Плоский мир
Шрифт:
— Но это нелепо! — воскликнул Иван Тимофеич.
— Это не мои проблемы, — пожал плечом преподаватель.
После этого разговора мой муж пришел домой очень расстроенный; мы долго думали, что же нам делать, но все же жалобу в министерство писать не стали, ибо в этом не было никакого смысла. В результате мы решились вот на какой шаг: что если поступать с Николашкой точно так же, как он с нами? Я думаю, вы понимаете, Павел, о чем я говорю.
— Пойти на такое и уподобиться? Сможем ли мы продержаться? — спросил меня Иван Тимофеич.
Я вздохнула и сначала ничего ему не ответила, а потом все же сказала, что если у Николая получается, то и у нас должно получиться, — и ошиблась, ибо хватило нас только на несколько дней, — вот насколько было это мерзко и как мы любили нашего внука, тогда как он никаких к нам чувств уже не питал.
Все эти переживания да
— А чего сейчас не уйдешь? — спросила я зло и даже при этом не заслонила собою его профиль, чтобы посмотреть на него.
— Ты мне деньги должна.
— За что? — спросила я и вдруг разрыдалась.
— За все, что я делал для вас раньше. И в шесть, и в семь лет помогал вам, и позже еще гораздо — все это должно быть оплачено, — и вдруг достает из прямоугольника своего портфеля стопку бумаг и на каждой все его действия прописаны во всех подробностях: тогда-то и тогда-то в такое-то-такое-то время делал он то-то и то-то и стоит это столько-то и столько-то. Все бумаги нотариально заверены.
— Тогда и ты плати за проживание! — закричала я как помешанная.
— Э нет, бабушка, не выйдет у тебя. Я вас с дедом не просил о приюте.
— Да ты в детском доме сгинул бы, если бы не мы!
— Но не сгинул же, — отвечает Николай и опять плечом пожимает — так, как он это умеет.
И тут я, рыдая, становлюсь перед ним на колени.
— Внучок, — говорю, — пощади! За что ты так со мной? Мы же отдали тебе все, что только могли!
С минуту он, закрыв собою, сверлил меня глазом. Недобрый огонек в нем сверкал, а потом вдруг весь профиль его как-то скукожился, позеленел; он мигом добежал до сумки, достал трюфель, съел его и только после этого полугубы его расправились в невыразимом облегчении; он прищурился так злобно и презрительно и говорит:
— Я вижу, что ты решила мне на совесть давить? Не пройдет у тебя это — так и знай. Если бы у тебя были бы деньги, чтобы заплатить, и ты так бы встала передо мной на колени, то да, я бы еще бы мог допустить, что это искренне, а так ты просто хочешь отвертеться. Ну уж нет! Раз нет у тебя денег, то это твои проблемы, они меня не касаются. Впрочем, я скажу тебе, как их достать: ты ведь можешь очень хорошо нажиться на смерти Ивана Тимофеича. Государство должно тебе вдовью выплату, компенсацию, так сказать. Только нужно подписать какую-то бумагу.
— Да разве позволит мне Великовский получить эти деньги? — спрашиваю, и зря спросила, потому что как только эту фамилию упомянула, сразу же полугубы Николая побелели и он злобно прорычал.
— Не смей говорить плохо об этом человеке! Слышишь, ты? Не смей! Если хочешь знать, он мой отец родной!
Да-да, именно так и сказал, а затем отвернулся и ушел. Но ненадолго: скоро возвратился и опять стал деньги с меня требовать, на этот раз пуще прежнего, да еще и грозился в тюрьму засадить. Что было делать мне? Я поняла, житья не будет, пока не выполню то, что он просит. Пришла я в плоскость сбербанковой комнаты спросить, как оформить мне заявление о вдовьей компенсации, а там прошла по всему прямоугольнику и вижу, громадная очередь и за линией стола кассира сидит человек ну прямо точная копия вас, Павел, да-да, я не шучу, а рядом с ним Великовский — стоит и смотрится в зеркало, а со стороны оно похоже на картину… ну, думаю, все, дело «швах»… Да и очередь какая необычная! Они не стоят на месте, а все двигаются, двигаются, жрут шоколадные трюфели и кричат, что «этот швейцарский банк задолжал им огромные деньги», а потом вдруг замолкают и снова ходят, тяжело сопя носом, сталкиваясь друг с другом выпуклостями плеч и прямоугольниками туловищ. В руке у каждого серебряный поднос с каким-нибудь причудливым изображением: вот артист кукольник, у которого вместо ладоней кожаные пятипалые кресла, держит лески, к которым прикреплены марионеточные куклы, вот и свинья, сжирающая шоколадный трюфель, который протягивает ей антиквар, сидящий в такси, — и кажется, что в следующий момент машина собьет несчастное животное, а на третьем подносе — таксист, старающийся проглотить кругляш монеты, чтобы он не занимал ему руки, — к нему подошел его лучший друг, учитель математики, и нужно немедленно с ним поздороваться, — и так и так далее, в самых различных причинно-следственных взаимосвязях.
Тук-тук-тук,
Тук-тук-тук,
Тук-тук-тук,
Тук-тук-тук,
— слышатся возгласы
Староверцев снова подошел к старухе, занес над нею кулак и ударил по краю лба, на сей раз сделав это немного сильнее.
Гордеев внезапно встал и направился к линии двери, но выглядело это не так, будто чаша терпения его переполнилась, и он решился на что-то или же действовал под властью некоего внезапного порыва, — нет, это скорее было сродни тому же самому чувству, которое испытал он один раз во время разговора с Великовским, когда его дядя рассказал о таксисте, сбившем Фрилянда, — ноги сами подняли его туловище, — но на этот раз Гордеев находился в каком-то заторможенном состоянии: по выражению его профиля, и, особенно, по его глазу, внутри которого, казалось, водили хороводы какие-то таинственные искры, — по всему этому можно было догадаться, что рассказ старухи находится теперь где-то внутри него. Когда Староверцев понял, что Гордеев уходит, его полугубы, казалось, растянулись в чуть заметной улыбке, а старуха все продолжала говорить, как будто даже по инерции, и еще долго профессор не мог остановить ее.
Гордеев вышел в плоскость улицы; он знал, что Великовский сейчас в министерстве, но не помнил, как добраться туда из этой части города. Он остановил прохожего и спросил.
— Я объясню вам, но только если вы заплатите мне, — ответил тот совершенно спокойно.
Гордеев побледнел и поспешно прошел мимо, а искры в его глазу завращались только еще быстрее.
Вскоре он вроде бы вышел на знакомую улицу и уже понял, как ему идти, но тут его ждала неожиданность — когда он нашел на один из домов, из-за деревьев, росших перед домом, выскочил какой-то старик и угрожающе выпалил:
— Вы заслонили собой ту часть сада, которая принадлежит мне, вступили на чужую территорию. Пожалуйста, заплатите штраф, — и старик назвал сумму.
— Да вы шутите!
— Нисколько, милый человек! Если не заплатите, сейчас же отведу вас в участок.
Напряженная пауза.
— У меня нет столько денег с собой, — произнес Гордеев.
— Это не мои проблемы, — с готовностью ответил старик и пожал плечом.
Они препирались бы еще долго, если бы из дома не показалась женщина, которая, услышав разговор на улице, решила, по ее собственному выражению, «вправить старику мозги», — она говорила, что сад общий, и пусть этот молодой человек платит всем, кто живет в доме; и пока они спорили, Гордееву удалось-таки незаметно улизнуть: он поднялся вверх плоскости и обогнул их так, чтобы не заслонять собою, (иначе они увидели бы, что он хочет уйти), а потом спустился опять вниз, в ту часть плоскости, которая относилась к тротуару, и некоторое время шел очень быстро, а потом, когда уже был от них на приличном расстоянии сделал резкий рывок и побежал.
Опасаясь, что кто-нибудь может снова остановить его и потребовать деньги, он решил более не сбавлять темпа, но если от внешнего мира ему удалось таким образом отгородиться, то внутри его головы, помимо назойливо кружащегося в ней рассказа старухи, появился очень странный писклявый голосок, который назойливо повторял ему, что он за все и всегда должен платить.
Раньше, десять лет назад, когда Великовский еще особенной власти не имел, было спокойнее… вот ты бежишь сейчас раз-два, раз-два, раз-два — наверняка доставляешь кому-нибудь неудобства, — значит, придется заплатить… И вдруг Великовский на картине начинает двигаться!.. Сходит со стены и говорит, как это ловко ему удалось прикинуться. «Я всегда за вами наблюдаю, так и знайте!»… Да-да, а вдруг ты сейчас невзначай собьешь кого-нибудь? Придется платить!.. Раз-два, раз-два, раз-два… Мой Иван Тимофеич увидел это по телевизору и так переволновался, что попал в больницу с сердечным приступом — там-то его врачи и оприходовали… или тебе захочется пить, а? Денег не хватит на стакан воды, из лужи придется… но ведь и это частная собственность!.. Раз-два, раз-два, раз-два… Манекены все то и дело посматривают на картину, которая висит на стене, своими безжизненными глазами посматривают, а на ней Великовский, у зеркала стоит, да еще так хорошо нарисован, как будто это, ей-богу, сам он… раз-два, раз-два, раз-два… произнес слово — плати, шагнул — плати, сделал вздох — плати…а если нет денег, то это твои проблемы, попадешь в участок или, еще того хуже, в больницу — там-то тебя быстро оприходуют… раз-два, раз-два, раз-два… да-да, сам это он и был, в глазу-то его все эти погончики и форма, и сами ветераны отражались, смотрел, изучал и посмеивался про себя, как это ему ловко удалось совершить подтасовку…