Письма на воде

Холина Арина

За долгие годы мы узнали много нового, но не смирились.

Вечером Сашу забрал Сергей.

Он был огорчен – неподдельно, от всей души, но все же это была красивая и гордая мужская скорбь – как к ней относиться, Саша не понимала.

Он обижался несколько дней. Саша приходила, уходила, они вместе смотрели телевизор, он даже спросил, не видела ли она счета за электричество, но Саше все казалось, что кто-то умер – кто-то очень близкий Сергею.

Она извинилась, предложила поговорить. Сергей пожал плечами.

– Сережа! –

сорвалась она, не выдержав давления. – Послушай меня! Мы разные. Настолько разные, что есть большие сомнения в том, что нас ждет общее будущее. Мы с тобой оба отлично это понимаем. Но я тебя люблю. Нам хорошо вместе. Давай не устраивать драм. Давай наслаждаться тем, что есть! Ну, пожалуйста!

– Я хочу жениться, – ответил он. – Мне тридцать семь. Я не хочу терять время.

– Понятно.

Саша оставила ему кольцо. Пальто отдала маме.

– Почему Сережа так странно на меня смотрит? – Мама позвонила Саше вечером из ванной. – Это неприлично!

Она вовремя не задумалась над тем, что Сергей увидит на Агнии Богдановне свое пальто. Потому пальто унаследовала тетя Саши – оно село впритык, но та втягивала живот.

Саша с Никитой смирились со своим счастьем.

Он сидел дома, играл в игры, смотрел с Сашей кино, водил ее по ресторанам и не скупердяйничал.

Саша училась и ругалась на Никиту, если он намеревался постирать белые майки с черными трусами.

– Саш, у тебя нет ощущения, что ты потолстела? – спросила я, когда мы наконец встретились.

Я тогда писала в рубрику «Кино» для одного модного журнала, ходила на вечеринки, увлеклась светской жизнью и немного загордилась.

– Есть, – кивнула Саша. – А что тут еще делать, в этом Бескудникове? Мы жрем.

Я звала ее с собой. Саша отказывалась – приглашение было и на двоих, а ей не хотелось разлучаться с Никитой. Она так и не полюбила шумные сборища, где каждый мнит себя центром земли и где ты существуешь, только если тебя все знают.

– Ты модельер! Надо, чтобы тебя знали в лицо! – негодовала я.

– Я пока не модельер, – отпиралась Саша.

– Ты либо модельер, либо нет! – покрикивала я. – Это состояние души!

Саша вздыхала.

Она никогда не зависела от легкомысленных удовольствий. В отличие от нас с Настей. Мы могли часами говорить ни о чем, смеяться, наслаждаться общением, сплетничать.

Благодаря Насте мы с ней переехали в квартиру на Трубной – она ее нашла и уговорила меня, даже несмотря на то что квартира была нам не по карману.

– Как только мы переедем, деньги появятся сами по себе! – уверяла Настя.

На Трубной мы жили пять месяцев. Потом Настя вышла замуж, и за последующие одиннадцать лет я видела ее три раза.

Ее знакомый парикмахер решил стать модельером. Он выпустил единственную коллекцию, но дело не в этом, а в том, что он пригласил

Настю стать его моделью на показе.

Там ее заметил некий Дмитрий, симпатичный молодой человек в замшевой куртке. Насте Дима показался воплощением всех ее желаний: двадцать девять лет, привлекательный, три красивых автомобиля, загородный дом. Он возил ее на все моря и океаны, одел в лучшие наряды, научил водить машину.

А через пару лет Дима разорился. То ли он что-то украл, то ли фирма прогорела, но вдруг от его богатства не осталось ничего, кроме чемодана с итальянской одеждой.

Такие личности встречаются часто: резкий взлет, большие деньги, бешеная пляска на вершине мира, одно неверное движение – и кубарем путь вниз.

Дом он снимал. Машины продал. Тайно от Насти сбыл ее драгоценности.

Исчез на несколько месяцев, сказав: «Так надо».

Настя к тому времени завела себе подружек из другого круга – таких же, как она, счастливых обладательниц богатых мужей, и одна из них пригласила ее в Париж. Настя стала чем-то вроде ее компаньонки – сопровождала более счастливую подругу в свет и бегала по поручениям.

Ее представили мужчине пятидесяти семи лет, французскому аристократу. Он никогда не был женат, не имел детей.

Аристократ возил ее в свои замки, познакомил с матерью, которая оказалась не хрупкой старушкой в блузе с бантом и костюме Шанель, какой ее представляла себе Настя, а дамой восьмидесяти лет с признаками нескольких успешных подтяжек. Она носила черное, блистала камнями невероятной чистоты, и сын называл ее по имени.

Настя забеременела. Аристократ сказал, что она может делать все, что пожелает, но он никогда не признает свое отцовство. Он купил ей квартиру в Москве.

Потом Настя, у которой уже была годовалая Кира, вышла замуж за немецкого банкира, перебралась за город и родила новому мужу двух мальчиков.

Она выращивала цветы, помыкала домработницей и время от времени звонила старым подругам.

Но тогда мы с Настей порхали, а Саша по уши осела в Бескудникове.

Никита наел щеки.

Наступила унылая зима, когда ты благодарен небесам уже за то, что есть дом, и есть чай, и есть к кому прижаться в постели.

– Ну как семейная жизнь? – спросила я у него с подтекстом.

Никита выглядел растерянным.

– Все нормально, – без уверенности произнес он.

– Боже мой, ну что опять не так?! – воскликнула я.

– Все так, – уныло ответил Никита.

Учиться жить – больно, тяжело и страшно. Лишь годам к тридцати появляется ощущение, будто ты что-то понимаешь в устройстве мира. Откуда-то берутся уверенность, система, обзор.

Вот ты шел по бурелому, ноги увязали в грязи, ветки хлестали по лицу, и вдруг – дорога. Экстаз. Теперь все будет хорошо.