Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Поклонился бы тебе, княже, - сказал Лисица, - да повязан по рукам и ногам.
Галичский князь вздохнул:
– Вот как удалось на сей раз свидеться с тобой, Елисей. Стар ты стал, опрометчив. Не боишься, что за такую услугу молокососу-племяннику велю оковать тебя, пытать и казнить? Ведь лазутничество перевесит все прежние, добрые до меня поступки.
Лисица покачал седой головой:
– Не боюсь, княже. Во-первых, служу тому, кто признан на Москве государем. Признают тебя, буду тебе служить. Во- вторых, своему делу во вред меня накажешь. Как лазутчик, сообщу противникам
– Не напугает, - согласно закивал князь.
– Их силы и теперь почти вдвое больше. Так остановит ли?
Старик прищурился:
– Ратятся не числом, а уменьем. Вятчане добрые воины!
Князь кликнул Асая.
– Развяжи его.
Лисица расправил занемевшие члены.
– Прощай, Юрий Дмитрич! Будь благополучен.
– Дай Бог видеть тебя другом, а не врагом, - прозвучало пожелание вслед уходящему.
Солнце перевалило за полдень. Не снявший воинскую сряду, князь трапезовал вдвоём с женой. Анастасия ела молча, но в конце концов нарушила молчание:
– Свет мой, ощущаю себя так, будто накануне хищнического захвата страшными литовцами Смоленска.
От неожиданности князь выронил баранью кость из пальцев.
– Уф! Я уже не свет твой, - заговорил горько.
– Я твоя тьма. Вот недавно, стоя на заутрени в ночь Светлохристова Воскресения, вместо молитв думал грешным делом: как быть? Покойный государь-братец назвал опекуном сыну алчного Витовта, захватчика Смоленска. Тот, слышно, аж подпрыгнул на своих старых ногах. Ему такое звание чрезвычайно близко к сердцу: можно сказать, Москва положена к его ногам. Софья Витовтовна шныряет не без дела туда-сюда меж сыном и отцом. Моё же противостояние мальчишке бесит старика. Даже при небольшом вооружённом столкновении он к нам по праву вторгнется, будто унять усобицу, на деле же сглотнуть ещё кусок земли. Вот этого, единственного, я, как огня, страшусь. И не знаю, поднимать ли меч иль прятать в ножнах до последней крайности.
Княгиня с каменным лицом молчала. Не находила, что сказать.
– О Галиче, - продолжил разговор Юрий Дмитрич, - не помышляй, любовь моя, как о Смоленске. Галич не будет взят. Я здесь оставлю мощную оборону. Отчину свою не обреку огню, грабежу и полону. Да и не понадобится она кремлёвским заправилам. Преследователи охотятся за мной, а не за галичанами. Меня же здесь не будет. Так птица, отлетая от гнезда, хранит его, уводит за собой хищников.
Трапеза окончилась, как началась, в молчании. Княгиня встала и поцеловала супруга.
– Всё правильно. Всё верно и умно. Только, - она длительно вздохнула, - куда же мы, к кому пойдём, где станем...
Юрий Дмитрич нарушил обычай: не предался послеполуденному сну. Времени было в обрез. По уходе княгини вышел в Переднюю, где договорился встретиться с соратниками. Его ждали. Ватазин грыз перо, что всегда держал за ухом. Вепрев, пристроившись к подоконнику, чертил что-то на клочке пергамента. Борис Галицкий, Данило Чешко, Семён Морозов сидели рядком на лавке в задумчивости. Сыновья, Василий со средним Дмитрием, попросившие дозволения
– Друзья верные мои, - обратился к ним князь, - какая у каждого из вас дума?
Морозов и Чешко почти в один голос высказались:
– Затвориться в Галиче.
Ватазин продолжал грызть гусиное перо и молчать.
Вепрев было раскрыл рот, однако его нетерпеливо и неучтиво перебил Василий Косой:
– Мы с братом и Путилой так мыслим: выйти в чистое поле, учинить бой не на жизнь, а на смерть, покончить всё одним разом. Тебе, татунька, - большой полк, Вепреву - правое крыло, Гашуку - левое, а мы с Митей - в засадном полку.
Воевода густо рассмеялся. Даже слёзы выступили на глаза от смеха.
– Василь Юрьич, Дмитрий Юрьич, подумайте: какая разница между отчаянностью и отчаянием? А ты, Путило, подсказал бы им быть осторожнее. Или вышел летами, не разумом...
– Вепрев махнул рукой, обратился к князю: - Согласен с боярами, господине. Надо отсиживаться и вылазками истощать врага.
– Что ты помалкиваешь, Борис?
– взглянул князь на Галицкого.
Бывший дядька тяжело встал, опершись о подоконник, и неуверенно молвил:
– Дума моя нелепа. Однако же иной нет.
«Стареет сокол!
– скорбно решил Юрий Дмитрич.
– В дворцовых кознях он, как щука в воде, в воинских же делах, как карась на суше!»
Галицкий удивил:
– Оставим оборону в Галиче. Идём с главными силами к Нижнему. Московская рать - за нами. Движение займёт время. Нижний поближе к Вятке. Помощь придёт быстрей.
К такой думе присутствующие отнеслись по-разному: старшие с недоумением, младшие с осуждением. Князь, хлопнул в ладоши:
– Да будет так!
И удалился первый.
Начались торопливые сборы, ибо приказ был выступить с утра, до приближения противника. Семейство Юрий Дмитрич брал с собой. Снаряжались кибитки для женской челяди. Поскольку Вепрев решил взять пушку, встал вопрос об огненном зелье. Дело опасное: недавно при производстве пороха в клочья разнесло мастерскую и несколько домов около. Потребность созрела, умение - ещё не очень.
Почивать князь пришёл на княгинину половину, дабы успокоить жену. Анастасия послушала лишь начало заготовленных им речей.
– Не трать слов, государь мой, - перебила она.
– В Хлынов с тобой ездила, в Нижний доеду как-нибудь. Много с детства видала бед, к старости испытаю лучшую.
– Лучшую?
– удивился Юрий.
– Беду?
Жена подтвердила:
– Лучшую, ибо с тобою общую.
Утром князь видел свою супругу за хозяйственными распоряжениями на каретном дворе. С тех пор долго не доводилось быть рядом.
Войско вышло из Галича в солнечный майский день. Небо девственно голубело, будто после зимы заново родилось. Леса ещё голые, скинув снежную одежду, ждали весеннего оперения. Поля чернели в белых нашлёпках: наследило перед уходом суровое время года! Дорогу - не назовёшь дорогой: болотная полоса беспутья. Кони вязли по бабки, телеги и кибитки - по ступицы. Этак недалеко уйдёшь. Одна надежда - на ветер: пусть быстрей сушит!