План D накануне
Шрифт:
— Так вот, о чём это я?
— Мне пох, расслышь, как будто открылась бутылка.
Оба тут как-то очень синхронно не выдержали, «словно не выдержали», полагал он, отскочили друг от друга и обнажили мечи, до того немного запутавшись в своих накидках.
Позже он сидел на крыльце один, руки по локоть в крови, смотрел на низкое небо. Звёзды словно медленно дрейфовали в своём садке, чрезвычайная иллюминация, куда там этим Персеидам. Какой-то радиант, надо думать, сдвинулся, завеса улетела в стороны, как драпировки на лебёдках, за ней в первом приближении расширялись созвездия, в дальнем — инженерная мегаархитектура, где внутри Аякс искал Грифона. В крайнем случае Плексиппа, шаги, когда пяточная кость контактировала сразу с обшивкой, из-под которой давно вырвали всю начинку, гулко разносились по коридорам, это сопровождение на их небе никогда не стихало, но у Аякса имелся план, пока не забыл. Родился, когда он отсиживался в сoпле. Сейчас пытался поведать остальным, прошивал рубки, никто не обращал внимания, а ведь скольких-то он убил, какой-то один убил его. Надо думать, он брёл, выставив вперёд руки, за
За окном проплыл неуправляемый аппарат, полтонны фальши и смерти.
Собака в нём уже не скулила, чувствовала, что почти превращена в объект, где даже её коготки, так звонко цокавшие о поверхность отсека, когда она чувствовала опасность и вставала на лапы, являлись источниками бесценной информации, обречённой, впрочем, на устаревание, как и её жизнь сломана сглаживанием с датами ряда запланированных и спонтанных убийств. Жарко, вентилятор уже не спасает, держит голову на лапах, дворнягам не привыкать, сколько раз захлопывали дверь перед носом. С костей предков, жертв генетического дрейфа, никак не сходили следы разделки, а из неё выкачивали телеметрию и вместе с ней жизнь. Кругом как будто система её обеспечения, консилиумы днями и ночами ломали головы, как выдавать ей воду и белок, требовалась необычайная адресность, как регенерировать, точно совет племени в разгар мезолита разрабатывал сценарий одомашнивания, где инициатива за человеком. Шерстяной покров под комбинезоном, кожаный нос, глаза-бусинки, глядящие так умно и с таким пониманием, будут вспоминаться большинству сотрудников лаборатории, не смогут спать, думая о том, как отправили друга на смерть, зная, что его не вернуть.
Жарко, мир жжётся, нельзя убежать, пытка, расплата за всех собак, кусавших советских детей, кокон поверх шерсти держит, лаять ещё больнее, но она пытается, люди как всегда предали, всё жжётся, в ушах шум, слабость внутри этого огня, зрение пропадает.
Капсулу, где внутри на тросиках парил труп в обрамлении экскрементов и выбранного до дна запаса ячеек с питательной смесью, Аякс видел ещё несколько раз.
Лодки были раскиданы по всему пляжу, оставшись здесь от разорившейся во время чумы станции. Издали на волне у берега поигрывали щепки, как продерёшься сквозь каменные плечи дружинников — ладьи. Обязательно церквушка на сваях, ступени до воды из лиственницы. Катались в одной человек по восемь. Плыли мимо оставшихся от ханов ротонд, деревянных сараев, берёз, тогда ещё не таких русских. Ещё не существовало общего вида Гурзуфа. Встречались купальни, к ним вели тропки в траве на крутых склонах, девушки пробегали по таким с чанами на головах, в них сарафаны, мужнины портки и набедренные повязки.
Он спустился по пляжу, некоторое время устанавливал на носу лодки секстант. Пристал к суше посреди лимана между внешней и внутренней грядами, поздним вечером, во время оное. Остров, а именно кусок тверди, ингредиент Вселенной, возвышающийся над водами, не имел связи с дном. Конструкция держалась на плаву благодаря гигантской вализе, похожей на маску палача. Внутри курились ксенон, водород, аргон, углекислый газ и прочая адиабатная машинерия, что при удачном стечении обстоятельств нам удаётся вдохнуть. Сферу сшили из неведомой ему материи, недоставало времени толком изучить, и кроме вулканизации каучука и нескольких старых макинтошей он ничего не распознал. В подвале, который уходил в основу и содержал в стенах кости прошлых хозяев, беспрерывно качал воздух громадный насос, днём и ночью поддувающий в сферу и удерживающий на плаву всю махину. Его крутили гребцы.
Он заверил хозяина, что машина причинит подопытному такую боль, с какой не сравнится даже пытка ананасами. Получил чрезвычайное одобрение и почти полный карт-бланш. Исследовав остров изнутри, он пробурил отверстие к оболочке, наведя на неё широкий столб с острыми гранями. К зале, где работало оборудование, отвёл ещё один, с перспективой застопорить насос. Сделал комнату совсем односторонней, в ней мог поместиться только один пилигрим, и она оставалась непроницаема для определённых молекул. Рассчитал массу заключённых внутрь значимых элементов — та непременно должна была всплыть. Машина в углу подвала, с одной стороны за стеной лежало пространство окружающего остров озера, с другой — стена залы с угольным лифтом. Край настила шёл в одном месте и вдоль, при запуске в тот также ударяли зубила при пружинах и обрушивали в пробитый к тому времени мешок. Имелась вероятность, что последователь в глобуле запутается в парче и будет утянут на дно тяжестью острова, но он постарался это исключить, наточив углы камеры чрезвычайно, после чего её вид возбудил островитянина, словно наложение друг на друга feminae anthropologicae [72], женщины с антикоммунистической пропагандистской открытки и принцессы в греческом колпаке с вуалью.
Радищев смотрел со дна колодца на светлое горло, рама заключала в себе почти безупречный орнамент из трёх волчьих голов, словно стремящихся соприкоснуться носами в центре. Поделиться информацией. Что он чувствовал из частей тела? Мог шевелить пальцами ног и рук, лицевыми мышцами, но вот основание, сдержавшее падение, или уже даже собственная спина, ощущалось странно и несколько противоестественно, никакой поясницы, лопаток, задницы, вместо них вата или подаваемый под давлением воздух. А он, оказывается, выбрал опасное место скоротать старость. The dark side of Tasmania. Невыдуманность за порогом муниципального маяка. Посвистел волкам, витраж в вышине немного изменился. Уязвим ли он? Вполне рабочая мысль, учитывая обстоятельства. Разве только он знает правду? Или только он из тех, кто имеет намерение её раскрыть? Подразумевает ли это какое-либо торжество? Загрызут ли львы определённых военных, определённых политиков, определённых учёных? Все они уже не вместе, наверняка нет, разъехались по иным проектам, служить своей стране по мере скромных сил, руководствуясь тезисом, что невозможно научно обосновать мораль. Раньше он не прислушивался, но вот сейчас, когда головы вверху исчезли, стало ясно, что где-то неподалёку капает вода. Из-за неработоспособности шеи он не мог оценить размеры склепа, который отчего-то возник на одном из этапов строительства; side view [73], в разрезе, очень эффективен в таких случаях, когда нужно сориентироваться одновременно и в сущем, и в должном или как-то так. Интересно, что задумали тилацины? Лёжа под самой точкой сброса, он представлял собой отличную мишень, этакий кенгуру, намертво запутавшийся в канатах ринга.
Из глубины шахты за ним наблюдала сахарная летяга, она отлично видела в темноте. Большие глаза настроились, охватили весь предмет интереса и не моргали. Обычно летяги почти не спускаются на землю и живут на деревьях, но это был представитель адаптировавшегося, после определённых прискорбных событий, семейства. Летяги — социальные животные, у них у всех есть семьи. Активны ночью. Этот малый, наблюдавший за ним, выступал не альфа-самцом своей группы, а скорее разведчиком, часто получал задания пробраться вглубь шахт и посмотреть, что там. Кроме описанного семейства летяг про шахты никто не знал. Кажется, он потерял сознание или уснул, летяга поскакала обратно.
На своей посудине он дождался, пока примеченный гребец окажется близко, на рейде подал сигнал, сперва сделав предложение и только. Дал круг обдумать как следует. Время шло. Хоть бы этот доктор внутри не решил спровадить подопытного в машину именно сейчас. Во второй раз добавил аргументов: свободы, от судьбы и казуальности в том числе, когда можно не стесняться своих тайных желаний, ещё сказал, что возьмёт в ученики, обеспечив тем самым востребованными навыками, а главное, неочевидной философией бытия, и намекнул, что есть два билета в одно собрание, о котором в Крыму inter certas greges [74] мечтают все, дав ещё время. Проплывая в третий раз, тот сам бросил на ходу, что нужен ещё один, и попросил повторить про навыки. Он закончил выкрикивать преимущества, когда корма уже скрылась из виду. Время шло. Скрип уключин делался нестерпим. На доктора батрачило тридцать два гребца, привязанные к шестнадцати шестам; нумерология, зеркало геометрии, таинство демагогии, векторная физика, циркуляция из лона герметической традиции — medicus tenebricosus [75] был не чужд излишествам и, очевидно, проповедовал системный подход. Когда истёк четвёртый, сказал, что вдобавок ко всему научит грести по-вавилонски, он молча кивнул и поплыл дальше. Это казалось странным, попахивало недопониманием. Другой, когда необходимый ему вот-вот мог показаться в пятый раз, привлёк внимание и уведомил о своём согласии. Он проигнорировал. Кончался пятый, его парень сам сказал, что до конца смены осталось три, тогда соскакивает с весла. На шестом не получивший ответа спрыгнул в воду и поплыл к уже уставшему держать тут лодку алхимику. Из-за нежелательности, чтобы его угрюмый гот, только и согласившийся дни напролёт грести вокруг острова, что в попытке избежать службы блядским монголам, установившим в степи свои дрочеёбные порядки, видел подобное и то, к чему это могло привести — их интрижка пока оставалась хрупка, не константна — ударил веслом, сильно, этим же веслом загнал тело под лодку. Поспешно занял прежнюю позу снисходительного ожидания. Мимо проплыл островок из запутавшихся вперемешку с конским волосом водорослей. На исходе был седьмой и один до окончания, он уже почти принадлежал ему, но тут Готфрид заметил, что с острова за ним следят, ждать дальше не представлялось возможным.
Скопления стоячей воды с разлагающимися остатками и продолжающими развиваться, раскинулись во все стороны. Он выломал им по шесту, нащупывать дно, часто это удавалось. Преодолевали трясину целый день, вдоволь насмотревшись на белые лица утопленников, на всё, что ниже таких лиц или, учитывая их гомотетию, прилегало. С наступлением сумерек ступили на твёрдую уже везде подошву, в определённом месте отвесно уходящую в конденсат на поверхности, в воду, потом в сфагновый торф. Шесты упали синхронно.
Начали штурм на рассвете. С его проворством, находя пальцами, чья физическая сила, должно быть, могла сравниться с воздействием Фаэтона на речной бассейн Рипейских гор, всевозможные отверстия, являя собой так давно представляемый им образ поверенного некоего древнего региона Евразии, но не просто наблюдателя, а одного из абсолютов, созидателей, кровь от крови, он взобрался стремительнее, сел спиной к долине, стал смотреть на его мучения. А Г., хоть и являлся носителем экстраординарного подсознательного опыта, полностью отдавал себе отчёт, что в алхимии формулы — это только дурацкая ширма, при всей сосредоточенности на результате и неисчерпаемых мерах, лез весь пунцовый от стыда за свою телесную несостоятельность, по той же причине он и ударил того паренька веслом, по той же причине мы имеем перед глазами то, что имеем, ждём весны, сочувствуем животным.