Пленник волчьей стаи
Шрифт:
Атувье напрягся: он увидел знак опасности в черном зрачке старика.
— Я... я иду издалека. Долго иду. Искал оленей, косяк... Его увел сохжой [28] ,— второй раз в жизни сказал неправду оленный человек Атувье и сам себя запрезирал.
— Проходи к костру, — пригласил Оленей.—Обычай предков не позволяет мне держать гостя у порога.
Мужчины сели на чурбачки возле костра. Женщины вынесли из яранги долбленые деревянные корытца.
28
Сохжой — дикий олень-бык.
— Долго искал оленей? — спросил Олелей, а сам,
— Долго,— буркнул Атувье и посмотрел туда, где он еще недавно стоял, наблюдая за ярангой. Смотрел недолго — запах мяса из котла встревожил желудок. Атувье очень захотелось есть.
— Где твои олени? — спросил Олелей.
Атувье захотелось встать и уйти. Ему больше не хотело с ь обманывать этих людей. Но он остался. Сын старика положил винчестер рядом с собой. Нельзя было с позором уходить — старик и его сын могли догадаться, кто он, и тогда... Нет, нельзя, чтобы его убили здесь, сейчас. Его ждет Тынаку. Если его убьют, она тоже умрет — ее назад в стойбище не пустят. Уйдя с ним, она тоже стала отверженной. Надо было отвечать проклятому старику, надо было обманывать в третий раз. И он ответил:
— Я не нашел стадо. Пошел снег, следы замело.
— Ты пошел искать оленей без ружья? — подал голос сын старика. Оба, отец и сын, поняли, что к ним пришел плохой человек. Зачем он прятался в кустах? Зачем идти через них, если легко идти по берегу? Зачем он говорит неправду? Говорит, что из стойбища Кавача, а стойбище у самого моря. Этот шел вверх по реке, от стойбища. Обманывает гость. К тому же старый Олелей знал людей Кавачи — этой зимой он ездил туда, чтобы обменять шкурки на муку и сахар и заодно проводить к «верхним людям» дядю Опона, младшего брата отца. Долго жил Опон в этом мире, а когда «дал слово», попросил извес тить племянника. Олелей знал в Каваче одного Тавтыка — совсем старого человека. Среди многих новостей кавачинские сообщили ему и о том, что парень Атувье из соседнего стойбища Каиль пропал, ушел с волками. Парня того Олелей не помнил, не знал — давно в родное стойбище не наведывался. Зато отца Атувье, Ивигина, хорошо знал. Вместе охотились с луками на уток, вместе «морды» на реке делали. Потом их дороги разошлись. Олелей сюда перебрался, а Ивигин кочевал с семьей вместе с оленями Мулювье. Э-э, парень прячет глаза. Неладное что-то. Не Тавтык ты. Ой-е! А вдруг этот парень и есть?.. Олелей, как истинный чаучу, верил в духов с той самой поры, когда ребенок начинает узнавать мир, в котором он живет. Он верил в духов, добрых и злых, и строго соблюдал обычаи предков, принося им дары на тропах охоты, везде, где он шел. Духи всевидящи и всесильны. Их нельзя обманывать — за обман, за непочтение, за жадность они могут спугнуть зверя, напустить болезни на оленей, войти в ярангу и поселиться во взрослом человеке и в младенце. Последнее время он больше всего боялся, что духи могут вселиться в детей Вачучко, его внуков. Он очень любил Ваята и Гиклава, любил, как любят мужчины,— скрытно, но всем сердцем. Он готов был лишиться второго глаза, лишь бы духи не позвали мальчиков к «верхним людям». И если этот оборванный большой парень и есть Атувье-волк, его надо прогнать от яранги. Прогнать или убить. Этот парень уже не человек, он тень на этой земле. Упавший в воду, ушедший к волкам не может вернуться к людям. Нельзя ссориться с «верхними людьми». Нельзя давать кусок мяса тому, кто уже там... Так думал одноглазый Олелей, искоса наблюдая за Атувье, голодными глазами смотревшего на котел с мясом.
«Сейчас я узнаю, кто ты, пришелец»,— решил Олелей и спросил:
— Тавтык, скажи, кто твой отец? Я многих знаю в большом стойбище Кавача.
Атувье, словно его ударили по спине тяжелым остолом, вздрогнул, сжался. Он все понял. Не глядя на старика и его сына, Атувье поднялся, вздохнул и... пошел туда, откуда пришел. Что-то заставило его оглянуться. Атувье вздрогнул — сын старика стоял, держа в руках винчестер.
— Пусть идет своей тропой. Не мешай ему, Вачучко,— услышал Атувье слова одноглазого старика. Повер нувшись к жене, старик спросил раздраженно: — Скоро ты дашь еду? Копаешься, как беременная зайчиха...
— Я ждала, когда уйдет этот парень, которому уже не быть гостем в наших краях. Мясо сварилось давно. Я ждала, когда он уйдет,— ответила старуха. Она слышала от мужа про парня из стойбища Каиль, который ушел к волкам...
Атувье не расслышал слов старухи, но понял, что она говорит о нем плохо.
Они шли по берегу Апуки еще два дня. На третий день дорогу перегородила другая река — приток Апуки. Переплыть на бревне эту младшую сестру Апуки они не могли — река была широкая, очень быстрая. Атувье решил уйти вверх этой реки и там подыскать место, где он поставит ярангу. Да, надо уйти подальше от Апуки. Летом — она тоже дорога. Чем дальше он уйдет от реки, тем спокойнее будет у них жизнь.
Дни стали долгими, а ночи — как хвост оленя, совсем короткими. Нет, это были не ночи, а совсем светлые сумерки.
Торопливая зелень Севера на глазах набирала силу. Словно наконечники стрел пробивались сквозь пепельно- грязную прошлогоднюю листву, сквозь «мочалки» увядшей прошлогодней травы зеленые язычки черемши. Пробудившиеся леса заполнялись трелями, свистом, щелканьем, карканьем птиц, а на открытых солнцу полянках смешно резвились молодые зайчишки. Пробудилась, ожила освободившаяся от холодного покрывала зимы земля чаучу. Над бурными горными реками, над сонными озерами, протоками парили орланы, вороны. Большие птицы ждали подхода рыбы. Все глубже, приметнее становились медвежьи тропы возле рек и проток.
Пройдя по берегу неизвестной ему реки совсем немного, Атувье увидел место, которое сразу понравилось. Недалеко от берега, среди тополей и тальника он разглядел на бугре поляну.
Осмотрев уютное место, спрятанное от ветров деревьями, он сказал жене:
— Я думаю, здесь жить будем.
Тынаку место тоже понравилось. Не говоря ни слова, она принялась развязывать сумку с приданым.
Атувье наломал сушняка, быстро развел костер и не мешкая пошел к реке ловить рыбу. Он быстро надергал хариусов и гольцов.
Тынаку выпотрошила рыбу и положила ее в уже кипящую воду.
Черная спина с удовольствием похрустывал непотрошеной добычей хозяина.
Пока варилась уха, Тынаку нарвала молоденьких, еще клейких листочков березы, рябины, собрала пучок трав. Когда уха сварилась, она повесила над огнем чайник, бросила в него зелень. У них осталось всего полплитки чая, и Тынаку решила сберечь его для какого- нибудь радостного дня.
После еды Атувье сразу же принялся за дело. Он уже наметил молодые деревца для остова яранги. Маленький топор весело засверкал отточенным лезвием в крепких руках отверженного оленного человека Атувье, сына Ивигина. Надо было торопиться. Совсем недолгий гость в стране оленных людей аннок — раннее лето. Скоро из своих яранг-нор вылетят оводы, и наступит калятынга — время нагула оленей. Теплое время калятынга, однако, для пастухов — самое тяжелое: оводы и комары донимают оленей, много бегать приходится, мало спать... Калятынга тоже совсем мало гостит у чаучу, пробегает как хороший ездовой олень. Потому ему, хоть и не имеющему оленей, надо было поторапливаться. Заленишься сейчас — зимой голодным спать ляжешь. Э-э, зачем о еде сейчас думать. Ярангу побыстрее ставить надо... Он снял меховую рубашку (кухлянку сразу сбросил, как только сюда пришел), но и без рубашки было жарко. Пот выступил на его широкой сильной спине, соленые ручейки стекали со лба.
Тынаку, которая рядом с ним рвала траву, то и дело украдкой посматривала на мужа-богатыря. Сердце ее радостно стучало: «Какой сильный и красивый. Я очень хочу, чтобы у нас родился такой же сильный и красивый сын»,— шептала она.
Поздно вечером перестал стучать в этом медвежьем царстве топор Атувье. Хорошо поработал и топор, и хозяин — неподалеку от костра лежали толстые ровные жерди — на остов яранги. С реки тянул ветерок, комаров мало было.
Атувье много вареной рыбы съел и выпил подряд три кружки пахучего чая.