План D накануне
Шрифт:
— Ну тогда я вычёркиваю. Вы это хотите услышать?
— Между тем обсудим грузчика, — не обращая внимания на его слова. — Очень начитанный человек.
— Вы намеренно сообщаете нам об этом?
— Да, и чем дальше, тем хуже. Что ни день, подсовывает мне списки для заказа, якобы это нужно для дела, вот, можете приобщить к своим материалам.
Будто заранее подготовленный лист был исписан аккуратными столбцами, он не стал читать, а между тем там имелись «Молот ведьм» Крамера и Шпренгера, «Мазарис» главы морейского деспотата Фёдора II Палеолога, «Великая книга Лекана» Адама О’Куирнина, «Вигилии на смерть короля Карла VII» Марциала Овернского, «Книга сорока степеней» Абд аль-Карим аль-Джили, «Корабль дураков» Себастьяна Бранта, «Об Этне» Пьетро Бембе, «Селестина» Фернандо де Рохаса, «Преобразование
— К тому же у него нет мотива.
— Уверен, тут вы не смотрите широко.
— Хоть он ни с кем особенно не сошёлся… Но всегда держит в голове паству… ну и пастыря. Теперь коснусь иных. Исключайте сразу.
— Ага, да я уже.
— Имею подозрение, что Ангеляр…
— Пожалуйста, фамилии, — не отрываясь от записей.
— Ангеляр Свитов, Мефодий Охридов.
— Тьфу ты, не вмещается, придётся мельчить.
— Так, теперь о составителе формул. Господин Шульвазаров…
— О Боже ж ты мой.
Только под дробь, голую, в свете не том, который исследовал Ньютон, он выходит, и зал превращается в тессеракт, взаимодействующий с четвёртым измерением вслед за его метаниями по арене. Как и непрестанно изменяющий форму сноп, выцеливающий его везде и реагирующий на пассы. Он останавливается в центре ристалища, манит пальцем, глядя в пол, и инкогнито присутствующий в зале Джеймс Бьюкенен понимает, что это его. Смущённо и не в силах думать ни о чём другом, он сбегает по граниту, выстеленному в доминации плит, пологи переключаются на него и пляшут, он не видит, но не другие зрители, которые выдыхают — жертвы не они.
Дребезжа шарнирными колёсами, въезжает горизонтальный ящик, уже одним видом источающий опасность. Ему в него, этого и объяснять не надо, но даёт понять, что не сразу. Откидывает крышку, и там уже вспарывают молекулы кислорода циркулярные пилы, в вое их вкатывается стойка с рапирами, из купола материализуется топорище на цепи, маятник, с неубывающей амплитудой, медленно опускается, он смотрит строго, и он одёргивается, начиная путь едва ли не сначала. С двух сторон трусцой друг за другом выбегают унтер-офицеры ОКЖ, последним въезжает подполковник на велодрезине, по аккорду дроби они вздымают правую руку, по контрапункту вытягивают указательный палец, по резкой тишине растягивают губы. Он ложится, магистра на сцене нет, никто не видел, как он растворился, пилы режут воздух возле рукавов его сюртука, вспышка, гром, и он сидит на закрытом ящике, а из того летят брызги крови и ошмётки плоти; соскакивает, ведёт руками, рапиры взмывают в воздух и пронзают под разными углами крышку и дно, голова снаружи уже даже не хрипит, барабаны смолкают, маятник обрушивается и в пролёте перерезает шею. Жандармы достают из внутренних карманов мундиров мешки из целлюлозы и помещают туда останки; взмахом руки он отбрасывает купол депо, открывающийся струями пара из ребра с одной стороны. На небосводе парад планет.
Вот они, миры в противоположную от Солнца сторону. Арки их полюсов друг над другом и вдаль, до самого пояса астероидов, в кои-то веки рассекают вечность так согласованно. Аргументы перицентра против часовой стрелки, таинственный космический свет, мертвенный и необычайно наполненный, когда-то произведший на свет римский и греческий пантеоны, указав им путь долготой восходящего узла,
— Да вы и так уже всех поотмели, — горячился Прохоров.
— Вы правы, постараюсь быть более беспристрастным.
— В то время как вам следует быть более подозрительным.
Уже донельзя утомлённый этими ремарками, всё время молчащим Л.К., уже давно охваченный сомнениями, тех ли людей он нанял, директор начал рассказывать о смотрителе.
— Знаю его, сколько себя помню.
— Я так понимаю, как и работников склада.
— Нет. А этот служил в депо ещё до моего назначения, очень стар. Постойте, в котором же году он родился? Кажется, в 1770-м. Да, точно. Он ещё любит рассказывать, что в тот год наши помакали усами турков в Чесменскую бухту, Джеймс Кук объявил Австралию владением Англии, а Иоганн Струэнзе присосался к власти в Дании.
«Струэнзе».
— Наконец, повар. О, этот жгуч, сольди, как понятно.
— Прошу вас, не следует думать, раз мы занимаемся расследованиями и снимаем звук, то нам здесь всё у вас понятно. Я знавал одного Паскуаля Ридорито, так тот был боевым гренландским эскимосом и промышлял тем, что позволял возить себя по ярмаркам и кидал на публике костяной гарпун. Другой мой знакомый Ридорито и тоже, представьте себе, Паскуаль, вообще заявлял, что прибыл в наш отрезок из времён Христа, где служил юнкером на галере, а тогда, как вы должны знать, ещё не учредили никакой обер-офицерской службы, чтобы возникать кандидатам.
— Он с нами не так давно, — побагровев, — всего два года, отбился от каморры. Так сказать, встал на путь истинный. Вот как раз тот случай, не могу дать голову на отсечение, но за это время он ни разу не терял мою конфиденцию и не был замечен, кроме разве того случая, когда напортачил с десертом для девочек, о чём потом пошёл нежелательный слух несколько ниже других подобных потоков. Да, кроме того, однажды он по своему почину отвёл туда вытяжку, в один из наших частных входов. Сказал, что ещё не разобрался в тонкостях подземного мира. Однако возьмите бритву Оккама, я бы и сам… хм, впрочем, ладно, это же detectio.
— Так, ну вот что за действующие лица, — всё ещё дописывая, судя по всему, уже тогда с прицелом на мемуары. Если бы заведующий не возмущал его сознание своими нелепицами, он бы давно кончил. — Зачитываю. Живые манекены — Гавриил Вуковар и Лжедмитрий, как его?
— Винников-Мур.
— Брр-р.
— Про реквизит манекенов давайте.
— Особенно нечего, все вещи в их гримёрной. За всем своим барахлом они приглядывают сами. Пользуются ошеломительным признанием. То есть пользовались.
— Не находили ли вы подкопов или галерей под вашим магазином?
— Новых нет.
— Есть ли у вашего магазина связь с катакомбами?
— Я же, кажется, уже…
— Есть или нет?
— Есть.
— А почему вы, собственно, сразу не сказали, что у вас тут цирк?
В глазах застыл немой вопрос, он окончательно перестал что-либо понимать.
— Хорошо, теперь мы должны осмотреть место преступления.
Большая изъятая середина шара. Вдоль стен амфитеатр — такого не мог вообразить ни один архитектор, разве что Пиранези. Над выходом для служащих нависали хоры для оркестра, под куполом виднелись перекладины и петли, напротив в пустоте парили две платформы, посреди манежа стояла пирамида из деревянных ящиков с цветными визами трансатлантической пересылки, подле них вороном кружил грузчик.