Плексус
Шрифт:
– Не глупи, ты знаешь, что я не люблю этого.
– Ну и что, мамочка, все равно поцелую.
– И я так крепко стиснул ее в объятиях, что чуть не задушил.
– Ты и в самом деле разрешаешь, мамочка? Взять с собой в кровать велосипед?
– Да, Генри. Но только не запачкай простыней!
– Не волнуйся, - завопил я, не помня себя от восторга.
– Я проложу старые газеты. Хорошо я придумал?
Я проснулся и стал шарить вокруг себя в поисках велосипеда.
– Что ты пытаешься найти?
– закричала Мона.
– Последние полчаса
– Я искал велосипед.
– Велосипед? Какой велосипед? Ты, должно быть, еще спишь.
– Спал, - улыбнулся я, - и видел восхитительный сон. Про свой велик.
Она прыснула со смеху.
– Знаю, что звучит глупо, но сон был потрясающий. Как мне было хорошо!
– Эй, Тед, - позвал я, - ты здесь? Нет ответа. Я позвал снова.
– Ушел, наверное, - пробормотал я.
– Который теперь час?
Была середина дня.
Хотел сказать ему кое-что. Жаль, что он уже ушел.
– Я перевернулся на спину и уставился в потолок. Перед глазами плыли обрывки сновидения. Я испытывал неземное блаженство. И голод.
– Знаешь что, - проговорил я, еще не вполне проснувшись, - стоит, пожалуй, сходить к двоюродному братцу. Может, одолжит на время свой велосипед. Как думаешь?
– Думаю, что ты впадаешь в детство.
– Может быть, но мне очень хотелось бы снова покататься на том велике. Он принадлежал гонщику-профессионалу; он продал мне его на треке, помнишь?
– Ты мне уже несколько раз рассказывал об этом.
– И что с того, разве тебе не интересно? Ты, наверное, никогда не каталась на велосипеде, да?
Никогда, зато каталась на лошади. Это ничего не значит. Жокеем быть - другое дело. А, черт, глупо, наверное, думать о том велосипеде. Столько лет прошло.
Я резко сел в постели и уставился на нее: Что с тобой сегодня? Что тебя гложет?
– Ничего, Вэл, ничего. Она слабо улыбнулась.
– Это уже слишком, - не отставал я.
– Ты на себя не похожа.
Она спрыгнула с кровати, сказала:
Одевайся, а то скоро стемнеет. Я приготовлю завтрак. Отлично. Можно яичницу с беконом?
– Все, что хочешь. Только поторопись!
Я повиновался, хотя не видел причин торопиться. Настроение у меня было отличное, и я был голоден как волк. В ожидании завтрака я раздумывал, что ее мучает. Может, наступают ее дни.
Очень жаль, что О'Мара удрал так рано. Хотелось бы рассказать ему кое-что, что пришло мне в голову, когда я просыпался. Ладно, думаю, что не забуду.
Я раздвигаю шторы, и солнце затопляет комнату. Мне кажется, что этим утром на улице особенно красиво. На другой стороне, у тротуара, стоит лимузин, ожидающий миледи, которая делает покупки. На заднем сиденье две борзые, сидят спокойно и с достоинством. Цветочница вручает миледи огромный букет. Вот это жизнь! Однако мне нравится моя. Если б только у меня снова был тот велосипед, больше у ничего не было б нужно. Сон не выходит у меня из головы. Чемпион! Что за странная идея!
Едва мы кончаем завтракать, Мона объявляет, что ей нужно побывать
– Пожалуйста, - говорю, - иди, раз надо. Ничего не могу с собой поделать, но я чувствую себя до того чудесно, что не выразить словами. Что бы ни случилось сегодня, все равно мне будет хорошо.
– Прекрати!
– говорит она умоляющим голосом.
– Прости, детка, но тебе тоже станет лучше, как только выйдешь на улицу. День прямо-таки весенний.
Спустя несколько минут она уходит. Я ощущаю такой прилив энергии, что не могу решить, за что взяться. Наконец решаю не делать ничего - просто нырну в подземку и поеду на Таймс-сквер.
По ошибке я вышел на Гранд-сентрал. На Мэдисон-авеню мне приходит мысль заглянуть к моему старому приятелю Неду. Я не видел его целую вечность. (Он опять занялся рекламой и проталкиванием всяческого товара.) Зайду, поздороваюсь и тут же уйду.
– Генри!
– вопит он.
– Сам Бог тебя послал. Я горю! Раскручивается большое дело, а у нас все больны, сидят по домам. Вот это,;«он помахал листом бумаги, - нужно кончить к вечеру, пропади оно пропадом. Вопрос жизни и смерти. Не смейся! Я говорю серьезно. Погоди, дай объяснить…
Я уселся и стал слушать. Если коротко, он пытался написать о новом журнале, который они проталкивали на рынок. Пока у него была только голая идея, и ничего больше.
– У тебя получится, уверен, - умолял он.
– Напиши что угодно и сколько угодно, в пределах разумного. Мне ничего не приходит в голову, говорю тебе. За этим делом стоит старик Макфарланд - ты знаешь его, так ведь? Мечется у себя в кабинете, как тигр в клетке. Грозит всех поувольнять, если немедленно не сдвинем дело с мертвой точки.
Ничего не оставалось, как согласиться. Я взял его листок и сел за машинку. Вскоре я уже строчил как из пулемета. Должно быть, я написал три или четыре страницы, когда он на цыпочках подошел, чтобы проверить, как продвигается дело, и начал читать, заглядывая мне через плечо. Минуту спустя он уже аплодировал и кричал: «Браво! Браво!»
– Сойдет?
– спросил я, оглядываясь на него.
– Сойдет? Да это просто грандиозно! Слушай, ты лучше того парня, который сидит на этом. Макфарланд с ума сойдет, когда прочитает… - Он замолчал, довольно потер руки и хрюкнул.
– Знаешь что? У меня есть идея. Хочу представить тебя как нового сотрудника, которого я нанял. Скажу Макфарланду, что уговорил тебя взяться за эту работу…
– Но я не хочу работать! ' '
– Тебе и не обязательно это делать. Конечно, не обязательно. Я просто хочу его успокоить, только и всего. Кроме того, главное, что я хочу, это чтобы ты поговорил с ним. Ты знаешь, кто он и все, что он сделал. Можешь ты малость польстить ему? Умасли его! А потом начни легкий треп - понимаешь, о чем я. Намекни, что знаешь, как сделать, чтобы журнал расхватывали, чем завлечь читателя и прочую подобную муру. Не стесняйся заливать. Он в таком состоянии, что проглотит что угодно.