Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
6
В златоверхом тереме имелся покой, куда даже ближним людям вход был заказан. Заветного порога ни разу не переступал и Владимир Андреевич Храбрый. Лишь однажды великий князь уединился здесь со своей супругой: это было перед Донским побоищем. И лишь однажды отец позвал сюда своего наследника: это было перед отправкой Василия к Тохтамышу. О чём шла речь в сокровенных стенах, осталось тайной. Все считали: о деле государственной важности! Обычно же в особом
И вот Юрий оказался в этом покое. Отец рано утром заглянул в его спальню и привёл сюда. Высокое маленькое окно ещё мало давало света. Зажгли свечи на обширном пустом столе. Здесь не было книг, писчих листов, чернил, перьев. Отец не прилежал к чтению, письмом же занимался при крайней надобности. Он приходил в своё убежище не работать, а собираться с мыслями. Два жёстких стула у стола, резной поставец в углу, - вот вся утварь. Дабы истопник не входил, печь топилась из перехода. Сейчас белые бока её источали тепло. Юрий зяб, не то от холодной осени, не то от волнения.
– Сын мой!
– начал Дмитрий Иванович. Добрые большие глаза его успокаивали робкого отрока.
– Я уж теперь не знаю, увидим ли мы Василия.
Юрий хотел возразить, но отец поднял руку, предупреждая, что надо не говорить, а слушать.
– Вася кстати воспользовался смутой в Орде, - продолжил великий князь.
– Тохтамыш восстал на своего благодетеля хана Тимура, властелина огромной азиатской державы. Чем кончится сия пря, посмотрим. Сыну удалось сольстить к себе трёх ордынских чиновников. Их имена - Бахты Хозя, Хадыр Хозя и Мамат Хозя. Они и подготовили побег. Они же и сообщили мне, что бежал он в Подольскую землю, в Великие Волохи, к тамошнему воеводе Петру. Я послал туда молодых бояр: Ивана, Кошкина сына, другого Ивана, сына Всеволожа, и Селивана, внука Боброка. От них получил известие: Василий ушёл немецким путём в Литву. А там сейчас, как в трясине.
– В трясине?
– не понял Юрий.
– Видишь ли, - стал объяснять отец, - смерть Ольгерда Литовского принесла спокойствие нашим юго-западным границам, но не самой Литве. У Ольгерда осталось восемь сыновей. Яков-Ягайло был шестым, а стал первым. Оттёр братьев, дядю же, старого Кейстута, удавил в темнице.
– Так-то он стал первым!
– невольно передёрнулся Юрий.
– Взял старшинство не по праву, - подтвердил отец.
– Между ним и сыном Кейстута Витовтом началась борьба, которой, казалось, не будет конца. Однако в прошлом году произошло неожиданное событие: Ягайло поехал в Угорскую землю и женился на Ядвиге, дочери и наследнице покойного Людовика, короля венгерского и польского. В Кракове окрестился в латынскую веру и принял достоинство государя Польши. Витовта же сделал наместником в Литве. Хотя согласие двоюродных братьев длилось недолго. Между ними опять немирье. И в это-то время наш Василий попал им в руки.
– На что он им?
– удивился Юрий.
– С Ягайлой у меня дружбы нет, - вздохнул Дмитрий Иванович.
– С немцами - тоже. Витовт же - друг немцев. Не отдаст ли им пленника? Могут и попросить, и даже потребовать ради мести. Вот почему я позвал тебя. Чтобы исподволь подготовить, посадить на великом княжении, если жизнь моя до времени пресечётся.
– Татунька, слава Богу, ты здоров и молод!
– воскликнул Юрий.
Отец погасил свечу на столе.
Яркий солнечный свет упал из слюдяного окна: день распогоживался.
Великий князь тяжело поднялся, большой и грузный, трудно было поверить, что ему ещё нет и сорока.
– Мне кажется, я прожил долгую жизнь, - молвил он.
– Сужу не по годам, по делам. Сделано много. Борьба за великое княжение с твоим дедом, Дмитрием Суздальским и Нижегородским. Ещё более яростная борьба с Михаилом Тверским. Трижды пришлось отражать нападение на Москву Ольгерда Литовского. Удалось поменять немирье на мир с Олегом Рязанским. А скольких трудов стоило выстроить каменный Кремль! Ещё что? Сделал Казань зависимой. Одолел мурзу Бегича на реке Боже. Потом - Донское побоище. Теперь вот восстановление княжества после Тохтамыша... На все эти дела молодости не хватит. Чувствую себя старцем.
– Бог даст, - встал и Юрий, - ты сызнова наберёшься сил, старший братец Васенька воротится поздорову...
Тут он осёкся. Вдруг стало темно. Свет в окне помутился, будто наступил вечер.
– Что это?
– удивился великий князь.
– По моим прикидкам, всего час дня, когда люди только ещё утренничают, а тут... будто уже вечереет.
Послышалась беготня в переходе. Дмитрий Иванович открыл дверь. Челядинец бежал со свечкой.
– Княже, княже!
– Он выронил свечу из трясущихся рук и уже в полной тьме не своим голосом произнёс: - Солнце погибло!
Юрий ощупью подошёл к столу. Услышал:
– Ужли затмение? [15]
Люди принесли свечи. Все пошли на высокое крыльцо. Там было холодно и темно. Кто-то из слуг помянул пугливо о конце света. Чудов архимандрит Исакий, оказавшийся в тереме, произнёс:
– О затмении пророк Захария глаголет так: «И сбудется тот день, перестанет свет, только студень и мрак будут».
Семён Фёдорович Морозов пояснил:
– Затмение, это когда луна застит между солнцем и землёй.
15
В 1386 г. в Москве наблюдали затмение солнца, длившееся два часа. Затем, по выражению летописца, опять все «света исполнися».
Золовка Анна, гостящая у великой княгини, дала своё объяснение:
– Затмение бывает оттого, что злой дух скрадывает свет Божий и впотьмах ловит христиан в свои сети.
Примерно два часа спустя день вновь исполнился яркости. Отец сказал матуньке:
– Это знамение пугает меня. Что-то с Василием...
Борис Галицкий проводил Юрия в его ложню. На ходу, как бы между прочим, напомнил:
– У государя был первенец Симеон, да помер, когда тебе ещё пяти лет не исполнилось. С тех пор старшим стал Василий.
Глубинное, смутное воспоминание! Юрий глянул на дядьку, как на дьявола-искусителя:
– Не пойду в спальню. Лучше на свежий воздух, на огород. Побуду один.
Однако он не хотел одиночества. Более того: боялся его. У чёрного хода на заднем крыльце встретил учителя своего Морозова. Этот человек становился лекарем для души: не только научит, но и наставит. И, как духовник, смятение обратит в покой.
– Боярин Семён, не прогуляешься ли со мной по огороду?
– Прогулка после ненастья весьма живительна, - пошёл с ним учитель.
– Солнце дарит лишь свет, а тепло спрятало за пазуху. Сейчас глядит озорно: вот, мол, какую штуку я откололо! А всё же освежишь грудь после теремного духа, и телу легче.