Пляска смерти
Шрифт:
— Вот, блин!
— Ага, — отозвалась я.
— Кому ты первому скажешь?
Я покачала головой и прислонилась к дверце шкафчика:
— Никому.
Она посмотрела вопросительно.
— Не могу я им по одному говорить — или Ричард из себя выйдет, или кто-нибудь еще. Надо к ним выйти.
Она оглядела помещение:
— Сюда они все еле войдут.
Я подтянула колени к груди и прижала покрепче:
— О Боже мой, Клодия, Боже мой!
Она присела рядом со мной, и столько было на лице ее сочувствия, что я отвернулась. У меня стало
— Помоги мне, пока я не разревелась.
— Что тебе помочь?
— Встать.
Она взяла мою протянутую руку и подняла меня без усилий, придержав за локоть, будто знала, что это нужно. Я не стала спорить. Так мы дошли до двери, и там я отняла руку и открыла дверь.
Я думала, что владею лицом, но ошиблась, наверное. Потому что они все отреагировали. Только Ашер и Жан-Клод ничего не показали, но отсутствие реакции было достаточной реакцией само по себе.
Мика и Ричард первыми потянулись ко мне, почти одновременно. Посмотрели друг на друга, и Мика отступил, чуть наклонив голову, давая Ричарду первым прикоснуться ко мне. Правильно с его стороны, но я бы предпочла его, потому что Ричард наверняка скажет что-нибудь такое, от чего хуже станет.
Он полуобнял меня так, чтобы видеть мое лицо.
— Значит, «да»?
Я кивнула, потому что не доверяла голосу. Горло так стянуло, что было почти больно, будто я задыхалась.
Он обнял меня, поднял, завертел в воздухе. Когда я смогла отодвинуться, чтобы увидеть его лицо, он сиял. Сиял! Доволен был! Радовался!
— Как ты смеешь радоваться? — спросила я.
Улыбка стала увядать.
Жан-Клод спросил:
— Ты бы предпочла, чтобы он печалился?
Ричард поставил меня на пол, а я посмотрела на Жан-Клода, снова на Ричарда, который сейчас уже совсем не радовался. А действительно, что бы я сделала, если бы он разозлился или опечалился из-за того, что я беременна?
Я опустила голову, уперлась макушкой Ричарду в грудь.
— Прости, Ричард, прости меня. Хорошо, что кто-то этому рад.
Он тронул меня за лицо, поднял мне голову, чтобы я смотрела на него.
— Не могу я не радоваться, Анита. Не могу. Если у нас ребенок…
Он пожал плечами, но глаза его были полны радости, тревоги — ой, сколько там было эмоций!
— Что бы ты хотела от нас услышать, ma petite?Если нам не полагается радоваться, то что бы ты хотела?
Я отодвинулась от Ричарда. Я сама не могла радоваться, и то, что радовался кто-то другой, меня раздражало.
— Не знаю. Наверное, то, что вы чувствуете.
Мика тронул меня за руку:
— Я огорчен, что тебя это печалит.
Я ему улыбнулась, и сам факт, что я могла кому-то улыбнуться, наверное, был хорошим признаком.
— А что ты по этому поводу чувствуешь?
Он улыбнулся в ответ:
— Я тебя люблю. Как меня может не радовать, что твое маленькое продолжение будет здесь бегать?
Я покачала головой:
— Ты не чувствуешь себя обманутым? В том смысле, он ведь не может быть твоим.
Он пожал
— Когда я шел на вазэктомию, я знал, что отказываюсь от собственных детей.
— А зачем ты это сделал? — спросил Ричард. — Тебе же еще нет тридцати, зачем так было с собой поступать?
Мика обнял меня, притянул к себе.
— Мой бывший альфа, Химера, любил беременных женщин-оборотней. Если какая-нибудь из его подчиненных беременела от другого, кто был ей дорог, он ее брал себе, пока она не потеряет ребенка. Он ловил кайф от этого — оторвать ее от любимого, трахать ее, пока она беременна, от того, что она ребенка теряла.
Я прижала его покрепче, прижала и слушала, как бьется его сердце. Голос его не выдавал, как это было ужасно, но выдавал пульс. Я слыхала уже эту историю, но Ричард не слыхал. На его лице выразилось отвращение и еще что-то — кажется, гнев.
Никогда я не слышала о Химере ничего такого, что заставило бы меня пожалеть, что я его убила. Вот об этой смерти у меня никогда, никогда не было сожалений.
Натэниел подошел ко мне сзади, тоже обнял, зажав меня между ними двумя. Это было так уютно, такая это была защищенность… даже после Микиного страшного рассказа, даже с подтвержденной беременностью — все равно как в укрытии. И это ведь тоже хороший признак?
Сбоку к нам подошел Жан-Клод. Все наши головы на всех плечах повернулись к нему.
Он очень бережно тронул меня за лицо и улыбнулся:
— Что бы ни случилось, ma petite,мы тебя не бросим.
Ашер обошел с другой стороны, и я оказалась как в коробке из четырех мужских тел.
— А меня в компанию не включают? — спросил Ричард, и в голосе его было больше печали, чем злости.
— Включают, если ты хочешь, Ричард, — ответил Мика. — Никто тебя не исключает из нее — кроме тебя самого.
Он протянул Ричарду руку.
Ричард уставился на нее, потом на всех мужчин.
— Анита, я не могу. Не могу я в этом участвовать.
— В чем, mon ami? — спросил Жан-Клод.
— Когда вы все вместе.
Мика опустил руку.
— Мы тебя не просим с кем-нибудь заниматься сексом, Ричард. Мы просто создаем уют для Аниты — и для себя. Ты же оборотень, ты понимаешь, как нужны прикосновения, чтобы прогнать тревогу или страх.
Ричард покачал головой:
— С ним — это всегда секс. — Он показал на Жан-Клода. — Не обманывайся на его счет, Мика. Ему приятно тебя трогать.
Похоже, он решил, что его неловкость из всех мужчин лучше прочих поймет Мика.
Мика обнял Жан-Клода за талию, притянул чуть ближе к себе и ко мне. От этого рука Жан-Клода еще надвинулась на плечи Мики, тела их соприкоснулись от бедра до груди. Мика, устраиваясь поудобнее, смотрел в глаза Ричарду.
— Если бы он был таким же оборотнем, как они, им было бы приятно его прикосновение. Мы все испытали потрясение. Всем нам неуютно, Ричард. Мы все думаем, как изменится жизнь каждого из нас с появлением ребенка. Мы боимся, а ты разве нет?