План D накануне
Шрифт:
По меридиану шли массивные колонны, врубающиеся в недостижимый свод, под которым летал скворец, по обеим сторонам — конторы с торчащими полуторсами. Подле одних скапливалась священная последовательность, иные пустовали, наймиты их кто скучал, глазея по сторонам, кто писал, перекладывал кипы бумаг либо точил перья. Он неторопливо прогулялся из конца в конец, задержавшись у следующей арки, в отдел типизации. Подумав, встал в одну из очередей, ближайшую к тому торцу. Сказал последнему, что будет за ним, и отошёл к окну.
Ещё не так давно он находился с другой стороны, сколько же воды утекло с тех пор? Жёлто-красные крылья и бухты леса вдали повторяли очертания микропейзажей земли, ландшафтную карту. С такой высоты, вероятно, мало кто имел возможность посмотреть. Вблизи оконные проёмы
Дело у конторы со строгим казуистом шло со скрипом. Он медленно добирался до картотечных шкафов позади себя, то посовещаться с соседним служащим, то в уборную, то подходил его ход в домино, в него играли в задней комнате с картотекой подвидов рахита, остеомаляций и костных заболеваний, отправлялся совершить. Очередь переминалась с ноги на ногу, опасалась в недобрых чувствах и переговаривалась; то скрытая инсуррекция, то заварушка через фе, сыпля шпильки по адресу нерасторопного швондера, подавляла в себе негатив и от него раздувалась, словно судья, когда третьи лица в его заседании заявляли самостоятельные требования. На всём этом он думал сыграть, как на клавишах ноир и блан.
Величественные нефы с каждым годом не тускнели, а чем-то удивляли, проходя через несколько переосмыслений, без каких здесь не жили и дня. Это в конечном счёте подводило к ресурсному смыслу, что он есть в бюрократии, а в местных инструкциях она так и вовсе образцовая, самая скупая, с минимумом колен, не больше трёх подписей на документе. А их лучше бы хранить, ведь то, что внутри, в двадцать раз масштабней, чем снаружи, и на лепнину выброшен годовой бюджет Рыльска, могло всплыть в некоей ревизии, какую теперь и представить невозможно.
— И куда же катится мир? При всей деликатности дела, по каковому мы явились, вместо оной встречаем прострацию и даже сатиру.
— Верно, верно. Совершенно согласен.
Очень похоже, что он на того напал.
— Я вот тоже со своим рву, только не по случаю. В общем говоря, мы с ним сохранили добрый предикат.
— Это очень, очень, — всё соглашался, размазня. — В наше время встречается всё реже. Вот и у меня…
— Из сто четвёртого, — пропустив мимо ушей его излияния, — это мой, ходил по нашему делу ещё вчера и сказал, что по таким деликатным принимают, кажется, там.
— Да что ты, это где? — тут же раздалось с головы очереди.
— На девяносто развернитесь. Завели отдельную контору, но ещё не все об этом знают. Совершенно точно указал. Сейчас, пожалуй, пойду поинтересуюсь, дам вам знать. Я и сам не сторонник публичности в такого рода делах, понимаю, при всех и про резоны не хочется и письменно излагать конъюнктуру, да и как там пойдёт его партия, мы не можем знать и не можем искренне пожелать ему…
— Да иди ты уже.
Классическое присутствие, десять столов, вокруг которых не толклось ни одного страждущего. Вызывающе глядя на служащих, трепеща, пребывая большей своей частью в зале учётов, он помахал там рукой, очень явственно, после чего вошёл.
Папки стояли близко, некоторые ближе, чем одежда на нём, ничем не ограниченные, манящие ровно как папки, одна из которых может содержать чужой взгляд на тебя самого. Вдруг он схватился за стеллаж, уже хорошо зная это чувство и намереваясь его побороть.
Как думаешь, может ли что-то повлиять на человека больше, чем история его семьи? Семья имеет страшную силу, в конце ты сама поймёшь, хотя, я думаю, уже близка к этому. Сначала семья, потом операция или как ты там это называешь. Мы слышим в детстве… Хотя да, чего ты уже наслушалась к своим восьми или сколько тебе там, будет почище, но ведь не у всех же так. Взять моего отца. Коррумпированный, подлый священник православной церкви сразу после рождения испортил ему жизнь, не получив взятки, которую тогда было неоткуда взять. Как думаешь, каким после этого будет моё отношение к церкви? Потом царская Охранка ни за что отправила его на каторгу. Ответить я могу только смехом. История человека, которому я обязан существованием, счастливым от и до, который меня любил ровно столько, чтобы это создало внутреннюю опору, сформировал меня как великую субстанцию, научил истинной ценности фри-вольности, это больше чем моя собственная история, это и есть то самое только и понятное мне взаимодействие в навязанном единстве и, угадай, где оно успело наследить? В моей душе? Не совсем. В моём мировоззрении? В чём, в чём? А, ну если что, у меня мифологическое. Словно импульсивные желания в структуре волевого акта. Словно детская коляска в детском веке человечества.
Так вот, после Крыма начало нечто вырисовываться. Из страха, что кто-то присвоит себе и начнёт самостоятельно разрабатывать моё открытие, я не записывал это словосочетание даже в личном блокноте, даже символами «НЗ». Хотя, как потом выяснилось, я шёл по следу другого спасителя мира, тебе уже наверняка поведал твой воображаемый друг, вместо него обхвативший руками сам себя на причале в Финском заливе и не ощутивший под ними ничего, представляю его лицо. Да, так вот, это и оказался настоящий слэпстик по Союзу. Потом по миру.
Ещё эта брошюра о пользе самоубийства, книга не для того, чтобы читать, уж поверь, такая не должна быть на виду. Ха, но она и не была. Двое частных консультантов, не принадлежавших ни к какому сыскному бюро вообще, во второй половине прошлого века похитили её из библиотеки в Москве, записавшись в контрольном листке. За ними записался Радищев, за ним уж и я, хотя, наверное, планета не сошла бы с оси…
— Эй ты, хватит дрожать, давай, давай.
Охваченный сомнениями, сумбурными мыслями, перспективами того, что он узнал и как именно, тем, что, очевидно, спрогрессировал исключительно в рамках борьбы, а вовсе не как личность, тут и говорить не о чем, он вышел. А вот интересно, как давно и по какому случаю так спрогрессировал Агафангел? Ведь он даже не мог представить себя его полноценным конкурентом, как сам Агафангел, должно быть, не мог представить себя конкурентом этого Яровита. Те же ли, что и он, он использовал ресурсы и, кстати, аллелопат ли он, и если да, то действующий или нет?
— Давай ключи.
Вот подлец, аллелопат сраный. Норд1671 зажмурился и начал представлять физиономию духовного лидера, когда он обо всём узнает. Этот атлет теперь никогда уже не сбоил, хоть и давно себя не проверял, не желая миру в такой мере глобального разбойника. Вряд ли он ставил на то, что всё удастся вне стен монтажной комнаты, где заперта машинка. Это в некотором роде удар и по вновь обретённым, только-только установившимся его взглядам.
Насколько, думал Каллимах сейчас, огорошенный у себя в андеграунде, было проще работалось с античниками, тогда-то, скорее всего, идеальные нравы для их конторы и миновали. Главное ведь — запутать, видя риски не в отдельно взятом трудном решении, а в совокупности их, лучше бы противоположных. Просчитать, какой Рагнарёк устроится, не видный даже для вооружённого глаза, а человек всего-то разрабатывал свою концепцию приятия бытия. Речь о широте реакций, вот, например, трахающие наложниц раскалёнными ножами императоры, на одних нужно испражняться, а других стегать ослиными членами с галькой, завязанными узлом. До Рождества и немного после это виделось как напускное, но вот путь во тьме, которая у каждого сгущена в разных координатах, мог и пережить своего канонизатора, да взять хоть эту всё не кончающуюся резню из-за религий.