План D накануне
Шрифт:
После турнира тело болело и подчинялось ему не вполне. Тем не менее он почёл своим долгом спросить, желает ли кто освежиться у купальни после долгого пути, естественно, получил отказ, ведь она была языческой. Сам тоже решил воздержаться. Спустившись с обросшего холмом domo Neronis argentea [31], поехали к башне. Кругом стояли длинные дома, где скотина жила в дальней от очага части, отгороженная с умом расставленными шкафами, возле огня кровати с пологами, столы, лавки и сундуки. Мир, где невозможно одиночество, а значит, меньше уныния. На площади уже валялись три готовые скамьи, четвёртую неловко вертели в руках двое сокменов,
Сэр несколько волновался перед непосредственной встречей, ведь все такие ситуации в его жизни всегда имели непредсказуемый итог. Однажды во время великой схизмы его угораздило встать под сенью Колизея между Львом IX и патриархом Керуларием, так кончилось тем, что один висел у него на шипе на нагруднике, а пальцы другого застряли через подмышечные входы в кирасе, когда он пытался открутить его изнутри, тогда он тащил их до самого бивака у Мульвиева моста; другой раз он вёл под конвоем логофета стратиотской казны в один определённый диоцез, сам не зная, что того ждёт, под префектом викарий, под викарием каскад котлов и глиняная труба с маслом, а у него в седельной сумке, как оказалось, лежали спички, а логофетом его нагрузили для отвода глаз.
Нарочито грозно спросил у черни, что, задери их нечистый, за деревня присандалилась к чтимым от Крокодилополя до Хеллуланда стенам? Они бросили скамью, инструменты и убежали.
Позже они сидели в трактире «Работный дом и астролябия», в то время как снаружи простолюдины, охочие до зрелищ, силились занять лучшие места в первых рядах перед помостом, с неспокойными грудными детьми, пьяные и крикливые, толкались плечами и задами, переругивались, обсуждали казнь, деревенские сплетни, вспорют ли ему брюхо, будут ли дымиться внутренности, обмочится он либо обгадится, хорошо бы и то, и другое, оставят его висеть или сразу снимут, удалось ли ему заключить партию с мальчишками, державшими висельное дело в деревне и за деньги утяжелявшими тело.
Среди подчинённых он никогда не повышал голос, на виду у всех команды были излишни. Во тьме склепа, наедине с каждым, в ком он не видел понимания, проводились консультации, интимные и вдумчивые, давался тест, содержащий под каждым вопросом шесть вариантов. На начальном этапе им таким образом проявлялась человечность, которая, если не действовала, преобразовывалась в точно рассчитанную репрессию, выплёскиваемую, когда никто не ждал, потому его и считали полоумным и увеличивалось количество не возвращавшихся к нему матросов. Юнга полез спускать паруса, а он выстрелил в него из арбалета, в болт коего была продета верёвка с парой разноплановых узлов, они и намекали на магию, и держали связь, за неё вытащили обратно, сдирая кожу о корму, парализовав конечность, кровь приманила почти никогда не успевающих доплыть «акул». После обители управлять корсарами оказалось весьма занятно, каждый день новые вызовы, и этот второй опыт достраивал над первым нечто, сливающееся в единосущный монолит прожитой оригинально жизни.
Приписывать им страсти по эмблематике — всё равно, что инквизиции — по астрономии. Не такие они были люди, не в той стороне сидели персоны их верований, да и не в той среде. В сущности говоря, их добровольный выбор сводился к тому, чтобы большую часть жизни провести в максимально непригодной для этого обстановке, в положении обойдённых вниманием при сотворении, словно инверсионные следы, остающиеся после взмахов рук Бога, словно мандавошки в его лобковых волосах, изначально настроенные на уничтожение в них всего живого. Флаги, всё дело в них. Они идут, как Иисус, по волнам, а на рейде корма к корме покачиваются долины, галактики, где им служить и обретаться, один к одному, не понятно даже, какие сейчас на карантине. Приблизительно над каждым, но не связанные с ними, меняющиеся местами, трепещущие на ветру и неподвижные в ярде друг от друга, висят не материя и не энергия, не факт и не идея, «de saxis informibus», «informem adhuc me», «non informem quoque illam».
Со временем он, методом проб и ошибок, пришёл к системе анкеты. Однажды вечером накануне дела из галереи через коридор проник в первую отапливаемую гостиную, налево шла келья с кроватью, со входом в молельню в её торце, направо коридор с уборными, в ближнем — склад. Сел за бочку, служившую столом, немного подумав, закрыл варианты и ответил так, как если бы хотел разобраться в себе самом.
Подзаработать на контрабанде: трудно предвидеть.
Камальдулы: если спускают, то в бинты.
Дезертирство: вращает планету не хуже прочего.
Эпоха модернизма: подходит к концу, что дальше?
Миссия мстителя: больше болтовни чем реального предмета.
Водоизмещение: у гондолы меньше, чем у моего мочевого пузыря.
Опустошительный рейд: блистательный, но обречённый.
Береговое братство: идёт по пути наименьшего сопротивления.
Подавление бунта: двуязычие; будет снова.
Нарастающая экспансия: попугаев.
Встреча кого-либо в море: хоть бы кракена.
Необузданность: ну это в идеале.
Сдача на почётных условиях: нервная штука, я бы не рискнул.
Пресная вода: её координаты всегда в голове.
Песочные часы: хрустальный дворец, угасание, тугой пояс.
«Яблоко раздора»: если выдвинуто на позицию, то сыграет.
Убийство коровы: здесь всё не так просто.
Изолированные города: всё-таки обрели своё пространство.
Воля: рассматривается только вместе с абсолютным простором.
Добыча: влюбленный всегда соединится с предметом страсти.
Причинение беспокойства: даже грандиознее десятого вала.
Законы не на бумаге, а в душе: соломенная крыша не на стропилах, а на гейзере.
Репрессалии: готический шрифт на единичном усилии.
Покровительство властей предержащих: песни великолепных слабаков.
Наука о тросах: лучше всего постигать на безлюдном острове.
Сухопутные крысы: дарим ли мы им надежду или лишаем её?
Буйные местные: собираются тысячами у каменных пьедесталов, веруют не ретиво.
Узлы: завязал один раз питч из пальцев мёртвого ангела.
Сердце, пробитое стрелой: всё это из одного материала.
Голова смерти: они умеют переговариваться, точно говорю.
Староста или супруга подали тайный знак, поправив маску, поиграв мускулами груди, встряхнув за заведённые за спину руки, он начал опускать на шею петлю. Площадь замерла, готовя буйство и крики, все приметили кожаный футляр на поясе. Он всё опускал и опускал, это нравилось публике. Через четыре минуты полностью миновал лоб. При всём желании и, может, даже необходимости продлить действо — не вышло — вдруг низ его апостольника пронзила стрела.