Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Складно излагаешь, - внимал морозовской речи князь.
– А что хорошего выходило из нарушений прав?
– продолжал развивать свою мысль Семён Фёдорович.
– Ныне старший отстаивает своё, прежде же поднимали замятию младшие. Вспомним борьбу Михаила Московского с дядей Святославом [89] .
– Далеко хватил!
– напряг память князь.
– Возьмём чуть ближе, - согласился боярин.
– Сын Невского Андрей Городецкий - против старшего брата Дмитрия Переяславского [90] . Сколько крови зря пролилось? А Юрий Московский - против Михаила Тверского? [91] Всё это было назло порядку, закону, как исключение.
89
В1248 г. младший брат Александра Невского Михаил Московский прозвищем Храбрый изгнал дядю Святослава Всеволодовича из Владимира, но в ту же зиму, воюя с Литвой, погиб в битве. Великокняжеский стол занял старший брат Невского Андрей Ярославич.
90
Речь идёт о двадцатилетней борьбе за великое княжение между сыновьями Александра Невского, старшим Дмитрием и младшим Андреем. В результате многих предательств и опустошительных войн победил Андрей, занял место брата после преждевременной смерти Дмитрия.
91
В1318 г. в братоубийственной борьбе за великое княжение Владимирское был жестоко умерщвлён по приказу хана Узбека князь Михаил Тверской, оклеветанный Юрием Московским. Последнему впоследствии отомстил сын Михаила Дмитрий Грозные Очи и сам был казнён за это в Орде.
– Когда ему будет конец?
– вздохнул Юрий.
– Прости за ещё большее углубление в прошлое, - произнёс Морозов, - но губительная война Изяслава Мстиславича с дядей Юрием Владимировичем за Киев длилась более двадцати лет [92] . Побеждали поочерёдно. В конце концов оба умерли, Не вкусив как следует вожделенной власти.
Князь смутился:
– Не хочешь ли сказать: не стоит игра свеч?
Морозов пояснил:
– Отвечаю на твой вопрос. Что касается нынешних споров, не забудь ещё одно: племянник почти впятеро моложе тебя. Стало быть, это борьба за первенство не крепкого витязя против немощного, а дитяти против матёрого. На самом же деле - кучки самовластных бояр против законного государя. Не пресечь такое - обезглавить страну! Владыка должен понять и рассудить здраво.
92
Речь о длительной борьбе Юрия Долгорукого с племянником Изяславом в середине ХII в.
Соборование нарушил вошедший по собственному почину Лисица с самыми свежими новостями:
– Высокопреосвященный близко!
—Как... уже?
– вскочил Юрий Дмитрич.
Елисей доложил подробнее:
– Он прибыл в Ярославль на Рождество Предтечево, немного помедлил: ужинал у тамошнего князя Ивана Васильевича. Тот молил его, чтобы переночевал, а утром отслужил обедню. Митрополит не послушал: на ночь глядя, продолжил путь в Галич.
– На ночь глядя!
– повторил князь.
– Безотлагательно!
– заключил Морозов.
Юрий Дмитрич распорядился немедленно выслать навстречу крепкую стражу во главе с Вепревым.
– Пойду собирать княгиню и сыновей. Встретим первосвятителя всей семьёй.
С этими словами князь в крайнем возбуждении удалился во внутренние покои.
– Дело суть великой важности и требует многих средств!
– пробормотал, уходя, Лисица.
Морозову долго пришлось ожидать господина на большом теремном крыльце.
А солнце всё поднималось, зной всё усиливался, народ на улицах всё прибывал. Галичане, с утра напитанные слухами, жаждали лицезреть представителя русской церкви, прибывающего из далёкой Москвы. Тёплый месяц май подготовил сухой, торный путь. Один из последних весенних дней на пороге лета, весь в свежей зелени, весь в сиянии, вселял радужные надежды на торжество света над мраком, тепла над холодом, а если сказать выспреннее, - добра над злом. На сей раз стар и млад стремились не к сердцу Галича - кремнику, а на посад, к полю у озера, где возвышалась соборная церковь Преображения. Её голосистые колокола наполняли малиновым перезвоном город, воспрянувший
Прибытием своих властителей любовались до того поворотного мига, когда на задворках толпы возник крик:
– Едет! Едет!
Онять-таки прежде всего показались всадники, потом колымага. В сёдлах не только воины, но и чернецы. Перед княжеской семьёй кони стали. Чернический хор запел «Спаси, Господи, люди твоя». Служки помогли первосвятителю снизойти на землю. Все головы - в его сторону. Ближний к нему край толпы в лучшем положении, нежели тот, что созерцал князя. Одни передавали другим увиденное. Задние плохо слышали.
– Грек.
– Грех? Он будет судить наш грех?
– Благословляет... нет, не благословляет князя, княгиню, княжичей.
– Ужели и нас не благословит?
Митрополит был в клобуке, покрытом белой мелкочешуйчатой тканью, Манатья на нём из зелёного бархата, с украшениями из золотосеребрянного кружева. Скрижали малиновые. На верхних - кресты четвероконечные двойные. Большие, а на них малые золотые, украшенные яхонтами и изумрудами, обведённые по краям жемчугом. На нижних - четвероугольные звёзды, унизанные драгоценными камнями. Манатья подложена камкою лазоревою. Всё это передавалось очевидцами из уст в уста. Однако вскоре послышалось и другое:
– На горе...
– На какой горе?
– При въезде в город, на Московской дороге...
– Что? Кто?
– Ряженые! Ряженые!
Тем временем случилось необъяснимое. Князь сел на коня, владыка - в свою карету. В окружении конных чернецов и княжеской охраны двинулись вон из города. Толпа смутилась. Кое-кто пешими бросились вслед. Расстояние небольшое: улица, луг, огороды на задах поперечного переулка и - вот он, земляной вал. Все остановились. Князь в седле - у распахнутой дверцы митрополичьей кареты. Первые, прибежавшие из толпы, остановленные на дострел стрелы От вящих мужей и гостей, услышали грозные слова:
– Сын князь Юрий! Не видывал я никогда столько народа в овечьей шерсти.
Владычная выхоленная рука протянулась, указуя. Сотни глаз устремились туда. Однако же не все поняли неудовольствие Фотия. На земляном холме плотным строем теснились чернедь-мужики из окрестных сел и деревень. Всего-то на- всего любопытные! Такую ораву в город не пустят, а поглазеть желательно. С холма весь торжественный въезд как на ладони. На что осерчал его преосвященство?
Купец из первых рядов осанисто выпятил бороду перед несведущими горожанами:
– На мужиках дешёвая шерстяная одёжа от непородных овец. Вот владыка и усмотрел намёк: он, мол, пастырь овечьего стада!
Купцу возразил старый мастеровой, по-литовски обритый:
– Надобно быть приглядчивее. Не трудно заметить: на холме - ни баб, ни детей. Одни мужики, и у каждого копьё, палица или сулица. А кое у кого даже меч. Вот митрополит и осадил князя, мыслившего его напугать: смерды, дескать, не воины, сермяги - не латы.
Тем временем гость с хозяином возвращались в город. К общему разочарованию, Фотий и князь, словно не замечая народа, уединились в бывшем епископском доме.
С Юрием Дмитричем был только Семён Морозов, с Фотием - Иакинф Слебятев и ещё несколько чиновных чернецов.
Тщетно галицкий князь, шествуя с архипастырем, предлагал перенести беседу в терем, где для столь важной встречи приготовлены подобающие яства и пития. Обедал же митрополит в Ярославле! Переступив порог Крестовой, Фотий изрёк:
– Я прибыл делать дело.
Юрий Дмитрич, замешкавшись в переходе, спросил Морозова:
– Кто собрал и вооружил крестьян на горе?
Семён Фёдорыч тихо отвечал: