Площадь павших борцов
Шрифт:
* * *
21 июня Иоахим Видер прибыл на передовую возле Белянки, когда закончилась очередная атака по захвату пленных
– Обыскали самолет?
– спросил Видер.
– Там нечего искать. Обломки и головешки.
Видер приступил к допросу пленных красноармейцев:
– Вы видели, как вчера упал наш самолет?
– Да. Он сразу загорелся.
– Что было дальше?
– Один ваш офицер выскочил и побежал. Его срезали из автомата. Больше ничего не знаем.
– Он отстреливался?
– Да. На всю обойму.
– Значит, одна рука его
– Ничего не было.
– А может... портфель?
– подсказывал Видер.
– Нет, портфеля не видели...
Видер велел поднимать полк в новую атаку:
– Мне нужны пленные, знающие больше тех, которых вы взяли. Не советую спорить. Вопрос с этим "шторхом" гораздо сложнее, нежели вы думаете. Сейчас им занимается сам фюрер!
Гренадерам снова выдали шнапс и кофе, снова проделали артподготовку атака! Потом мимо Видера протащили убитых в рукопашной. Прикладами гнали пленных. Среди них только один красноармеец был очевидцем падения самолета. Видер сразу налил ему коньяку, угостил сигаретой
– Успокойся, - сказал ему Видер.
– Ничего плохого с тобой не случится... Что тебе больше всего запомнилось в том офицере, который выскочил из самолета?
Пленный нервно досасывал сигарету:
– У него на брюках... вот так, - показал он по бокам своих галифе, был красный лампас. Как у генерала...
Видера передернуло: это мог быть майор Рейхель.
– Куда его дели?
– жестко спросил он.
– Закопали. По-божески.
– Можешь найти могилу?
– Не уверен.
– А придется... пошли!
– сказал Видер.
"Мы получили задание, - вспоминал он, - до конца выяснить все обстоятельства дела и избавить командование от мучительной неопределенности". Он-то, как разведчик, знал истинную цену портфеля... Пленного вывели к разрушенному "фезелер-шторху", велели осмотреться. Он показал в кусты:
– Вот в эту ольху и сиганул от нас.
– Если хочешь жить, отыщи нам его могилу. Вот тебе лопата. Сам будешь и раскапывать.
Пленный долго бродил в ольховнике, подозрительно озираясь, и Видер на всякий случай расстегнул кобуру, чтобы пресечь любые попытки к бегству. Лопата со скрежетом вонзилась в землю. Копать долго не пришлось - из-под земли мелькнул малиновый лампас генеральштеблера.
– Вынь его, - распорядился Видер. Ветками, сорванными с ближайшего куста, он обметал серую землю с серого лица.
– Да, это он... Рейхель! убедился Видер, но вылезти пленному из могилы не позволил и достал "вальтер".
– В этой яме ты и останешься, пока не вспомнишь, что было в левой руке нашего майора, если в правой он держал пистолет?
– Портфель... кожаный, - ответил пленный из могилы (и весь сжался в комок, ожидая выстрела в затылок).
– Куда делся этот портфель?
– Отдали. Мы отдали.
– Кому?
– В политотдел дивизии...
"Итак, - записывал Видер, - наши худшие предположения подтвердились: русским было теперь известно о крупном наступлении из района
Об этом сразу же сообщили в ставку Гитлера, а Франц Гальдер оставил в дневнике моральную сентенцию:
"Воспитание личного состава в духе более надежного сохранения военной тайны оставляет желать лучшего".
Вильгельм Адам сказал Паулюсу:
– В сороковой танковый корпус нагрянули эсэсовцы и утащили за собой "шаровую молнию" - нашего Штумме! Боюсь, что для него это плохо кончится. Лучше сразу разрешили ему отправиться в Африку к Роммелю.
Паулюс тяжело переживал арест своего генерала
– Если кто и виноват в этой истории, - сказал он - так это сам майор Рейхель, которому не терпелось, глядя на ночь, поспеть в свое казино к казенному ужину
На его столе вдруг запрыгала зеленая "лягушка"; на связь с Паулюсом вышел сам фон Бок, обеспокоенный пропажей портфеля: ведь именно 40-й танковый корпус Штумме и должен был "проложить армии путь в большую излучину Дона".
– Можем ли мы изменить планы "Блау"?
– волновался Бок.
– Теперь я думаю, что, если их отложить на некоторое время, то вы будете в Сталинграде уже не в июле, а только зимою!
– Я встревожен не менее вас, - отвечал Паулюс.
– Но шестая армия уже нацелена на большую излучину Дона..."
24 июня гроза коснулась и бункеров "Вольфшанце". Гитлер выходил из себя от ярости, генералы ОКБ обвиняли генералов ОКХ, а Гальдер, чуть не плача от оскорблений, записывал: "Травля офицеров генерального штаба... по делу Рейхеля... фон Бока завтра вызывают к фюреру". 25 июня фельдмаршал фон Бок прилетел в Ставку, где Гитлер встретил его отъявленной бранью:
– Из-за какого-то идиота Штумме операция "Блау", в таких муках рожденная, уже валяется с проломом в черепе. Не так уж глупы русские, чтобы в наши секретные директивы заворачивать селедку... Они, конечно, сделают выводы. Но я же не могу останавливать армии на пороге Дона и Кавказа!
– Да, мой фюрер, - соглашался фон Бок.
– Там все планы, там карты... Рейхель имел все. Как бы подтверждая слова Гитлера, с фронта пришла радиограмма: русская авиация дальнего действия начала обкладывать исходные позиции армии Паулюса, особенно точно прицеливаясь по штабу 40-й танковой бригады подсудимого Штумме.
– Вот результаты расхлябанности Штумме, - бушевал фюрер.
Судебный процесс над "шаровой молнией" был по-военному краток Председатель трибунала был сам рейхсмаршал Герман Геринг, который, недолго думая, предложил Штумме:
– Пять лет заключения в крепости... тебе хватит подумать? Время пролетит быстро, и жена не успеет состариться.
"Шаровую молнию" с треском и грохотом загнали в одиночную камеру, из которой иногда слышались вопросительные возгласы:
– Может быть, в этой великой империи найдется хоть один умник, который объяснит мне, в чем я виноват!?