Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Запинаясь, выложил свои мысли, все до единой, до самой скверной.
Бывшая мамка погладила его кудри, потом крепко поцеловала в лоб.
– Вот я и выбрала из тебя тягость до последней капли. Веруй: дурного не мыслил, не желал никому никакого зла, а если что пришло в голову против воли, - это дело людское. У иных и не то бывает.
– У Ягайлы, бывшего Якова, - вспомнил Юрий, - а теперь Владислава [16] .
– Не ведаю сих имён. Бог с ними!
– Домникея перекрестила княжича.
– Накрепко запомни: пылкий возбуждает раздор, терпеливый утишает распрю. Читай чаще Святое Писание. Будь кроток и до зела смирён. Не зря апостол
16
Литовский великий князь Ягайло Ольгердович, приняв христианство, взял имя Яков. Став польским королём, он перешёл в католичество под именем Владислав.
– Что терпеть?
– спросил Юрий, хотя прекрасно знал, что.
– Всё терпи, - зашептала на ухо бывшая мамка.
– И мой слабый разум, и мои опостылевшие ласкания...
– Хитрая Домникейка!
– прижался он к пахнущей полевыми цветами щеке.
– Выжимаешь из меня лестные слова! Откуда от тебя сегодня особенная душистость?
– От мыленки, - призналась она.
– Купец-сурожанин пахучую водицу привёз. Нюхнёшь, - и будто сахар вкусила.
Они проболтали до самой той крайности, когда свечке осталось догореть ровно столько, чтоб Домникее дойти до своей спальни. Княжич, как маленький, был уложен в постель с помощью нежно любимой мамки.
Спал без снов. Назавтра пробудился другим: сердце билось легко, разум ладил с душой, вчерашнюю тяжесть с груди как рукой сняло. Каждый бы день ощущать себя столь свободным от всякой дури!
А день выдался суматошный. На господском верху челядь бегала с бесконечными поручениями. Из кухни в подклете шёл вкусный дух: быть нынче знатному пиру! С утра Юрий спокойно позанимался с Морозовым, к полудню поспешил приготовиться к встрече с братом. Великокняжеский поезд выехал из Кремля ещё засветло, однако у городской заставы ожидающих застигла ранняя тьма. Резкий холодный ветер подул с запада, откуда должны были появиться долгожданные вестники. Сперва Юрий увидел приближающиеся горящие факелы в руках Васильевой охраны. Потом в общем шуме и обычной в таких случаях сутолоке вслед за родителями обнял прибывшего. Лицо его в факельном свете показалось незнакомым, а запах так и вовсе чужим.
– Я-то здоров, ты здоров ли?
– отвечал на приветствие старший брат голосом, непривычно взрослым, огрубевшим после трёхлетней разлуки.
С ним были все три боярина, посланные отцом, и два грузных литовских князя, оба Ольгердовичи, с православными именами: один Дмитрий, другой Андрей.
Юрий хорошенько рассмотрел брата за пиршественным столом. Да, возмужал Василий, стал чуть-чуть походить на татуньку. Родители не могли наглядеться на сына. Младший же брат, забыв о еде, увлёкся рассказом одного из Ольгердовичей, кажется, Андрея: он путал обоих. Этот Андрей ещё по дороге в Кремль говорил без умолку, возмущался неудобствами Смоленской дороги: все леса да леса, в лесах разбойники, а под копытами пни недавно срубленных деревьев. Неухоженная, постоянно меняющаяся дорога! Болота и топи тянутся порой по нескольку вёрст и не всегда перекрыты мостами и гатями, хотя Андрей и насчитал пятьсот три моста. При обилии снега да при хороших морозах хватило бы трёх суток, чтоб одолеть полтысячи вёрст, теперь же пришлось потратить... Сколько, Юрий не запомнил.
За столом литвин говорил о сатаниноподобном слуге, вставшем между Кейстутом и Ягайлой. Последний не походил на отца и деда: был ленив, обожал удовольствия, боялся трудных решений, искал советов. Таким советчиком стал для него отцов парубок,
– Твой бывший удел, - напомнил Ольгердовичу Василий.
Изгнанник кивнул и продолжал повесть. Кейстут немцев прогнал, врасплох взял Вильно, пленил Ягайлу, нашёл у него договорные грамоты с рыцарями. Витовт убедился, что двоюродный брат не так честен, как казалось до сей поры. Ягайло предложил дать присягу, что уступает великое княжение Кейстуту и никогда не выйдет из его воли. Тогда захватчик великокняжеского стола был отпущен, а коварный его слуга повешен.
– И по заслугам!
– одобрительно кивнул Дмитрий Иванович.
– Так-то оно так, - раздумчиво протянул Ольгердович, - да ведь посмотреть как?
Василий кратко завершил за него сумрачную историю. Недолго длилось торжество Кейстута на престоле Ольгердовом. Ягайло отдыхал в Витебске. Трудно было сговорить баловня на отважное предприятие против дяди. За это взялись сестра-вдова, потерявшая своего Войдылла, и мать Ульяна, недовольная, что великое княжение перешло от её сына к деверю.
– Дядя к своей беде завёл со мной драчку, - вставил слово Дмитрий Ольгердович.
– Ягайло этим воспользовался, - досказал Василий, - призвал в союзники немцев. Битва должна была разразиться под Троками. Однако ленивый предпочёл хитрость.
Юрий вставил:
– Не ленивый, а трус.
Василий смешно изобразил, как Ягайло уговаривал бывшего друга Витовта помирить его с Кейстутом. Так отец с сыном оказались у него в стане. Это и требовалось. Обоих схватили. Кейстута удавили в темнице, Витовту же удалось бежать...
Невесело возвращался Юрий с почестного пира в свою спальню. Такое возникло чувство, будто Василий привёз чужие семейные страсти из литовского замка сюда, в златоверхий терем. Нет, они не олицетворялись Ольгердовичами, прибывшими на московскую службу. Они, незримые, но ощутимые, будут сами по себе рядом с Юрием.
Перед сном к нему заглянул Борис Галицкий и поведал великую тайну: Витовт отпустил Василия под страшную клятву. Наследник московского стола дал слово жениться на его дочери.
Младший княжич взволновался:
– Что она? Как она?
Дядька развёл руками.
– Знаю, что именуется Софьей.
Юрий допытывался:
– Хороша собой?
Ответ был:
– Неведомо!
Таинственно тихо сделалось в спальне по уходе Бориса. Юрий медленно засыпал с обидой, что такую важную семейную новость узнал не от брата, не от матери и отца, а от постороннего человека.
Проснулся Юрий с предчувствием, что ему, младшему, уготована судьбой ещё более худшая спутница жизни. По неведомо каким важным соображениям предстоит ему жениться не на великой княжне, не на королевне, не на дочке правителя, а на какой-нибудь дальней государевой родственнице, ради семейных уз и хрупкого мира между народами.
После утренней трапезы великий князь вышел из-за стола бок о бок со старшим сыном. Повёл его к той самой, - Юрий проследил, выйдя из столовой палаты в теремной переход, - именно к той комнатке, где ещё накануне сокровенно беседовал с младшим сыном.