План D накануне
Шрифт:
Туманное утро: где-то во мгле ржут кони, отчётливо понятно, что мир жесток, эта густая взвесь как раз и доказывает, он довольно часто рождается, но, однако, зримо не умирая.
Спасение души: притягательно, неплохо само по себе уже то, что существование подобного не отрицается кардинально и, более того, некая устойчивая и малообъяснимая связь со светом прибавляет начинанию академичности.
Епархии: паноптикум священников поёт разными голосами кое-что более выгодное, нежели псалмы, то у одного уха, то у другого.
Чувства: из резонансных окон слышно рычание — выражают требование выпустить их на свободу.
Радикальное сомнение: где должна находиться столица, какие из столиц, в которых я побывал, были перенесёнными?
Элементы
Хорошая смерть: она не на пути, которым идёт время.
Жезл правосудия: вот на чём явно виден блеск самоубийства.
Привилегии: их не счесть за окнами, освещёнными изнутри ночью.
Инструкции: порождают карикатуры на власть.
Боль высвобождает истину: как и всё остальное.
Аура ремесла: тогда им хватит и на вторую кружку.
Социальные связи: больше контрсоблазна, чем соблазна.
За закрытыми дверями: лично я никогда не расслаблялся, что делал мир — не знаю.
Чёрная магия: участвует скорость света.
Профессиональная лень: я только в начале пути.
Деньги: повидал их немало, хотя никогда не старался.
Убийство, коему виной страсть: не мне их судить.
Предательство родственника: не понял — он меня или я его?
Грамотность: она даже в море может пригодиться.
Вдруг направленный верным глазом всё увеличивающийся потенциал вытеснил его душу из тела, с изумлением, довольно быстро оправившись, он понял, что в его останки вселился дух Рагнара Лодброка.
Метод — стал вспоминать Рагнар: при помощи него можно определить мужское или женское начало преобладает в том или ином человеке.
Грани: всегда обращал на них внимание, всегда делали жизнь сносной.
Фенрир: чудовище? шум кошачьих шагов? рыбье дыхание, птичья слюна? Это серьезно?
С. огляделся и понял, что многогранность места выросла ещё больше, ну или он, сбросив телесные оковы, обрёл иное зрение, по крайней мере занял другой угол. Вокруг шёл беспрестанный процесс вселений и выселений, теплообмен, создававшийся от подобного, мог бы несколько минут поддерживать жизнь в самом тёмном трюме Нагльфара. Какие моря вы переплыли, — спрашивали эти осколки профанного времени, — и на дно каких морей уже не раз ныряли, спасая возлюбленных, переполненные функционализмом, а на самом деле — лишь превратными представлениями о том, что происходит, забитые и полные до краёв эпистемологиями этих реакций на несправедливости, загоняющие вас в такие рамки, размалываясь в олигосахаридовую муку в рецепте ваших же монологов, вашего потраченного впустую подводного дыхания? Чтобы в конце концов обнаружили себя и принялись за дело скальды, понадобилось откусить руку богу: а вас что выгонит из вашего комфорта, неспособного более подняться тела? Или уже? Сегодняшние ужасные вести и перспектива искупления повлияли? Отправитесь ли вы на гребни тектонических плит, внезапно изменивших направление своего движения, начнёте ли собственное заселение и станете ли ждать встречи со своим режиссёром?
До смерти перепуганная душа Сигурда ринулась в такое родное тело, пока ещё видела его и выселила этим отчаянным ударом дух Лодброка.
Повиновение Господу: я могу велеть слугам раздобыть и его, и они отправятся раздобывать.
Свежая голова: нужна только когда есть необходимость реагировать комплексно.
Камень: зимой его больновато целовать.
Крест: если я видел его, то испытывал любовь, в остальное время даже не вспоминал.
Подъёмный мост: худшая из угроз, не хватает плавности.
Наши боги: ну кто там, Один разве что, ещё не начинка соломенного матраса?
Оплата вреда, причиняемого на расстоянии: тут в фаворе дневные мишени.
Серьёзное отношение к погребению: прямая дорога на побережье.
Влияние грома на воспитание: ещё повезло, что между ними такая дистанция.
Когда чернь не даёт проехать: если бы им было что сказать — подыскали бы себе другую трибуну.
Выбор
Плохая компания: зеркала, лужи определённых размеров, всякая бутылка, начиная после восьмой, трактат по чёрной магии и сумерки, когда достаёт меланхолия.
Сияние в небе вдалеке: кто-то может слышать мои мысли, и умеет, к тому же, по-другому их выражать, а это уже изъявление воли без участия с моей стороны, вот что и странно.
Личные амбиции: не советую иметь преступникам в моём королевстве.
Общественные амбиции: всегда приводят к изобретению более совершенных орудий убийства.
Искреннее возмущение: когда не встаёт.
Искренность: порывы ветра с залива заставляют вспоминать о ней.
Злые умыслы слуг: а что вообще хорошего их ждёт?
Надежда: одна висит на воротах тюремной башни, одну обслужили как положено, одна до сих пор скрывается успешно.
Когда он потерял сознание под сводом плато, Л.К. далеко от монастыря замер, где шёл, завибрировал от стоп и до макушки. Процессия в белых клобуках, частью которой он был, сбилась с шага, оракул сразу занервничал — ума не мог приложить, как им выкручиваться. Его юродивый ходил ходуном, потом закружился, перебирая штиблетами и на носках, сейчас либо вкопается, либо взлетит, так он дела уже давно не раскрывал, да и сейчас они находились в некоем подобии отпуска, изучали практики, видимо, что-то из прошлого всплыло. Движения стали напоминать танец, вот только торжества ли? лицо скрыто, но оно ничего и не даёт обыкновенно. Их маскировка под трамвайных кондукторов оказалась под угрозой. Взошла Луна. Зловещее шествие получило свой последний штрих — сизо-голубой глубокий отлив, объединяющий фигуры людей с фигурами архитектуры и пейзажем, «увековечивая»; если и случится непоправимое, то со всем этим вместе, если тут кто и страдает лунатизмом, то не только носители психики, не только их небесное тело растревожило и вывело прочь. Перенасыщенная газом и горячими парами поверхность у них под ногами на этот краткий миг — миг стремительного выхода на небосвод Селены, — получила свою фиксацию. Пламенеющая готика там вдали, в сердце тёмной скалы, словно оказалась неким отражением, рукотворной реинкарнацией неньютоновской жидкости, раскинувшейся избирательно и полно. Все, кажется, смотрели на них, позадиидущие — безусловно. Стали слышны комары, лафет на воздушной подушке с высушенными головами, застопоренный припадком, начал тонуть в зыбучих песках.
Обстановка, сопутствующая покою в замке, куда провели сыщиков, а следом проник и он, чрезвычайно напоминала келью Агафангела в траппистском монастыре. Те же стены из брекчии, свод и кривой пол, вековые, исчёркнутые палочками алхимии и космогонии кладки, черепа и кости человеческих конечностей, гроб с мумией и стальной одр с медными шишками.
Готлиб направился um Audienz в обед, имелась возможность попасть напрямик через сад.
Коридор с провалами келий по обеим сторонам. Он осторожно ступал, заглядывая туда и сюда, по большей части натыкаясь на запустение, пыль со следами крупных кошачьих, обрывки книжных листов и календарей. А. лежал на своей барской шконке, словно аббат Клюни, Сен-Дени, Фульда, Санкт-Галлена, Монтекассино, Альгоя или Корвея. Кожа вся в старческих пятнах, из волосяного покрова остались лишь брови и ресницы. Зрачки, некогда голубые, истаяли до частичного слияния с белками. Отдыхал, заложив обе руки под голову, в поле его зрения стоял открытый гроб с мощами. Он сразу раскрыл метафизическое дело, совершив индуктивное заключение — мощи в келье действуют по тому же принципу, что и портрет порицателя эстетизма. На ломаном французском он приветствовал брата во Христе и выразил желание вступить в доверительную братскую беседу, как траппист с траппистом, это само по себе звучало нелепо и попахивало исконно траппистским святотатством.