Письма из замка дракона 1/3

Борун Александр Феликсович

– Никак. Здесь нет денег. Я могу дать тебе кучу золота, и ты ничем не будешь мне обязана…

– Монсеньор не боится, что я его поймаю на слове?

– Да пожалуйста! Куда ты его потратишь, это золото, что на него купишь? Попробуешь кого-то нанять в услужение? Служанок тут нет.

– А как же?..

– Сочувствую но увы. Заплетай волосы сама, или попроси кого-то по дружбе. И тогда будь готова, что тебе станет неудобно отказать в такой же просьбе подруге. Не пользуйся одеждой, которая требует помощи при одевании, или придется просить кого-то помочь. Но тогда неудобно будет отказаться помогать одеться ей. И так далее. А что делать?

– Как что делать? Нанять где-то служанок. И крестьян – я уже чувствую, монсеньор сейчас объявит, что и в земле ковыряться мне придется самой, чтобы было что кушать!

– Все не так плохо, как тебе сейчас представляется, но это долго объяснять.

– Хорошо, – согласилась я отложить сельскохозяйственный вопрос. – Так что там монсеньор говорил про кучу золота?

– Что тебе некуда будет потратить деньги. Они здесь ничего не стоят. Видишь, стены башен позолочены? Наружная стена тоже.

– Это настоящее золото?

– Ну

да, тонкий слой, конечно, но площадь довольно большая. А на стене снаружи еще и драгоценные камни наклеены.

– Дьявол!

– Почему «дьявол»?

– По милости того, что это ересь почище любой ереси, о какой мне приходилось слышать. Дольчино монсеньору и в подметки не годится. Теперь я понимаю, почему осужденные ведьмы и еретички должны вызывать у монсеньора сочувствие и симпатию. И монсеньор у них тоже, так что добровольный гарем не окажется пустым.

– Причем тут ересь? Дама в беде – да еще в такой ужасной – конечно вызывает мое сочувствие, а они мне, конечно, благодарны… что может послужить основой для более глубоких чувств. Персей и Андромеда, только наоборот: люди не отдают ее дракону, а хотят убить сами, а дракона, наоборот, посылает Персей, чтобы ее спасти…

– От скромности, я вижу, любезный хозяин не умрет!

– Ну, у меня ведь есть на то основания, не так ли?..

В общем, меня этот выскочка-доктор, владеющий единственным небольшим, хотя и очень высоким замком, не имеющий ни одного слуги, стражника и крестьянина, и при всем при том разговаривающий со мной без почтения, соответствующего нашему сравнительному статусу, немного раздражает, как я уже писала, но он достаточно интересный, чтобы я могла с ним общаться. Правда, думаю, будет правильнее, если он будет хотеть общаться, вот как в этот раз, а я буду нехотя от скуки соглашаться. Для начала у меня есть отличный повод для немилости – как же, ведь этот его дракон нас вывалил в резервуар с водой. На прощание я ему сказала и это, и то, что по его настойчивости я поняла, что эта насильственная экскурсия обязательна для всех вновь прибывших – с этим я согласна, но не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие. В общем, мы слегка поругались. Я ему сказала, что с его самомнением он не столь приятный собеседник, как его дракон – тот молчал всю дорогу. Доктор Акон, я видела по его глазам, чуть не сказал, что и для него укрощать драконов легче чем общаться со мной. Или еще какую-нибудь гадость. Но благоразумно промолчал, извинился и сбежал с видом несправедливо обиженного. Чем заслужил от меня чуть больше уважения – люблю умных мужчин. В том числе, уважаю умных противников.

Кстати, о статусах. Как я успела заметить, здесь у всех есть два вида одежды, рабочая, которая, правда, куда лучше крестьянского заплатанного отрепья, но из-за практичности одинакова для всех, и для отдыха – кому какая нравится и без всяких ограничений, в результате напоминая костюмированный бал, где и без всяких масок невозможно различить статус, в силу того, что бывшая итальянская ремесленница может напялить французский королевский пурпур и жемчуга, а бывшая испанская аристократка – праздничный немецкий крестьянский наряд. Это ужасно меня раздражает, в связи с тем, что это покушение на мой статус. И вполне, если подумать, справедливое покушение, в рассуждении того – ну какой у меня статус? Осужденной к костру ведьмы. Как и у всех тут. Все правильно. Но все равно раздражает.

Интересно, в раю, где уж точно «несть ни эллина, ни иудея», а «последние станут первыми», бывших представителей высшего света это тоже будет раздражать? Или они рассчитывают и там на самые лучшие тоги и арфы? Скорее всего, те, кого это будет раздражать, туда не попадут. Я стараюсь об этом помнить.

Ведь здешнее общество можно аллегорически рассматривать как «тот свет». Все прошли или почти прошли через костер, никому нет возврата к прежней жизни… Ну а рай это или чистилище, зависит от отношения. Которая пленница считает, что она в плену у колдуна и дракона, та в чистилище и опасается попасть в ад, а которая больше обращает внимание на то, что избавилась от плена инквизиции, та в раю. Ко мне это все не относится, я все же надеюсь вернуться к прежней жизни.

Но я не досказала о драконе. Скрывшись под водой, он больше не показывался, так что это точно водный дракон. Дышать ему, наверное, не обязательно. То есть он дышит водой так же хорошо, как воздухом, или совсем не дышит. Это значит, что вряд ли он способен выдыхать огонь. Ведь, если он не дышит совсем, то и выдохнуть не может, а если дышит водой, она должна погасить в нем огонь. Может, конечно, оказаться, что он может дышать или не дышать по своему желанию, но это уж слишком! Для пленниц это безразлично, мы все – слабые женщины, и все равно в его власти, а вот для того, кто захочет штурмовать его замок, это было бы важно. Одно дело – воевать с огнедышащим драконом, другое – с водяным. Интересно, не может ли он плеваться водой и, если да, не может ли это представлять затруднения при сражении с ним? Вода при большой скорости и в достаточном количестве не менее разрушительна, чем любая другая стихия, будь то огонь, воздух или земля. Спросите какого-нибудь моряка, он точно подтвердит. Волна может разрушить корабль или, еще легче, отшвырнуть его. Представляете, лезете вы на стену замка по приставной лестнице, а дракон выплевывает прямо в вас воду, в количестве пары бочек, со скоростью как если бы она падала с большой высоты? Упадете с лестницы, а то и вместе с ней.

Да, о том, как я спаслась (надеюсь, больше так мне спасаться не придется!).

Сначала немного о том, что было до. Забавно, что в ту ночь я все-таки заснула, хотя и спрашивала себя, неужели нужно терять последние часы жизни так бессмысленно? Но однообразие тюремной обстановки все же меня усыпило. Спала я, видимо, недолго, и проснулась не от какого-то звука, а от упавшего на лицо света, еще не сознавая, что это свет из тюремного окна. Но сразу поняла, что что-то очень

неправильно. И свет не такой, не оттуда падает, и кровать не так скрипит. Смешно: сначала я подумала, что главная неправильность в том, что меня не закрывает от света полог балдахина. Неужели Тереза отдернула его, не дожидаясь моего пробуждения, неужели сегодня надо рано вставать? Ведь такое всегда означает, что я сама отдала ей строгий приказ так сделать, в силу того, что предстоит неприятное раннее вставание для каких-то неприятных обязательных дел. Но я не помню, чтобы я перед сном что-то ей говорила. Но помню, что вставать рано придется. И очень рано: еще почти темно. А почему так гнусно пахнет? И почему все тело болит и так трудно пошевелиться? Я сильно больна и, может быть, скоро умру?! Паника заставила меня открыть глаза, я увидела голые стены тюремной камеры, поняла, что лежу на голых досках и, вдобавок, на мне грубая одежда и цепи, и все вспомнила. Да, я почти правильно подумала. Неприятные ощущения из-за болезни, грозящей смертью, если можно так назвать обвинение в ведовстве. Тюремщик очень извинялся насчет всей этой обстановки, и все подробно обосновал, только толку мне от его извинений и объяснений. Например, нельзя даже простынку на доски постелить, так как некоторые осужденные (так он говорит, и многие тюремщики так) вешаются на решетке окна или даже привязав простынку к лежанке ухитряются. Если бы не мое высокое происхождение, лежанки бы мне не полагалось, только солома на холодном каменном полу. Или на мокром земляном, в подвале. По той же причине и цепи. О, всего лишь тонкая цепочка за талию и к стене. Чтобы до окна не добраться и на решетке не повеситься. Ведь, кроме простынки, есть одежда. Одежда, хоть и грубая, положена тоже в связи со статусом, простые ведьмы содержатся в голом виде, не только чтобы рук на себя не накладывали, но и чтобы не спрятали какой амулет. А то и прямо из выданной в тюрьме одежды могут его сделать, кто их знает. Ну и, понятно, меньше мороки с подготовкой для допроса, а ко мне ведь физические меры при допросе не применялись. И в камере есть ночная «ваза» (вспомнила я его объяснение в связи с гнусным запахом в камере, ведь никто тут не торопится ее выносить), а эти, простолюдинки, ее не имеют, и ходят под себя, да и воспользоваться бы не смогли, ибо, во избежание колдовства, скованы в неудобной позе. Моя цепочка по сравнению с их оковами почти что ничто. И он показал мне (не поленился ведь принести! Для запугивания, что ли, чтобы не скандалила, а то, мол, можно и хуже?) прямую полосу железа, сложенную вдвое, в четырех местах на ней были вздутия, где полосы отходили друг от друга, образуя оковы для запястий и щиколоток, а свободные концы сложенной железки склепываются, так что узница оказывается в скрюченной позе, с неподвижными и близко закрепленными руками и ногами. Такой же эффект дают колодки, но туда еще и шею вставляют, и они бывают на несколько человек сразу. Куда там клетке кардинала Балю, в которой нельзя разогнуться стоя и вытянуться лежа! Она для аристократов! Про нее, наверное, местные тюремщики и не знают, но я не стала выяснять, так ли это. Ну их, еще на идею наведу. В свете вышеизложенного, казалось бы, я могла быть довольной своей камерой. Но в момент пробуждения я сравнила ее с обстановкой дома, а не с рассказами тюремщика. Кроме того, и сны были какие-то пугающие, так что уже при пробуждении сердце колотилось от страха. Но, если при кошмаре, приснившемся дома, с облегчением вспоминаешь, проснувшись, что на самом деле все хорошо (ну, бывает, что и не все, но все же не так плохо, как в кошмаре, где, например, блуждаешь в темном лесу, ожидая встретить волка или разбойника), то тут вся обстановка – уже то, что она совсем не та, что привычна! – показала, что кошмар продолжается и наяву: если вокруг все совсем не так, то и не появляется уверенности, что кошмар позади, хоть вокруг и не лес. Ну, а когда вспоминаешь, почему все не так, то жалеешь, что кошмар позади. Волк или разбойник лучше дракона или палача. Волк может оказаться сытым, разбойник – только ограбить, но не убить…

Не знаю, ходил ты на площадь, а если и ходил, так ведь до площади я не доехала. Как раз она показалась в конце улицы, я даже увидела городские часы, стрелка которых не дошла до семи часов чуть меньше, чем на одну двенадцатую часа – наверное, на пятнадцатую. А поджигать костер должны были в восемь, значит, еще час и чуть-чуть, чтобы отвязать от телеги и привязать к столбу, и на зачитывание приговора, и молитвы будут, и их будет много, поняла я. А я уже устала и почти висела на поперечной перекладине в середине телеги, к каковой перекладине была привязана за руки. Причем не в одном месте, а так, что руки раскинуты вдоль перекладины, и привязаны каждая в трех местах: запястье, локоть и плечо. Висеть таким образом очень болезненно; хотя мои ноги стояли на дне телеги и, следовательно, это не было висением в полном смысле слова. Моя поза мне напомнила о Распятии, что, конечно, лестно. А моим тюремщикам – видимо, нет. Или, если напомнила (все-таки инквизиторы – по большей части доминиканцы, а многие доминиканцы – знающие теологи; а тут и теологом не надо быть, ребенок бы увидел сходство), то, значит, они не считали толпу способной на такой полет воображения, или, скорее, им это было безразлично. Не очень умно не обращать внимания на мнение толпы, но не буду же я им подсказывать?

Говорят, когда куда-то едешь, время как будто растягивается. Тем более, если дорога нелегкая. Сама я такое неоднократно испытывала, и верхом, и в карете. А тут – хуже дороги не бывает, и я совершенно из сил выбилась – но к ее окончанию совсем не стремилась и не ждала его как окончания мучений! Может, ждут те, кого пытают? Известно ведь, что ведьме – к счастью, ко мне это правило не применили – перед костром положен день пыток, предназначенных уже скорее для наказания, чем для покаяния. Может, это не наказание, а средство для того, чтобы облегчить расставание с этим миром? Но что-то мне подсказывает, что какой ведьме ни предложи рвать грудь раскаленными щипцами, чтобы довести до безразличия перед сожжением – она добровольно не согласится. Так что если такой эффект имеет место, он не запланирован, а пытки – как раз для толпы. На этот раз толпе не так повезло.