Пламя на воде
Шрифт:
Рыцарь не мог услышать этих слов, точно не мог. Тем не менее, он вдруг остановился, приблизился к башенке, на площадке которой был установлен барабан, присмотрелся, проговорил вопросительно:
– Кальвин?
Послушник сумел все же накинуть стопор - трясущимися, враз пошедшими вразнос руками. Он не верил, отчаянно не верил сам себе, не верил даже тогда, когда, уже обернувшись, узнавал, не мог не узнать глядящие внимательно и чуть насмешливо темные глаза на обезображенном шрамами лице.
А когда наконец позволил себе поверить, ссыпался, едва не скатился по крутой лесенке, и тогда всю огромную территорию Замка, все окрестности и даже далекие вершины
– Барс вернулся!
***
Не было ни шумной встречи, ни бурных удивлений.
Вернулся Рыцарь, о котором какое-то время назад пролетел слух, будто он погиб. Что ж. Такое не часто, но случалось. Рыцари Пламени привыкли со спокойным достоинством принимать вести о погибших товарищах; одно из печальных известий оказалось ложным. Отлично. Можно вычеркнуть последнее имя из длинного скорбного списка - и удовлетвориться тем, что он стал ненамного короче. Что там была за история, какие события привели к подобной ошибке, отчего вернулся Рыцарь словно пропущенным через мельничные жернова - никто не знал, да и не сильно интересовались. Живой - и слава судьбе, а остальное дело преходящее.
Те, кто мог бы хоть что-то рассказать о случившемся, уже разъехались из Замка. Волос со своими жеребцами подался в Арракан - в тайной надежде хоть там, среди сурового и замкнутого народа, испокон веков выращивающего на богатых высокогорных выпасах уникальных по своим качествам лошадей, найти ответы на свои вопросы. Беркет направился в Ганию и дальше на север, решив посмотреть на холодное неприветливое море, на берегах которого, говорят, один день и одна ночь длятся по полгода. Да впрочем и будучи здесь, они не сильно распространялись о происшедшем, больше помалкивали, лишь изредка переглядывались и одобрительно кивали, выслушивая сплетни о скандальных нововведениях нынешнего Верховного Магистра.
Так что Барс спокойно устороился в одной из пустующих комнат Дома, вытянулся на длинной узкой койке, заложив руки за голову. Завтра с утра он повидается с Комином, взглянет в глаза человека, не побоявшегося взвалить на себя столь неподъемный, колоссальный груз, и скажет ему короткое веское ``спасибо'`. Потому что не каждый умеет так сполна и щедро, так широко и безоглядно отдавать долги. Барс знал, как оценить сделанное, и знал, что сам так не смог бы; этот путь был не для него.
Завтра он решит, что ему делать дальше. Может быть, все же побудет немного в Замке - глупо было бы, раз уж приехал, не воспользоваться возможностью подтянуть до нужного уровня иногда еще не слишком послушное тело, восстановить реакцию и скорость. Здесь это будет проще и быстрее. Но и слишком задерживаться он не станет. Есть еще много дальних и совсем уж экзотических стран, где рыцарь еще не бывал; где невиданная природа и необычные люди смогут завладеть его вниманием, завлекут в круговорот незнакомой жизни, заставят выкладывать время и силы. И может быть через много лет, под раскидистыми пальмами или в просторах раскаленной, как сковородка, пустыни, или на палубе корабля посреди ворчливого океана он вдруг обнаружит вместо себя совсем другого человека, с которым никогда не происходило того, что произошло с ним. По крайней мере, Барс смел на это надеяться.
В дверь тихонько поскреблись.
– Да?
– Отозвался рыцарь, и в приоткрывшуюся щель осторожно просунулась вихрастая голова.
– Можно?...
– Заходи.
Кальвин аккуратно притворил за собой дверь - и замялся в нерешительности,
– Чего тебе?
– Спросил рыцарь.
– Послал кто?
– Нет.
– А.
– Протянул Барс, оглядывая оробевшего послушника и чуть заметно усмехаясь.
– На пари, что ли?
– Нет.
– Что ж тебе тогда нужно?
– Я... Извините, я лучше пойду.
– Выговорил Кальвин, бочком продвигаясь обратно к двери.
Барс нахмурился, рывком сел на кровати.
– Погоди.
Несколько минут рыцарь молча, изучающе смотрел на послушника.
– Бери стул.
– Сказал наконец.
– Садись.
А когда Кальвин уселся, примостившись на самом краешке сиденья, коротко велел:
– Рассказывай.
– О чем?
– Удивился тот.
– О том, что тебя беспокоит, наверное. Зачем-то же ты пришел.
– Да нет, я не то...
– Начал послушник, но смутился, запутался и обескураженно умолк.
Поерзал, как на иголках, внимательно изучая носки своих сапог.
И неожиданно для самого себя вдруг выпалил то, что вовсе уж не собирался говорить - никогда и никому, а тем более - этому человеку. Что сидело глубоко внутри, неумолимым пугалом, но в чем не признался бы и под пыткой. А тут вот вырвалось на язык неловкой корявой фразой:
– Я боюсь, что не смогу.
Сказал - и тут же испугался, ибо лишь презрения было достойно то, что подразумевалось под этими словами, и оставалось разве что торопливо заговорить о чем-то другом, отчаянно надеясь, что рыцарь не поймет, не придаст значения случайно вырвавшемуся. Потому что увидеть презрение в этих внимательных глазах было бы не просто смерти подобно - это было бы хуже смерти.
Однако Барс понял.
Понял - и кивнул серьезно, и не было насмешки на участливом худощавом лице.
И Кальвину показалось, что он ослышался, когда рыцарь тихо проговорил:
– Я тоже боялся, что не смогу.
Посмотрел на ошалевшее лицо послушника, добавил:
– А ты думал, мы все от рождения знаем, на что способны?
– Мне говорили, что из Башни может выйти только очень уверенный в себе человек.
– Слегка испуганно заметил Кальвин.
– Это неправда. Чего Башня лишает нас раз и навсегда - так это как раз самоуверенности.
– А взамен?
– Ты узнаешь меру своим силам.
– Разве это не одно и то же?
– Нет.
– Я не понимаю.
– Прошептал послушник.
– Об этом запрещено говорить, а если кто-то что-то и говорит, то всегда по-разному. Что там все-таки, в Башне?
На этот раз Барс долго молчал, в потемневших глазах мелькал отблеск отдаленной грозы. Но она так и не разразилась, поворчала и унеслась клубящимися тучами, скрываясь до поры в глубине зрачков.
– Ты лучше вот о чем подумай.
– Негромко сказал рыцарь.
– Нас ведь недаром боятся. Мы обладаем оружием, которому этот мир ничто не может противопоставить. Ничто, понимаешь? Вздумай мы обратить его не против нечисти. Захоти решить свои проблемы силой. Навязать то, что нам представляется правильным, или взять то, что мы вдруг посчитаем принадлежащим нам. И никакие Клятвы, никакие ритуалы, никакой устав не помешает нам сделать это. И уж тем более не сможет помешать никто из живущих ныне людей. Никто и никак.