Пленники чести
Шрифт:
— Нет, жениться на такой девушке я и сам не против! — воскликнул Алексей Николаевич. — Она конечно не подарок, но при должном воспитании станет хорошей супругой. С тётушкой я как-нибудь сумею договориться по этому поводу! — и он принялся потирать свои маленькие пухлые ручки.
— Как вы смеете? — с горечью произнёс Александр Иванович. — Прекратите сейчас же, или вы потеряете остатки моего уважения!
— Больно мне оно надо, сударь, — презрительно отозвался Алексей Николаевич.
В эту минуту в столовую вошла Наталья Всеволодовна. Она немного смутилась, когда все тотчас посмотрели на неё. Все замолчали, и минуты три никто не произносил ни слова.
— Скажите, милочка, вы никогда не задумывались о свадьбе? — начал господин Симпли.
— Помилуйте, Семён Платонович, ведь завтра похороны, грех о свадьбе думать! — удивлённо воскликнула Наталья.
— О таком деле никогда не грех думать! — заявил Алексей Николаевич.
— Я вас не понимаю, — смущённо произнесла Наталья Всеволодовна, отодвигаясь от него.
— Видите ли, сударыня, вы произвели на меня неизгладимое впечатление, я, можно так сказать, очарован вами! Думаю, что ваша дражайшая опекунша, госпожа Уилсон, согласится на ваш брак с таким солидным женихом, как я, в этом можно не сомневаться, уж поверьте! — говорил Алексей Николаевич, подходя к ней всё ближе и ближе, напирая и стараясь взять за руку.
Наталье Всеволодовне пришлось отступать, пока она не достигла стены, далее отойти было уже невозможно, ибо дорогу ей преграждал массивный посудный шкаф.
— Полноте, сударь, я вас не понимаю, — бормотала перепуганная девушка.
Александр Иванович вскочил со стула и хотел броситься к девушке, ибо уловил её взгляд, ищущий защитника среди присутствующих господ. Но его окружили супруги Симпли и, не давая ему прохода, стали что-то говорить скороговорками наперебой. Офицер старался деликатно обойти их, но всё время они возникали прямо перед ним, точно привидения, не пропуская его.
— Как-же-с не понимаете, сударыня? Дайте ваше согласие, мы обвенчаемся законным браком и будем счастливы, — мягко, но напористо говорил Алексей Николаевич, и глазки его алчно сверкнули.
— Но я не люблю вас! — в испуге воскликнула Наталья.
— Достаточно и моей любви к вам! Моя страсть вспыхнула сегодня тотчас, с первого взгляда! Соглашайтесь, или вы хотите всю жизнь просидеть старой девой? — всё более жёстко и угрожающе напирал он, хватая её за локоть.
— Оставьте меня, прошу вас! — молила девушка, пытаясь избавиться от пухлых, но цепких пальцев.
— Согласитесь, ведь я прошу вашей руки по-хорошему при свидетелях, или я устрою так, что больше никто и никогда не попросит вашей руки! — прошипел Алексей Николаевич, окончательно перейдя на угрозы.
— Никогда! — крикнула Наталья.
Тут всех оглушил зон пощёчины. Алексей Николаевич отшатнулся и выпустил локоть девушки. Александр Иванович смог заметить, как слёзы бежали из глаз Натальи, когда та выбегала из дверей.
— Пусть бежит. Ещё одумается! — крикнул Алексей Николаевич, потирая щёку и криво улыбаясь.
Александру же всё никак не удавалось освободиться от назойливых супругов Симпли, они висели на нём, как каторжные гири, так что нельзя было пошевелиться. Их слова путались, а смысл оставался далёким, хотя как будто говорили они о чём-то важном.
— Да оставьте же меня! — крикнул на них поручик.
Но тут перед ним встал, всё это время сидевший за столом и посмеивавшийся над происходившим в зале, Карл Феликсович. Положив ему на плечи обе руки, он произнёс холодным и твёрдым голосом:
— У нас есть к вам дело, милостивый государь, и с вашей стороны не вежливо уходить от нас.
Александр Иванович почувствовал на себе острый, пронзительный взгляд чёрных глаз кузена.
— Что вам угодно, Карл Феликсович? — спокойно спросил он, понимая, к чему могут привести неосторожные действия.
— Видите ли, мы решили, что раз вам не нужны деньги, то почему бы вам не отказаться от своей доли наследства в нашу пользу? Вы, конечно, имеете право не принимать моего предложения, но, поверьте, мы не останемся в долгу, — ответил тот сдержанно. Он испытующе посмотрел на Александра.
— Возьмите всё, что угодно, только прошу, оставьте меня, — тихо, но уверенно произнёс поручик, отстранил кузена и вышел прочь из столовой быстрым шагом.
— Какой невоспитанный молодой человек, — покачала головой госпожа Симпли.
— Нынешнее поколение всё такое, душенька, — заметил её супруг.
— Подумайте очень серьёзно над нашим предложением! — выкрикнул вслед Александру Ивановичу Карл Феликсович.
От его внимательного взгляда не укрылось то негодование, которое он вызвал в своём собеседнике. Ещё немного, и тот бы потерял контроль. Какую радость доставляло сейчас ему чувство превосходства над этим офицером, столь неосторожно поддавшегося эмоциям. Как же всё-таки просто казалось играть чувствами других людей, очертя голову бросавшихся в расставленные искусным манипулятором сети.
Затем Карл Феликсович вновь подошел к столу, налил большой бокал вина и залпом осушил его. Наступило молчание, только часы мерно тикали, отсчитывая время на круглом циферблате.
— Господа! — вдруг вскричал Павел Егорович, который всё это время сидел молча и неподвижно, теребя в руке вилку. — Ваши предложения и требования незаконны и абсурдны! Вы, Алексей Николаевич, не имеете никакого морального права заставлять несчастную девушку выйти за вас замуж! А вы, господа Симпли и Карл Феликсович, не имеете права предлагать, а уж тем более заставлять молодого человека отказываться от его доли в наследстве! Вы поступаете не по-людски, даже забыв о том, что всего несколько часов назад скончался близкий нам человек! Более того, если вы посмеете совершить хоть что-то противоправное в стенах этого дома, я вызову жандармов!
— Вы зря осмеливаетесь нас критиковать, — заметил Карл Феликсович, — лично мне виднее, когда скорбеть, а когда наслаждаться жизнью. И мои дела вас не касаются никоим образом, Павел Егорович, так что ведите себя благоразумно, и не устраивайте скандалов!
— Но, помилуйте, сударь… — начал было Павел Егорович, ожидавший несколько другого эффекта от своей проповеди.
— Неужели вы хотите очень долго жалеть о своих словах? — угрожающе перебил его Карл Феликсович.
— Лучше жалеть, чем быть равнодушным, — горько заметил Павел Егорович.