Плоды свободы
Шрифт:
Гражданина Никэйна держали, как оказалось, не просто в сарае, а в бывшем хлеву. Чего пытался этим добиться его пленитель, понятно было даже крестьянке. Дескать, тут, среди навоза и прелой соломы, и есть самое место предводителю бунтующей черни. Унизительно, кто ж спорит. Но недальновидно. Ибо тив Херевард, как и любой представитель высшего сословия, и представить себе не мог, что из скотного сарая может быть не только один выход. Иначе поставил бы больше часовых. А так их было всего двое – ходили себе вокруг сарая навстречу друг другу и заглядывали изредка в маленькое оконце.
«И где ж тут свиной лаз? – прошмыгнув к огромной навозной куче у дальней стенки сарая, задумалась
И верно, рыть ей пришлось самой. Благо, тут, у стеночки, все было мягко и рыхло, чай, не просто землица, а с навозом, так не промерзает. А если приглядеться, так и вовсе парком курится, одно удовольствие копать. Ну, а если и не в радость в дерьме-то копаться, так все же лучше так, чем пыхтеть под синтафскими драгунами. Пусть руки в грязи по локоть, зато на душе чище. Майрра рыла и рыла, совсем уже не опасаясь никого и ничего. Богиня сказала, что ее сестры отвлекут врагов. Так и будет. Нечего бояться. Совсем нечего. И осталось всего чуть-чуть, вот уж и подгнившее дерево нижнего венца трухой раскрошилось под пальцами, словно обретшими вдруг твердость стали. Вот и… Да! Ладонь прошла насквозь и встретила пустоту. Загребая обеими руками, Майрра принялась расширять лаз.
Грэйн
Во флигеле, куда так лихо вломилась эрна Кэдвен, оказалось темным-темно. Как говаривал незабвенный бывший муж: «Словно в душе интенданта». Хотя насчет души майор Фрэнген проходился обычно в присутствии детей, в обществе же супруги речь шла чаще о заднице упомянутого чина. Но, кроме шуток, в пристройке и впрямь недоставало света. И хотя Грэйн и подперла входную дверь, она вдруг захлопнулась сама собой за спиной ролфийки, стоило ей только пройти первый десяток шагов по коридору.
– Когти Локки! – ругнулась ее благородие, разом ослепнув. Мрак сгустился так, что даже ролфийскому зрению было не под силу пронзить его. Оставалось полагаться на слух. И на нюх.
– Сэйган! Отзовись!
Но голос Грэйн погас, не успев отразиться от невидимых сводов, будто не в темноту коридора крикнула она, а в перину, полную горелых перьев. О, ну точно, точно, вот и паленым потянуло, и вроде как дымком…
– Кэйррон, твою мать!
Ей показалось, что пол под ногами чуть дрогнул. Грэйн нашарила стену и, шмыгнув носом, постояла так мгновение. Нет, показалось. Просто душно, и от затхлого и сырого воздуха у нее, верно, закружилась голова.
– Да Кэйррон же! Где ты?!
Нет! Не показалось! Вот и снова! То ли здание качнулось, то ли она сама – разве в темноте разберешь? Эрна Кэдвен вздрогнула, чувствуя, как по спине меж лопаток пробежала тонкая струйка пота. Боги, это и точно обитель мертвецов, подземелье, где замирает все живое, словно мушка, по глупости присевшая на каплю расплавленной солнцем золотой смолы…
– Чтоб вы передохли, курицы! – прорычала Грэйн, догадавшись. Магия! Диллайнская магия, но не та, что прежде, хлесткая магия мужчин-эсмондов, а женская вкрадчивая ворожба колдуний-аннис. – Сэйган!
Где-то совсем недалеко кто-то глухо стучал о металл… деревяшкой какой-то, что ли? Если то капрал долбит в дверь узилища табуреткой, его счастье, а если же нет…
– …есь! – донеслось до эрны Кэдвен, и ролфийка шумно выдохнула. Точно! Это Сэйган. Осталось только дойти до его кельи и взломать дверь, и не влипнуть во мраке в какую-нибудь хитрую сычиную ловушку. Не отрывая ладони от стены, эрна двинулась вперед, не слишком уверенно, но довольно быстро.
Ей повезло: Грэйн ни разу не споткнулась
– Сержант! – радостно крикнула она, прижавшись ухом к преграде. – Я здесь!
– Капрал, ваша милость, – растерянно отозвался Сэйган из-за двери, перестав в нее колотить. – Капрал я.
– Змея с два! Выберемся, пришивай себе еще одну полоску на рукав. Я тебя произвожу в сержанты, ир-Сэйган! Это что, жесть? Дверь обита жестью?
– Похоже, свинец, вашбродь. И… я это… того… не заслужил я!
– Свинец – это неплохо… – пробормотала она, не слушая, что там бурчит денщик. – Эй! Отойди-ка! Сейчас я попробую… Кровь Морайг! Да что же это трясет так?!
На этот раз земля вздрогнула гораздо сильнее. Откуда-то сверху за шиворот Грэйн посыпалась то ли пыль, то ли труха. Ролфийка оглушительно чихнула и выругалась.
– Эрна! – встревоженно позвал Сэйган. – Эрна, тут трещина прошла по потолку! Уходите! А ну как обвалится все?
– Нечего чушь пороть, парень! Отойди от двери, я сейчас стану стрелять. Ну-ка!..
Но выстрелить Грэйн не успела. Она совсем ничего не успела, потому что калива содрогнулась снова, да не просто содрогнулась, а затрещала, заплясала на возмущенной янамарской земле, будто пьяный матрос на палубе. На миг потеряв равновесие, эрна Кэдвен попыталась ухватиться хоть за что-нибудь в этой кромешной сбесившейся тьме, но рука ее поймала лишь пустоту. Краем уха она услышала треск, почувствовала щекой движение воздуха… а потом в затылке вспыхнула боль, а в глазах – яркий свет. И темнота. Грэйн, даже не вскрикнув, повалилась куда-то вниз.
Джона и Джэйфф, шуриа
– Сжигать людей заживо – это моя семейная традиция! – шипела Священная Невеста в спину своему спасителю.
– Зато у меня лучше получается, – ответствовал ей капитан шантийских егерей, небрежно бросаясь словами через плечо. – Дай сюда огниво, быстро.
– Не отдам. У меня есть право отомстить. Они держали меня в плену!
– А я смогу дотащить сюда лестницу!
– Так тащи, а не спорь.
До драки не дошло лишь потому, что Джона изрядно подмерзла на трубе и теперь, сотрясаемая крупной дрожью, могла злобствовать только словесно. О, на словах все шурианки страшны и неодолимы, и вся сила их – в длинных болтливых языках.
– Ты меня не слушаешь, Элир. Надо в бойницы накидать соломы.
– Конечно, слушаю, красавица моя. Солома вся мокрая, не разгорится.
Спорить с Джойаной Ияри бесполезно – это Джэйфф усвоил раз и навсегда. Ослиное, а точнее ролфийское тупое упрямство злополучного эрна Янэмарэйна, должно быть, передалось женщине не только с кровью отцовских предков, но и непосредственно от неупокоенного деда-прадеда, точно ветряная оспа. И теперь Джона хотела лично изничтожить совячье гнездо – каливу, своими ручонками. Возненавидела она это место, люто возненавидела. С шуриа такое бывает: они влюбляются в дома или вещи, словно в живых людей, зубами держатся за обжитое место, предпочитая тяготы и неудобства – переезду. Пуще глаза порой берегут облюбованную вещицу и жестоко страдают, лишившись ее. Но уж если все наоборот выходит, то костра точно не миновать. Дети Сизой луны мстят домам и вещам, как врагам, – жестоко и свирепо.