Пламя над тундрой
Шрифт:
При воспоминании об этом Олаф сердито прикрикнул на чукчу, который укладывал мешки с мукой на нарту.
Все обернулись на крик. Сердитый, кричащий Свенсон? Это что-то новое. Чукчи с удивленным любопытством смотрели на него. Свенсон понял свою ошибку и, широко улыбаясь, похлопал каюра по плечу, помог ему уложить мешок ровнее. Затем протянул чукче коробку с табаком.
Чукчи засмеялись. Ну, конечно, Свенсон пошутил, Ведь это же добрый американ, он не обидит чукчу, всегда даст много товара за пушнину, даст в долг, угостит табаком, стаканчиком веселой воды. Чукчи побросали работу и окружили Свенсона. Они смеялись и брали табак из гостеприимно раскрытой коробки Свенсона. Она быстро опустела. Олаф, подкинув ее в воздухе, ловко поймал и засмеялся. Довольные чукчи разошлись, и вновь закипела работа. Дымя трубками, они трудились еще усерднее, не жалели собак и громко кричали, погоняя их от берега с тяжело нагруженными нартами:
— Кгрр-кгрр! Налево! Поть-поть! Направо!
Таяли груды товаров Свенсона… Набиты были до крыш склады в Ново-Мариинске, и только ящики под брезентом лежали без движения. Стайн чего-то ждал.
Глава девятая
В яранге было трудно дышать. Воздух от духоты, от потеющих немытых тел, сохнущих шкур казался вязким. Уже в который раз Август Мартынович приезжал в ближайшее к посту стойбище, вел через Куркутского разговоры с оленными чукчами, но никак не мог привыкнуть к тяжелой атмосфере яранг, в которые набивались люди и от жары раздевались по пояс. У Августа кружилась голова, но он перебарывал себя и говорил неторопливо, чтобы учитель мог перевести точно и понятно. Берзин обливался потом.
…Уже третий час длится беседа в яранге пастуха Туккая. Берзин старается объяснить чукчам, что в России произошла революция, как все трудящиеся стали свободными, и только в немногих местах, вот как тут, на Севере, еще властвуют нехорошие люди, которые обманывают чукчей, берут за свои товары в десять, в сто раз больше, чем они стоят. Все знают американца Свенсона…
Чукчи, сосредоточенно слушавшие мало понятные, удивительные слова, при упоминании имени торговца оживились. На темных потных лицах появились улыбки. Вынув из губ трубки, люди закивали:
— Американ хороший…
— У него столько товаров, сколько нет у всех других торговцев…
— Он дарит щедрые подарки Итэвкею…
Все посмотрели на оленевода, который сидел напротив Берзина. Итэвкей, обнаженный по пояс, выпрямился и важно посмотрел по сторонам.
Куркутский объяснил Августу, что жена Итэвкей родила от Свенсона мальчика. Американец часто посещает его, играет с сынишкой, привозит подарки, всегда остается ночевать в яранге Итэвкея. Не одна женщина в тундре родила от Свенсона, но этот ребенок полюбился ему, и это большое счастье для оленевода.
Август был возмущен.
— Не осуждайте. Они не поймут вас. Предложить жену гостю — закон тундры. Таков обычай, — объяснил Куркутский.
Берзина охватила жгучая ненависть к Свенсону, который пользуется отсталостью этого наивного народа. Он гневно заговорил, не в силах сдержать себя:
— Американец Свенсон плохой человек! Он обманывает вас, за один винчестер берет у вас двадцать шкурок песца! А винчестер стоит только две шкурки.
Август говорил так быстро, что учитель едва успевал переводить. В пологе стало тихо. Чукчи не понимали, почему этот человек с солнечными волосами так сердится? Почему Свенсон плохой? Светловолосый говорит, что новая, советская власть будет дешевле продавать им товары, оружие, патроны. Это хорошо. Они будут обменивать пушнину на товары у новой власти. Но когда будет эта власть?.. Приехавший говорит, что они сами должны сделать эту власть. Как они ее сделают, если начальник Громов есть? Он может всех в тюрьму пересажать. Непонятно говорит гость.
Чукчи переглядывались, недоуменно восклицали, но не расходились. Им приятно было слушать приезжего человека и неважно, что многое не могли понять.
— Гость говорит, чтобы мы не покупали у американа винчестер за двадцать шкурок. Я не буду. Я куплю у гостя за два песца. Пусть дает винчестер.
Где он? — насмешливо спросил богатый оленевод Тейкелькуте. Он пришел в ярангу своего пастуха Туккая, хотя и был разобижен, что русский остановился не у него. Сейчас Тейкелькуте был доволен. Гость говорит плохо об американце, о его друге. Гость говорит, что не должно быть богатых и бедных, а должны быть все равны. Значит, Тейкелькуте должен отдать половину своих оленей Таукайке, чтобы новая власть была довольна. Плохая власть. Он увидел в Берзине своего врага, и в его маленьких хитрых глазках появились злые, мстительные огоньки. Надо этого светловолосого высмеять перед всем стойбищем.
Вот почему Тейкелькуте задал свой вопрос. Август понял его коварство. Чукчи выжидающе смотрели на Берзина. Многие даже наивно думали, что сейчас он привезет им дешевые винчестеры. Пауза затягивалась, и чем больше проходило секунд, тем откровеннее злорадствовал богач-оленевод, тем больше проигрывал Август. Наконец Берзин заговорил, зная, что его ответ разочарует слушателей, но все же надо было сказать правду:
— Винчестеров сейчас у меня нет. Но их много у советской власти. Когда она придет сюда, у вас будут дешевые товары.
Ответ Берзина не только разочаровал, но и огорчил слушателей. А Тейкелькуте важно сказал, нанося новый удар:
— Свенсон наш друг, а ты его ругаешь. Нехороший ты человек. Сам винчестер не привез и говоришь, чтобы мы их не покупали у американа. А чем мы будем охотиться? Зачем ты хочешь, чтобы охотники сидели, как женщины, в ярангах, и не ходили за зверем…
Настроение чукчей резко изменилось, они кивали, подтверждая свое согласие с Тейкелькуте — он прав, а не гость. Гость рассказал хорошую сказку, а американ дает товары.
Берзин едва владел собой. Он готов был схватить за шиворот этого жирного старика с ехидными глазами. Он — такой же враг, как Громов и Бирич, а может быть, и опаснее. «Прав Михаил, — с горечью подумал Берзин. — Не гожусь я в агитаторы. Этот старик припер меня к стенке, и я готов его к стенке поставить».
Берзин слышал, как толчками бьется кровь в ушах, вздрагивает жилка на виске. Его бесил насмешливый и ненавидящий взгляд Тейкелькуте. Владелец оленьих стад торжествующе наклонился вперед, вытянув шею. Его черные волосы спадали космами, из-под них выглядывали большие серебристые серьги. Тяжелая духота отнимала последние силы Августа, но он продолжал бороться:
— Вы можете сами, без всякой платы, взять товары у купцов, — вы давно за них уже уплатили…
Удивление чукчей росло. Теперь они совершенно не понимали гостя, как же это можно сделать? Они ждали, когда гость разъяснит им, почему они могут так поступить. Но послышался лай собак, крик каюров, скрип снега под полозьями нарт. Чья-то голова просунулась в ярангу, и раздался взволнованно-радостный крик:
— Американ приехал! Свенсон!
Все кинулись из яранги, одеваясь на ходу. Куркутский и Берзин остались одни. Яранга, освещаемая экки — жировым светильником, показалась Августу особенно неуютной, тоскливой. На подпорах крыши висел жалкий скарб — рваные шлейки для упряжек, самодельные капканы, какие-то мешочки, ржавые консервные банки с рваными краями. Удрученный своей неудачей, Берзин встал и вместе с Куркутским вышел из яранги. После ее полутьмы в глаза ударил ослепительный свет. На них никто не обращал внимания, о них словно забыли. Все стойбище было возбуждено. Около прибывших четырех упряжек тесным кольцом столпились оленеводы, весело переговариваясь со Свенсоном. Он, одетый в кухлянку, с обнаженной головой, весело откликался на приветствия: