Письма Непокорного. Том 1
Шрифт:
............
Таким образом, у меня нет никакой формулы, которую я могу сообщить тебе. Я не нашёл ни какого-то особенного смысла жизни, ни какой-то великой идеи, которая стоила бы жизней расстрелянных во имя неё. И тем более у меня нет какого-то мистического откровения, о котором стоило бы возвестить миру. Нет иного откровения, кроме откровения самого себя.
Приходится быть вопиющим в пустыне, и мы не переставая гоняемся за миражами, но между тем где-то в глубине сердца пребывает некая свежесть оазиса, убеждающая вас присоединить завтра к сегодня... И так ли важны все эти миражи, ведь для меня намного важнее, каким человеком я СТАНОВЛЮСЬ в этой гонке за миражом, ибо жизнь -- это гонка, но тот, кто прибыл, уже проиграл.
Ты, вероятно, слышал эту великолепную фразу Лессинга: "Ценность человека составляет не правда,
Нет ни "цели", которой нужно достичь, ни вечной Правды, но есть тысяча и один смысл самого себя, на которые нужно ОСМЕЛИТЬСЯ, наша жизнь и есть наша "первичная глина" -- которую нужно замешивать, как поэму, со всеми её бунтами, со всей её любовью и ненавистью, со всей её бескомпромиссностью и яростью.
............
Хотелось бы закончить, особо акцентируя внимание на идее, которая мне дорога: я стремлюсь переживать то, о чём думаю, а не думать о том, как я живу. Не знаю, каким будет мой следующий этап; в феврале я покидаю Индию, чтобы вести жизнь, совершенно отличную от той, которую я вёл три последних года; это жизнь "нон-конформистская" настолько, насколько это вообще возможно. Иногда ещё просыпаются слабости (тоска по законному комфорту и духовному конформизму), ибо дорога эта пустынна и камениста... но есть также и Радости, и они не нуждаются в том, чтобы быть записанными.
U
Пондичерри, 16 ноября 1948
Бернару д'Онсие
Дорогой Бернар, дорогой мой Друг,
Разумеется, немного разочарованный тон вашего письма и весьма дружеский упрёк, который вы мне делаете -- всё это я заслуживаю. Бернар, вы должны мне верить, если я говорю, что я постоянно думал о вас в эти последние месяцы; и я не писал вам именно потому, что не мог бы сделать это так, как хотел. Произошло столько вещей, о которых надо вам рассказать, и мне бы очень пригодились ваши советы. Не оставляйте меня. Возможно, вы единственный человек, который мог бы что-то сделать для меня; я в таком хаосе. Во-первых, вы совершенно напрасно думаете, что я могу избегать вас!
– - хотя у вас была на то определённая причина. У меня немного друзей, и я не имею привычки менять их. Я не забираю назад то, что отдал.
Я должен любой ценой видеть ясно, особенно теперь, а вы можете помочь мне видеть ясно.
Вот уже семь лет я живу с воспоминанием -- и я настойчиво поддерживаю в себе это воспоминание: речь моего отца, когда я заявил ему, что собираюсь войти в Сопротивление; он ответил: "Ты помещаешь себя вне закона. А я помещаю тебя вне семьи". Я уехал хлопнув дверью и поклялся себе, что останусь вне закона и вне семьи. Возвратившись из лагерей, я тотчас же осуществил свою идею: я был учеником администратора Колониальной Школы, и мне достаточно было спокойно скользить по наклонной плоскости -- два года учёбы в "Коло" и продвижение каждые три года, пока не придёт смерть. Я бросил это при первом же случае, дабы выйти из механизма. Появился Барон: Индия.. возможность?.. Я всё бросил и уехал. По окончании контракта в конце марта Барон предлагает мне работу в Суэцком Канале на хорошей должности (Жан-де-Вог, один из его "лучших друзей"). Я отклонил предложение. Я могу, если захочу, возобновить контракт с Главой службы Информации во Французской Индии -- я этого не хочу.
Для меня "Сопротивление" не является пустым словом, и мой дух продолжает стойко сопротивляться*. Я страстно желаю вести жизнь, максимально свободную от социального конформизма. Поймёте ли вы, если я скажу вам, что
Хочу сказать вам о подлинной глубинной причине моего отношения: уже много лет я живу с сожалением и надеждой. Сожалением о том, что я не поэт, и надеждой написать когда-нибудь достойное произведение -- одну книгу, не больше, которая достигла бы самых глубин человека. Я не хочу быть одним из тех плутов, кто получает месячную зарплату издательства Gallimard ценой своих мастурбаций. Я слишком презираю подобных мозговых импотентов. Я хочу скомпрометировать всего себя полностью в этой книге -- которая выражает либо крах, либо триумф. (Мальро, возможно, единственный, кто начал прокладывать дорогу, по которой я намерен следовать до конца).
Меня до сих пор преследует то непостижимое переживание: это было в лагере после восемнадцати месяцев голода, страха и ужаса. В один из дней, который я буду помнить всю свою жизнь, мы возвращались со стройки босиком по снегу. О, как рассказать об этих вещах. Находясь в таком бедственном положении, я внезапно почувствовал себя захваченным громадной, невыразимой радостью, РАДОСТЬЮ ужасающей. Не так ли, вы даже не можете представить этот глоток чистого воздуха, который внезапно наполняет счастьем ваши лёгкие, словно вы готовы лопнуть от радости. ЧИСТОЙ радости. Я никогда не имел и никогда не испытывал ничего подобного.
[вставить изображение: фотография Бернара д'Онсие (стр. 100)]
Вот так. И я заново ищу эту наготу человека, находящегося перед лицом смерти, это тотальное, абсолютное саморазоблачение. Этот момент, кажущийся столь близким к смерти и до странности похожий на НАЧАЛО. Истинная роль, которая начинается тогда, когда больше нет ни зрителей, ни партнёра, когда нет больше декораций. Я пытаюсь сбросить все маски, надеясь обнаружить своё истинное лицо.
Всё это выражено очень сумбурно. Но вы поймёте, я в этом уверен. Я хочу вести неоправданную, непростительную жизнь, и надеюсь, что найду -- возможно -- за всеми оправданиями истинное, сущностное оправдание, и тогда напишу эту книгу. Я желаю себе напряжённой, увлекательной жизни, которая вытянула бы из меня всё то, что ожидает выражения. Если я снова отыщу эту радость, посетившую меня в лагерях, значит, я преуспею, а впрочем, меня мало волнует возможность ПРЕУСПЕТЬ -- я просто хотел бы всеми силами поддерживать в себе эту веру. Я ищу в жизни не столько цель, сколько РИТМ, который я хочу поймать и сохранить, тысяча и один смысл самого себя, тысяча и одно направление, по которым я упрямо стремлюсь пройти. ОСМЕЛИТЬСЯ на любую правду. Я поставил на кон всё, чтобы узнать, имею ли я ценность или не имею, я делаю ставку на себя, и не хочу никаких РЕКУРСОВ. Никакого трюкачества, никакого диплома, положения, жены или социального одобрения, за которые я мог бы цепляться. Я не хочу обманывать себя. Я не хочу быть тем, кто считает себя в определённой степени важной птицей только потому, что имеет финансовый доход, ребёнка или крупный бизнес. Вы меня понимаете? Я хочу действовать, имея мужество в самом себе.
Такова глубинная линия моей жизни, и я знаю, что НЕ МОГУ предать эту линию, ибо тогда всё рухнет, и я потеряю весь смысл самого себя.
............
Я живу в состоянии напряжения, как вы, без сомнения, догадываетесь. Жить в таком подвешенном состоянии изнурительно, и однако, я только начинаю. Бывают моменты депрессии, отвратительные СОМНЕНИЯ. Множество проявлений трусости. И трубка с маленькой лампой -- наименьшая из моих трусостей. По крайней мере, они позволяют мне переждать, и у этого переживания также есть своя ценность.
Но по мере приближения марта моё беспокойство увеличивается, так как в марте я обещал себе отправиться в дорогу, оставив трубку и комфорт.
Я хочу, я страстно желаю приключения, но не хочу потерпеть неудачу с моим приключением.
Я больше не знаю.
Всё, что я знаю, это то, что мне определённо нужно оставить лёгкую жизнь в Пондичерри.
Посоветуйте мне, Бернар. Только вы способны сказать мне что-то дельное, только вы можете понять. Бывают моменты, когда я настолько сомневаюсь в самом себе. И бывают моменты, когда я спрашиваю себя -- и это, возможно, было бы хорошим оправданием в случае поражения на пути к себе -- а что, если эта жизнь, к которой я стремлюсь, не является БЕСЧЕЛОВЕЧНОЙ.