Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
В теремном переходе матунька взяла под руку:
– Успокойся, Георгий. Государь-батюшка серчает не на тебя, а на двоюродного брата Владимира.
– Ой ли?
– не поверил Юрий.
– Татунька с дядей всегда были - один человек.
Евдокия Дмитриевна тяжело вздохнула:
– И один человек раздваивается! У кого-то из старых бояр Владимира сорвалось с языка, что великокняжеский стол должен наследовать не твой брат Василий, а ваш стрый, князь Серпуховской [20] . Иначе будет не по отчине, не по дедине. Татуньке стали известны сии слова. Он велел болтуна с единомышленниками взять под стражу, заточить, разослать по разным городам.
20
Владимир
– Чужих бояр?
– от неожиданности остановился Юрий.
– И почему «болтуна»?
– не мог он взять в толк.
– Ведь в харатейном списке твоего батюшки, а моего деда, ясно сказано об отчинности и дединности: в наследовании великокняжеского стола брат имел преимущество перед сыном...
– Ш-ш!
– прервала великая княгиня.
В свете высоких окон Юрий ясно увидел гнев на материнском лице.
– Плохо учит тебя Морозов, - присовокупила Евдокия Дмитриевна.
Вот-вот и разойдутся, искренней беседы не получилось. Сын искал веских слов, чтобы защитить учителя. Недоставало ещё разлуки и с любимым Семёном Фёдоровичем! Губы его дрожали. Вырвалось вовсе не то, что хотел сказать:
– Матунька! Домникея не умерла. Она постриглась в Вознесенской женской обители.
Мать задержалась и обернулась.
– Она умерла для мира. Поступила, как Бог велел. До меня дошла её покаянная исповедь. Бывает надобность в перемене судьбы, когда человек должен быть хозяин себе. Ты стал слишком большой, она слишком молода.
– Что, что?
– не понял Юрий.
Матунька скрылась на своей половине.
В ложне поджидал подопечного Борис Галицкий.
– Слышал о происшедшем в Столовой палате, мой господин, - сразу объявил он. И тут же утешил: - Не за себя расстраивайся, за всех! Все люди, и простые и знатные, переживают сейчас за Великое княжество Московское. У государя с Тохтамышем опять немирье. Хан дал ярлык на Суздаль и Городец твоим дядьям, Семёну с Василием, а их дяде Борису - Нижегородчину. А твой батюшка всё переиначил: двум братьям отдал Нижний Новгород, Бориса хочет посадить в Городце. Пошёл против воли ханской. Теперь люди боятся нового Донского побоища. Татары уже начали зорить Рязань. Не за Москвой ли страшный черёд?
Юрий опустился на лавку, закрыл руками лицо:
– Что-то мне стало тошнёхонько!
– Не ссориться бы двум одолетелям нечестивца Мамая, не к ночи он будь помянут, - продолжал дядька мыслить вслух, - напротив, стать бы единым телом, одной душой.
– Что теперь будет с дядюшкой Владимиром Храбрым?
– отнял руки от лица Юрий.
Борис загадочно закатил глаза:
– Божью волю угадать трудно, а государеву ещё и опасно. Есть на Москве колдун, прозывают Орефой. Он всё предскажет, о чём ни спросишь.
Княжич прошёлся по ложне, сжимая руки.
– Не идти же нам к колдуну! Сейчас вот сидел на лавке и знаешь, что мыслил? Только об этом - никому!
Дядька окстился:
– Клянусь молчать.
– Когда мне было пять лет, Домникея поехала посмотреть первую смертную казнь на Руси. Взяла и меня без спросу на Кучково поле, где сейчас Сретенский монастырь.
– Постой, - прервал Галицкий, - ты говоришь о казни Ивана Вельяминова?
Княжич кивнул. Понял, что нужно дядьку вводить в суть дела. Ему ли, всезнайке, неведома судьба сна последнего московского тысяцкого? Как раз в год рождения умер Василий Васильевич Вельяминов. Слишком важны к тому времени стали тысяцкие! Подобно князьям имели свою дружину, согласно с древним обычаем избирались горожанами, власть их порою не уступала государевой и боярской. Они входили в родство с великокняжеским домом. Сын Вельяминова Николай женился на матунькиной сестрице Марье. Завистливые бояре уговорили отца упразднить столь высокий сан. А ведь в новые тысяцкие метил старший сын покойного Иван. Он перебежал в Тверь. Там, а потом в Орде, замышлял против великого князя Московского.
–
– Я не видел той казни, живя в Звенигороде.
– А я и сегодня вижу, как будто случилось только что, - тихо промолвил Юрий.
– Последний летний день, время предобеденное. Дьяк читал сказку [21] про крамолу, измену. Красивый молодец ждал своего конца на дощатом, высоко поднятом рундуке. Кат в красной рубахе внезапно обнажил сверкающий меч...
– Не топор?
– спросил Галицкий.
21
Так называлось в Древней Руси обвинительное заключение, вынесенное преступнику. Его зачитывали перед казнью.
Юрий тряхнул кудрями.
– Нет, меч! Размахнулся и... я зажмурился. После Домникеюшка сказывала, что с головою Ивана отсеклись от народа предания вечевой свободы.
Борис хмыкнул:
– Бывшая мамка твоя чувствительна!
– И спросил, как неважное: - Кстати, где она?
Княжич прошептал:
– В Вознесенском монастыре. Постриглась.
Дядька перекрестился, как по покойнице, и деловито завершил:
– Не кручинься, не помни худа. А твоего двуродного стрыя князя Серпуховского ждёт не злая судьба, а славная. Мелкие тучки наплывут и пройдут. Государь же предаёт смерти тех, кого нельзя оставить в живых. Заметь, никого из родичей изменника он не тронул, служат по сей день.
Княжич стоял к оконцу лицом, водил пальцем по вставленному в стальной переплёт слюдяному кусочку. Не сразу откликнулся на последние слова дядьки. Потом тихо позвал:
– Борис Васильич, а, Борис Васильич!
– Што изволишь, господин князь?
– спросил Галицкий также шёпотом.
– Не исхитришься ль узнать иноческое имя Домникеюшки и способ с нею как-нибудь увидеться?
Потомок галицких княжат не поторопился с ответом. Юрий понял всю щекотливость просьбы. Заранее зная ответ, спокойно переспросил:
– Не сможешь?
– Попробую.
Они расстались перед обедом. Княжич к дневной трапезе не пошёл, послал сказать о недомогании. Приспешница [22] Катерина принесла в постный день пироги с капустой, варёного судака и грибную похлёбку.
Остаток времени после дневного сна прошёл за списком «Киево-Печерского патерика» [23] . Любопытно было прочесть о многотерпеливом иноке Никоне, попавшем в половецкий плен. Ему подрезали сухожилия на ногах, чтобы не сбежал. Однако страдалец не только сам спасся, но и невидимо помогал другим. Невольно повеселила Юрия повесть о двух монахах, Тите и Ефагрии. Нечистый внушил им такую ненависть друг к другу, что даже в церкви, увидев Тита с кадильницей, Ефагрий отходил в сторону. Тит же, минуя его, прекращал кадить.
22
Приспешница– повариха, кухарка. Приспешня– кухня.
23
«Киево-Печерский патерик»– памятник древнерусской литературы XIII в. Написан епископом Суздальским и Владимирским Симоном, бывшим монахом Киево-Печерской обители. Основан на устных преданиях из иноческой жизни.
– О слабость людская!
– вымолвил Юрий в тишине одиночества.
– Воистину слабость, мой господин.
Княжич вздрогнул и обернулся. Сквозь приоткрытую дверь просовывалась бородка Галицкого. Указательный перст его манил, разгибаясь и сгибаясь.
Юрий прошёл за дядькой в его комнату. Первое, что бросилось в глаза, - разложенная на широкой лавке женская одежда. К своему неудовольствию узнал: в этой одежде предстоит явиться в обитель в виде великокняжеской челядинки, мирской подружки Домникеи, в иночестве Мелитины.