Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Вот почему так давно не было вестей из Москвы!
– прошептала княгиня.
– И Константин Дмитриевич!
– дополнил перечень воевод Василий.
Юрий откликнулся дрогнувшим голосом:
– И Константин?
2
Рухнули все надежды, как песочная крепость. Сперва надеялся: московские бояре погомонят, да уступят, примут его государем на великом княжении, ведь есть же в татунькином завещании слова: «А по грехам отымет Бог сына моего князя Василия,
Князь ходил по покою, как пардус по тесной клетке. Истекает слезами по оконной слюде апрель. Должно быть, весь снег растопил. Конная и пешая рать соперника приближается к Костроме, а там - рукой подать!
– к Галичу. С чем к ней выйти? С оружием или... с хлебом-солью?
Сын, средний Дмитрий, пришёл оповестить о после от племянника:
– Семён Филимонов. С неприязненной речью. Прикажи, тата, оковать дерзкого и - в яму.
Юрий Дмитрич знавал молодого боярина Филимонова. Семён Фёдорович Морозов приходится ему дядей. Два Семёна, два родича, и - ничего общего. Старый - весь в книгах, молодой - весь в потугах занять место повыгоднее среди кремлёвских придворных.
– Посла, каков бы он ни был, нельзя ввергать в тесноту, - возразил отец.
– Ибо речи, даже пренеприятнейшие, принадлежат не ему, а его пославшим. Пусть ждёт меня в сенях.
Надев парчовый кафтан с оплечьем, князь вышел к прибывшему. Филимонов, тонкоусый, скудобородый, известный в Кремле как заядлый щёголь едва, согнулся в поясном поклоне. Заляпанная одежда, - не отличишь от простой, - никак не вязалась с высокомерием. Юрий Дмитрич без здравствований спросил:
– Что скажешь?
– Надобно тебе, князь, - затараторил Семён, - негожие умыслы отложить, вины свои принести государю и жить спокойно.
Юрий настолько презирал этого человека и его поручение, что не призвал никого из ближних присутствовать при столь важной встрече. Неопытный же в посольских делах Семён смутился.
– Передай боярам и племяннику, - сдержанно молвил князь, - что договора нарушать не гораздо. Пусть угомонят прыть, отведут силу от моего удела. После Петрова дня встретимся, тогда и рассудит Бог.
Филимонов неприлично возвысил голос:
– Опомнись, князь Юрий! Родные братья идут на тебя!
Галичский властитель круто повернулся и кликнул стражу:
– Выпроводите этого человека из наших пределов. Без урону и без охоты соваться вновь.
Мрачные думы уединившегося в своём покое князя вскоре развеял вбежавший сын Василий:
– Тата! Радость-то, вот так радость! Вятский приятель мой Путила Гашук, ныне воин, прибыл из Хлынова с тысячью конных и оружных вятчан. Молодец к молодцу, как на Фряжских листах! Мы со щитом, тата!
Юрий Дмитрич, как попутным ветром подхваченный, живо поднялся. И... стал в раздумье.
– Сынок, нам на щит ещё предстоит карабкаться. С вятской тысячей у нас - десять, а у бояр с незаконным государем-тёзкой твоим - все двадцать пять. Однако же надо поглядеть на подмогу.
Выехали, не спеша, верхами, окружённые
– Каков Сёмка Филимонов против дяди своего Семёна Морозова, таков и племянник твой, юнец Васька, против тебя. Ничтожность против величия! Разумеется, бояре князьям не чета, а всё-таки твой племянник... ну, как Сёмка против Семёна Фёдорыча.
– Он - твой двуродный брат, - напомнил Юрий Дмитрич.
– Младший!
– уточнил сын. И прибавил: - Вредный, ленивый, двомысливый. На занятиях у Ивана Дмитрича Всеволожа поправлял каждый мой ответ: дескать, он лучше знает, я хуже.
Отец спросил:
– Иван Дмитрич - решительный мой противник?
Сын мрачно откликнулся:
– Не только решительный, самый сильный!
На городском посаде, возле соборной церкви Преображения, что на поле у озера, выстроилась конная тысяча вятчан. Одеты разношёрстно, но вооружены справно. Предводитель Путила Гашук, коего князь помнил парнем, а встретил мужем, подскакал, спешился, отвесил поклон. После здравствований протянул свиток. Писал Левонтий Макарьянич: просил извинить, что услышав просьбу о помощи, посылает лишь тысячу, а не более, да и то молодых, охочих ребят. Чтобы мощную силу снарядить, нужно время. В заключение уверял: вольные вятчане рады пойти всеми своими головами [86] за доброхота-князя, от коего знают лишь хорошее. Да утвердится он на Московском Великом княжении!
86
«Всеми своими головами», то есть - сами, лично, не жалея жизни.
Перемолвившись с Гашу ком, Юрий Дмитрич оставил с ним сына и повернул коня в кремник. Тут от охраны отделился Асай Карачурин и лёгким кивком указал простолюдина, что прохаживался у прилавка в торговых рядах. Нет-нет да стрелял чужак взором в конную силу на площади, будто оценивал число воинов.
– Елисей Лисица, - молвил татарин.
Ему ли было не узнать ездока в карете, спасшего обмороженных господина и слугу на пути во Владимир.
– Точно, Елисей, - подтвердил князь.
– Сдаётся мне, на сей раз это не спасительный попутчик, а вредный лазутчик.
– Ведёт счёт нашим силам, - вздохнул Асай.
Князь жёстко повелел:
– Пусть будет пойман и тут же представлен мне.
По пути в кремник Юрий Дмитрич навестил тиуна Ватазина, у которого застал Вепрева. Оба удивились посещению господина и обрадовались. Не могли сойтись в споре: выходить ли навстречу московской рати, затвориться ли в Галиче.
– Он советует выходить, - мотнул головой Ватазин в тёмный угол.
Там князь увидел не примеченного третьего участника спора: острые, внимательные глаза, бородка буквой «мыслете». Новичок склонился, коснувшись перстами пола.
– Кто?
– спросил Юрий Дмитрич.
– Боярин Иван Котов, - назвал Ватазин.
– Прибыл с князьями Василием Косым и Дмитрием Шемякой, сыновьями твоими. Инокняженец.
– Посоветуемся у меня втроём, затворясь, после полуденной трапезы, - решил Юрий Дмитрич, отвернувшись от Котова: не понравился ему этот человек.
При выходе ждал Асай, объявил что пойманный Елисей Лисица посажен в воеводской избе. Отправились туда.
Юрий Дмитрич, войдя, устроился против задержанного на лавке.