Пламя над тундрой
Шрифт:
— Эттык! Здравствуй!
Берзин с огорчением видел, что торговец в стойбище свой, желанный человек. Он пожимал руки, похлопывал по плечу, угощал табаком чукчей, довольно быстро говорил по-чукотски. Как лучшие друзья, Тейкелькуте и Итэвкей не отходили от него. Тут же вертелся малыш лет трех, похожий на Свенсона.
Сквозь толпу людей пробралась чукчанка. Берзин обратил внимание на ее миловидное лицо, в котором угадывалась примесь европейских черт.
— Кымытваль! — воскликнул Свенсон и обнял женщину за плечи. Он привлек ее к себе и по-английски добавил: — Здравствуй, моя дикарочка!
Чукчи хохотали, приплясывали, весело кричали. Тейкелькуте что-то сказал Итэвкею и Туккаю. Они бегом бросились к своим ярангам и вышли из них с арканами. Несколько человек, прихватив с собой тазы, присоединились к ним, и все направились к бродившему невдалеке оленьему стаду.
— Бить оленей будут, — сказал Куркутский. — Приезд Свенсона всегда пиршеством отмечается. Ну, а мы — домой?
Август отрицательно покачал головой:
— Пойдем, посмотрим.
Они подошли к стаду, вокруг которого ходили Туккай и Итэвкей. Олени почувствовали опасность, сбились в кучу и тревожно, гулко ревели. Вожак стада, крупный желто-серый бык с красивыми выпуклыми глазами, метался из стороны в сторону, закидывал на спину большие ветви рогов, хрипел, нервно раздувая ноздри.
Август залюбовался стройными изящными животными. Туккай и Итэвкей о чем-то перекликнулись и неожиданно метнули арканы, которые все время перебирали в руках. Кожаные петли со свистом размотались в воздухе и повисли над стадом. Оно рванулось с места и понеслось в тундру, а на истоптанном снегу бился молодой олень, поднимая тучи серебристой пыли. Он хрипел, пытался вырваться из обхвативших его петель арканов, но они только туже затягивались. Животное дрожало, и на его губах появилась кровавая пена.
Туккай и Итэвкей неторопливо, осторожно подобрались к оленю, сматывая арканы. Животное затихло, и чукчи очутились совсем рядом с ним. Олень вытянул ноги, опустил голову к земле. Итэвкей стремительно бросился к нему и, выхватив нож из ножен, болтавшихся у пояса, вонзил его под левую лопатку оленя. Животное с тяжелым вздохом ткнулось головой в землю. Воздух огласился взрывом одобрительных криков зрителей. К оленю подбежали женщины с тазами собирать кровь…
Туккай и Итэвкей пошли к стаду за новым оленем, а убитого уже принялись свежевать женщины…
Вернувшись в стойбище, Август и Куркутский застали тут бойкую торговлю, На нартах были разложены товары, и Свенсон со своим помощником вел еж обмен на пушнину.
Дорогие шкурки шли за плитки чая, горсть патронов, пачку табаку… Какой-то чукча долго и любовно вертел в руках винчестер. Свенсон что-то сказал охотнику, и тот согласно закивал. Американец поставил винчестер прикладом на утоптанный снег, а чукча стал складывать около ружья в стопку шкурки песца, связки которых держала его жена. Вот стопка дошла до середины ружья, потом мех коснулся ладони Свенсона, лежавшей на дуле винчестера. Куркутский переводил Августу, о чем говорили Олаф и охотник.
— Мое ружье! — сказал чукча и взялся за дуло.
— Ты хочешь обмануть своего друга? — укоризненно покачал головой Свенсон. — Я тебе хорошее ружье даю, а ты мне три шкурки недодаешь?
— Шкурки выше ружья лежат, — озадаченно произнес охотник. — Смотри!
— И ты смотри, — Свенсон нажал на груду пушнины, и она осела, стала ниже винчестера на целую четверть. Свенсон захохотал. — Ишь, какой ты хитрый. Клади еще!
Охотник покорно положил еще несколько шкурок, и Олаф торжественно вручил покупателю ружье. Патроны к нему были куплены за новые шкурки.
Кровь бросилась в лицо Берзина. Никогда он не видел подобного обмана. И все это делалось так, будто бы американец делает одолжение и благодеяние. Берзин был не и силах больше смотреть на происходящее:
— Это же бессовестный грабеж!
— Чукчи убеждены, что Свенсон их лучший друг, И разубедить их пока невозможно.
— Словами — да, — кивнул Берзин. — Надо делами.
— Привезти сюда товары и продавать их дешевле, чем Свенсон, — размышлял учитель. — И тогда чукчи поверят, что советская власть хорошая, пойдут за ней.
— Мы сделаем это, — убежденно произнес Август. — Чукчи навсегда пойдут с нами.
Под вечер костры жарко пылали в ярангах Тейкелькуте и Итэвкея. В котлах варилась оленина, кипятился в больших чайниках ароматный крепкий чай. Свенсон щедро угощал всех спиртом. Веселье разрасталось… Посидев у Тейкелькуте, Свенсон перешел в ярангу Итэвкея. Здесь Свенсону подали жирный кусок полусырой оленины. Олаф спокойно принял его и стал с аппетитом есть. Собравшиеся в яранге чукчи одобрительно смотрели на торговца. Олаф усадил рядом с собой Кымытваль и отдал ей недоеденный кусок мяса. Кымытваль не скрывала своего счастья. Захмелев, Свенсон надел на нее десяток ниток ярких дешевых бус и, не обращая внимания на Итэвкея и его гостей, стал подталкивать Кымытваль в полог. Женщина под общий хохот шутливо упиралась. Олаф, рассердившись, сильно толкнул ее. Итэвкей гневно крикнул на жену. Он горделиво посматривал на собравшихся. Свенсон не брезгует его женой. Кто еще может этим похвалиться? Да, он лучший друг американа! Кымытваль скрылась в пологе. За ней ввалился Свенсон и, обняв женщину, вспомнил о Елене Дмитриевне. За меховой стеной полога слышались голоса пирующих…
…Волтер потерял много крови, но рана не была опасной для жизни. Придя в себя, Аренс убедился, что попал к друзьям. Он откровенно рассказал о себе и все, что знал о Свенсоне, Стайне и добавочном грузе, который был принят на борт «Нанук» в Номе.
— Оружие, боеприпасы! — воскликнул Мандриков.
Он и Берзин были потрясены этим известием. Значит, колчаковцы и американцы что-то замышляют. Что? Для каких целей оружие? Это надо узнать. Мандриков смотрел на осунувшееся, побледневшее лицо моряка.
— Вы нам очень помогли, Аренс. Спасибо. Это очень важно. Мы… — он остановился и заботливо заговорил: — Вы скоро поправитесь. В школе вам находиться нельзя. Тут дети. Вас могут увидеть, и тогда Свенсон и Стайн узнают о вас.
Волтер молчал. Он полагался на новых друзей. Куркутский сказал:
— Я знаю одну надежную семью. Она вне подозрений. Там Аренсу будет удобно.
Той же ночью Волтер был перенесен к знакомым Куркутского, жившим в неприметном домике на косе. Об американском матросе на посту разговоров не было. Мандриков и Берзин часто навещали его, дружба между ними быстро крепла. Они посвящали матроса в свои дела. Теперь Аренс уже не собирался добираться до Москвы. Он решил остаться здесь и быть полезным людям, которые спасли его.