка, ведь теперь не я висела на жерди, а она на мне. Но я не успела упасть. И не успела обернуться. Клешни мгновенно нырнули назад, и вместо них высунулись… руки? Такие руки могли быть у изготовленной наспех итальянской марионетки, только огромной, гораздо больше человека, так что управлять ею за ниточки толщиной с толстую веревку мог бы только какой-нибудь сказочный великан. У рук были пальцы, собранные из шаров и цилиндров одинаковой толщины, сверху два пальца, снизу один, каждый палец величиной с руку человека. Они были, как и клешни, синевато-стального цвета. Если весь дракон таков, не удивительно, что стражники разбежались, побросав арбалеты – какой от них толк против железного чудовища? Пальцы со скрипом сомкнулись вокруг концов жерди, за спиной у меня раздалось оглушительный хлопок, как я по прошествии времени поняла, драконьих крыльев, марионеточные руки дернули вверх жердь вместе со мной.

Я еще успела увидеть уходящую вниз и окончательно рассыпающуюся на мелкие досточки и щепки телегу, от которой оттолкнулся при взлете дракон, расшибая её о булыжную мостовую, и тут вдруг перед глазами мелькнуло вместо улицы с телегой – небо, но тут же исчезло, и я оказалась как будто внутри кареты или очень маленькой комнаты. По-прежнему привязанная к остатку жерди, концы которой торчали в обе стороны, и вся неприлично обкрученная веревками, как колбаса. Надеюсь, ты не видел меня на телеге. Или, если видел, не признавайся.

Я даже не выдержала, когда связывали, воскликнула от неожиданности: «больно!», палач засмеялся, говорит, «ничего, скоро еще больнее будет». Не знаю, зачем так связывают, чтобы отравить последние минуты жизни, что ли? А кого и пытают напоказ. А зачем еще? Вот так всегда, не задумываешься о людской жестокости, пока она тебя не коснется. Или дело не в том, а просто они ожидали, что, если не примотать меня к телеге, как вещь, я унижусь до попытки к бегству? Чтобы меня толпа затравила? Не так я глупа! С другой стороны, палач не может ожидать, что пойманная ведьма очень умна. Да и не пойманная тоже. Променять жизнь вечную на сомнительные блага в виде возможности вредить ближним своим… Впрочем, не все ли мы так делаем? Даже люди первого сословия заняты интригами. А ведь что такое интриги? По сути, это причинение вредя ближним ради улучшения своего положения в обществе. А положеие в обществе измеряется, в основном, тем, какой вред обладатель сего положения может причинить ближним… А еще осуждение ближних очень увлекательно. Даже с собою вместе. Я, например, ради него, отвлеклась от жизненно важных событий.

Кстати, все их веревки не помогли, ведь дракон просто отстриг от телеги перекладину, к которой я была привязана. Вроде, судя по направлению, он должен он был и над площадью пролетать, но я, оказавшись в этой как бы комнатке, как со временем выяснилось, у него на спине, этого уже не видела. Эта комнатка не только по размеру была похожа на карету – и кидало там как в карете. Причем карете, несущейся вниз по кочковатому склону, только гораздо сильнее, ведь в такой карете я когда-то была, чудом уцелела, и могу сравнивать. После того происшествия, кстати, я гордилась тем, что не впала в панику и долго впоследствии полагала себя флегматичной фаталисткой. Куда-то теперь это спокойствие подевалось? Надеюсь, снаружи не было слышно стонов, несовместимых с гордостью де Кембре, дю Бек-Креспенов и де Брезе, шут с обеими этими фамилиями, а о твоей я, уж ладно, этого не скажу, исторгаемых у меня столкновениями со стенами, полом и потолком. А если было, то поблизости не было слушателей – разве что птицы небесные.