План D накануне
Шрифт:
— Надо на трапецию глянуть поближе, организуйте.
Он скрылся за шторами. Один из карнизов пополз вниз и остановился в полусажени от земли.
Л.К. взял трапецию в руки и обнюхал, закрыв глаза.
— Прекрасно, прекрасно. Теперь подать нам любителя средневекового фонда.
— Эй, Клаус, будь любезен.
Лукиан Карлович спросил его об эксцессах, он ответил, что ничего не знает, про подозрения, подозрений нет, разве только к ним не явился Фортунат. Эту возможность они отметали.
Л. сидел на пустоте возле больничной кровати и прикручивал ей второй шарнир на ножку, самый трудный из четырёх. Из воротника пижамы шли имеющие определённую форму бинты, плотно облекающие неправильную сферу. Имелись ноздри и один глаз, но не было рта
В дверях, которые сначала наличествовали, а потом нет, стоял Гавриил, надел печальную личину, дурака раскроют ещё до захода солнца, ему бы с изменённой внешностью искать оказию в западные пределы империи, лучше всего в Варшаву, а не эти жесты являть.
Он не чувствовал запахов, а его сползшая ниже всяких границ чалма, меж тем, судя по консистенции, была густо чем-то пропитана, сомнительной мазью, могущей либо действительно что-то поправить, либо свести его в могилу, каково и его положение в целом сейчас. Он поставлен в зависимость от физиономии, вот душа уже сломалась, нет, теперь он будет говорить «наебнулась».
Тогда Л. не знал, что он его родственник. Оба располагались в левой части Новых замков, может, тот более в срединной, разделившись после Ксении, родившей Орию — прапрапрабабку Лукиана — от Перуна, Вестфалию от кхерхеба и Китежа от Елисея Новоиорданского. Китеж родил Руфию, далее два колена, сын и внук Руфии, а может, дочь и внучка Руфии, оставались неизвестны, а в 1818-м родились Арчибальд и ещё один человек, его сыном и был Гавриил.
Они расспрашивали его о вчерашнем дне, о времени до представления. Отвечал, что пришёл на службу как всегда, он позже минут на десять, оба не торопясь накладывали глину, прошлись колесом под горку в коридоре. Лжедмитрий выказал раздражение, когда он стал рассказывать об отце, человеке, от которого однажды зависела судьба мира, но он привык, всё равно дорассказал. Баллон наполнил водой он.
Амфилохий Андреевич, присутствовавший на допросе, уже не верил, при чём здесь китайцы, почтальоны, представления о будущем? он сделал вывод, что они подозревают не конкретного человека из депо, а человека в целом, абстрактного, что преступление совершил человек и, вероятнее всего, проникший сюда из катакомб, это, по его мнению, чрезвычайно расширяло круг, более того, переводило расследование на стезю какого-то инвалидного познания, заранее, на этапе постановки цели, то есть определения, что нужно познать, обречённого на провал, собственно говоря, о чём уже известно? ни о чём ровным счётом, какую версию они отрабатывают? что это человек, то есть весь животный мир вне подозрения, лошадь не совершала самоубийства, никакой слон не пробирался в депо тайком, слоны невиновны ни в чём, кроме уничтожения ангелов, но это уже для них в прошлом, а то и работа ради работы, хотя, когда он наводил справки о Прохорове, то пришёл к заключению, что тот ещё в начале пути и пытается составить себе верную репутацию.
Они обогнули депо, оказавшись на заднем дворе, откуда открывался вид на здание гимназии, сильно выше по склону. На отдалении друг от друга стояли три фургона с нагромождением птичников и жестяных труб, снятые с колёс.
— В этом живут.
— Другие звери?
— Нет. Раньше держали, но после одного несчастного случая…
— Даже не хочу знать.
У них кишки не такие дымящиеся, а кожа будто латекс, прежде чем пойти по швам, синего цвета, простроченным очень ровно, их натурально расплющивало; и слон, и собственная несостоятельность как физического объекта. Звук высвобождался уже под конец, он, надо полагать, был там заложен в особых пазухах с воздухом, вероятно, райским, ну или космической материей, но шла трель, описуемая, конечно, тут с этим всё в порядке. Пупков не имелось, и ничего не развязывалось, вот и думай, какая там настроена репродукция. Крылья, сколько их тут под тушами ни гибло, у всех слаборазвитые, к филеям никто потом не прилипал, да слон такого бы и не стерпел, в противном случае сбил бы при дефекации. Кости имелись, но ломались перпендикулярно полотну, хоть и полые, из них тянуло холодком. С каждым этим актом, если разобраться, добра убывало, но у наблюдателя такого заключения не происходило — чистая гастрономия и злорадство.
— А что в белом?
— Кухня.
Четыре стойла не пустовали, всё тщательно организовано, оглядывая обстановку, Прохоров съел дольку сушёного яблока из яслей. Весьма настойчиво постучали, но тот где-то проветривался. Из запертого фургона на стук никто не отозвался.
Он ждал, когда они уйдут и, возможно, уже никогда не вернутся, это место явно оказалось им не по зубам, было наивно с его стороны полагать, что закончится иначе, первый уровень банальности — полиция, второй — местные частные звукосниматели, третий — столичные, возможно, у последних, имеющих более широкие взгляды, шансы и имелись, возможно, шансы имелись и у самого Амфилохия Андреевича, но он, к своему стыду, обнаружил, что не в силах заподозрить кого-то из своих, и, — заметил он сам позже, — обнаружил это не к своей чести.
Не найдя продавца, они подошли к кухне. В той было тесновато, в то же время возможности пребывающего в центре распорядителя от этого значительно повышались. Подвесные шкафы, на полу вдоль них ящики с картошкой, репой, свёклой, луком и прочим. Рядом с плитой разделочный стол, около крутился он сам. Прохоров осведомился, не пропадало ли что, повар неожиданно ответил, что воронка. Директор стал возвращаться к жизни.
— Какая ещё воронка?
— Comune di, metallo per poter allargare l’apertura stretta [100].
— Что он говорит?
— Говорит, воронка.
— Когда?
— L’ho scoperto l’altro ieri [101].
— Ещё один вопрос. Когда вы отлучаетесь с кухни, запирается ли она?
— No, beh, perche [102]?
— Да или нет, я вообще-то веду запись.
— No [103].
В голове Л.К. за долю секунды пронеслось: надо же, кто бы мог подумать, надежду подарило тело из плотно сжатых спиралей, расходящихся от точки выхода, в тверди ноздря или анус горы, глобальное потепление плюс локальное извержение, принимается всё и даже больше, объекты нематериального мира, любовь, сказанные сгоряча слова, не обретшие воплощения архитектурные проекты и проекты божбы, начинающиеся с «пусть», снующий по венцу чугунный «Аякс» Брамы — ушко, чёрный покров вихря застит посмотреть своей смерти в глаз, хоть этим встретив её, храбрясь и прогнозируя, может, ограничится арестом, может, лишением права пользования, может, трудоустроит, этажи не имеют чёткого разделения, и их кружение вместе с обстановкой завораживает, снизу это многоликий ракшас, гроза зинданов и колодцев, сверху — какая-то штучка из Товаров быта, куда рука с зеленоватыми перстнями на фалангах давит томаты и льёт воду.
Под поля котелков ударила волна тёплого ветра, на середине пути они невольно повернулись к слободе, лишь недавно оправившейся от разлива Тускори. Вечерело, в низине зажигались огни.
На крыше имелась широкая стальная будка с дверью, запертой на висячий замок. Все вошли, директор зажёг масляную лампу, прицепленную к борту сюртука изнутри. Это оказалось небольшое помещение с квадратным отверстием в полу, убавившим настил до состояния узких парапетов. К крыше приторочена некая конструкция — уместная в этих стенах и нигде больше.