По дорогам жизни и смерти
Шрифт:
Вокалисты, как правило, люди внешне очень яркие. Передо мной же встала маленькая, совершенно неприметная девочка. И мне сразу же на память пришёл счастливый случай услышать соловья. Прямо у края асфальтовой дорожки над обрывом к реке Сож, усевшись на ветку куста, пел соловей. Люди останавливались и слушали. Он видел людей, и люди видели эту серенькую кроху, творившую небесное чудо. Он пел, понимая значимость своего волшебства. Я слушала трели и думала, как в этой маленькой птичке вмещается столько чарующих многоцветных звуков.
Эта аналогия вплеталась в образ маленькой поющей девочки. И я подумала: «Соловушка».
Сельская школа не сформировала в ней представлений о людях, о мире. Да она и не знала его. Ей тяжело давались общеобразовательные предметы, а музыкальные дисциплины входили в неё органически, сами собой. История литературы для неё –
Иван Степанович не мог не радоваться своей ученице. Техника её пения совершенствовалась. Он демонстрировал её, как некое диво. На выпускных экзаменах зал замер, поглощая трели и рулады необычайной красоты. На лицах слушателей отражалось только одно: восторг и блаженство.
Вся Государственная комиссия единодушно поставила ей – 5. Председатель комиссии и зав. кафедрой по вокалу Минской консерватории сказала ей: «Приезжай в Минск, мы примем тебя в консерваторию без экзаменов».
Незадолго перед Государственными экзаменами, по дороге к родителям она в пригородном поезде познакомилась с солдатом – дембелем. Он заканчивал службу в Белоруссии. Она влюбилась в него. После Государственного экзамена по вокалу он сделал ей предложение, и она вместо консерватории поехала с ним в Казахстан. Вернулась в Гомель через два года с мужем и ребёнком. В поисках работы она обратилась в училище, с просьбой дать ей иллюстраторские часы. Но ни её бывший педагог, Иван Степанович Проценко, ни дирижёр Алексей Петрович Лукомский не помогли ей. Она разочаровала, подвела их. За два года она, конечно же, потеряла мастерство, которому учил её педагог. Мне было жаль её, и я спросила у Лукомского: «Почему Вы не хотите ей помочь?» А он мне ответил: «Что я могу сделать, если ей надо называться не Лабудевой, а Лабуховой».
Кто-то из учащихся говорил мне, что они с мужем поселились в пригородной деревне. Муж работал в Гомеле рабочим, а она почтальоном. Но через некоторое время ей предоставили работу директора сельского клуба. Работала она с народным хором и очень быстро потеряла технику классического пения.
Прошло много лет. Однажды в юбилейный праздник Дома детского творчества я с удовольствием слушала вокальный женский ансамбль. Пели на высоком профессиональном уровне педагоги музпедучилища. Один голос колоратурное сопрано, выделялся редкой красотой, а исполнительница смотрела на меня. После концерта подошла и спросила: «Вы меня помните?»
– Лабудева?
– Да, только я давно уже Костенко, на пенсию оформляюсь.
– Ну, как Вы живёте? Где работаете?
– Пока ещё работаю директором сельского дома культуры. Дети выросли, трое их у меня, внуки уже есть. Муж недавно умер, пил много. А я технику пения давно потеряла, веду народный хор.
– А дети, внуки поют? Может, у кого-то из них есть голос, подобный Вашему?
– Нет, к сожалению, – грустно ответила певица.
Я её часто встречаю на поэтических вечерах. Гомельские поэты дают ей свои, не всегда зрелые стихи, и она пишет на их слова прекрасные народные песни и романсы и сама их исполняет. Это звучит превосходно, но мало кто знает о ней, как о композиторе, потому что у неё нет никаких связей в музыкальном мире, да и живём мы далеко от столицы. Я смотрю на неё в зале, ничего вроде бы нет в ней примечательного, а всмотришься в лицо, и вдруг открываешь Нечто, что-то затаённое, необычное, и я думаю: «А ведь весь мир мог бы знать её…»
Дедушкина скрипка
Как-то раз преподаватели нашего училища, муж и жена Андрей и Татьяна Явтуховичи, сказали мне, что купили в деревне Жгунь Добрушского района скрипку, всего за 300 рублей. «Оказалось – мастер Вильом. Купили у Гуцевых. Не знаете?»
Я удивилась: «Как такая скрипка могла оказаться в деревне Жгунь»? И ответила им: «Не знаю». Этот разговор зашевелил мою память, детские военные годы, я вспомнила дедушку Тимофея Афанасьевича Василенко, игравшего на скрипке. Навещая в Добруше мать, я спросила как-то, не знает ли она, куда девалась дедушкина скрипка и Гуцевых из Жгуни?
Мать ответила: «Гуцевы – наши дальние родственники. Девичья фамилия моей бабки Параски по линии матери – Гуцева. А мой дядька Сенька, бабушкин двоюродный брат из Жгуни, который у нас часто гостил, – Гуцев. Дедушкину скрипку взял дядька Сенька в залог за коня, когда немцы вступали в Добруш. Дедушка Тимофей гостил у нас в Карелии, а бабушка с семьёй ушла с частями Красной Армии. Варе – вот-вот родить, и если бы не конь, они бы пропали. Выручили двоюродные братья Гуцевы, Сенька и Афонас. Как только немцы вошли в Добруш, сразу расстреляли всех коммунистов и их семьи, а бабушкина фамилия стояла вначале списка, предал лучший друг.
Рыская по Добрушу с эсесовцами, всё говорил: «Она не могла далеко уйти».
Где-то возле Курска Варя родила в окопе, коня реквизировали красноармейцы, и они уехали уже поездом в глубь страны.
А когда вернулись домой в 1944 году, дядька Сенька потребовал за скрипку коня. А где его взять? Люди пахали землю, впрягаясь, как кони, в плуги. В 1947 году дедушка умер, а скрипка осталась у Гуцевых, а где она сейчас – не знаю».
Я вспоминала большой дедушкин дом в саду, не хату, а именно дом, покрытый с четырёх сторон красной крышей, с очень высокими потолками, с резным, просторным крыльцом, где помещался стол с самоваром. На четыре больших окна – грядка с георгинами, а на три окна в саду – грядка зелёной травки с цветочками-цыганочками. Возле крыльца – высокая вишня, на которую дети легко забирались. Мы приезжали к дедушке и бабушке в гости, потому что жили в Карелии. Дедушка сидел на крыльце и играл по нотам на скрипке. После, работая в музучилище, когда я слушала Моцарта или Брамса, я вспоминала дедушку, потому что это были знакомые мелодии детства.
Мы с сестрёнкой Валей зачарованно слушали скрипку, а когда дедушка кончил играть, потребовали дать и нам поиграть. Но дедушка, добрый, любимый дедушка, не дал даже пальцем коснуться скрипки, а положил в красивый футляр, с зелёной бархатной обивкой и спрятал в шкафчик. А ноты дал. Я спросила у деда: «А к чему эти значки?»
– Это азбука, по которой читается музыка. Когда подрастёшь, я тебя научу».
Но научиться играть мне так и не удалось, помешала война.
Карелия – прекрасная страна. В Импилахти родился мой брат, и дедушка хотел познакомиться с внуком, порыбачить на берегу Ладожского озера и полюбоваться красотой края, богатого рыбой и ягодами. В полдень я относила ему обед, а к ужину он приносил рыбу. Последний мой поход по берегу Ладоги запомнился на всю жизнь, потому что началась война, и в этот день немецкий самолёт обстрелял нас, но молниеносная реакция деда спасла мне жизнь. Он, буквально, воткнул меня в расщелину среди камней и закрыл своим телом.
И ещё я вспомнила эпизод возвращения из эвакуации в разрушенный и сожжённый Добруш. Бабушка вернулась из Жгуни, а дедушка вышел навстречу и спросил: «Ну, как?»
– Машинку можем забрать.
О какой машинке шла речь? Наверное, о швейной.
– А скрипка? – хрипло, как сжатая пружина, спросил опять дедушка.
– Когда вернём коня.
– А, а, – так же хрипло и печально ответил он.
Удивительный человек был мой дедушка по матери. Судьба деда Тимофея – трагическая. Он сын цыганки-танцовщицы из деревни Романовичи в пригороде Гомеля. Может, и название её – от романов, цыган. А отец его, молодой скрипач из состоятельной семьи, был лишён родительского благословения и наследства из-за женитьбы на нищей цыганке. Социальное происхождение Афанасия Василенко я не знаю. Дедушка не помнил отца, но профиль его в виде Мельпомены сделал на трафарете, который под потолком окантовывал стены дедушкиных комнат. Погиб Афанасий трагически из-за скрипки в возрасте 18-19 лет, убили цыгане, а потом другие цыгане вернули скрипку вдове. От горя и слёз красавица-цыганочка ослепла и вынуждена была просить подаяния. Научила пиликать на скрипке своего малыша Тимошу. Красивый мальчик в 5-7 лет довольно сносно играл на скрипке какие-то народные мелодии возле Дворца кн. Паскевича, привлекая внимание богатой публики. Но сезон быстро заканчивался. Слепая цыганка научилась плести корзины, и всю зиму Тимоша продавал их.