По обе стороны экватора
Шрифт:
В тот вечер я уходил с «Мараканы» усталый и счастливый. Как может быть счастлив человек, сделавший очень трудную и важную работу.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«Лузитания» счастливая и несчастная
— Каждому человеку предназначено судьбой совершить что-то такое, чтобы люди потом вспоминали… — философствует изрядно подвыпивший мулат Зека, худой и костлявый старик, отличный плотник, обычно молчаливый и сосредоточенный и, наверное, именно потому — такой говорливый после обязательного вечернего стаканчика.
— О тебе-то, может быть, и вспомнят, — говорит его собеседник, молодой, крепко сбитый негр. — Вся Санта-Марта на твоих табуретках сидит.
Зека внимательно смотрит на негра и, собрав с усилием морщины на лбу, ищет какой-то убедительный аргумент. А негр не хочет ждать, он требует ответа немедленно.
— Нет, ты скажи: что я могу? Прямо сейчас и скажи…
Философский спор этот повторяется каждый вечер под нестройный аккомпанемент разных споров и разговоров, под мерное журчание голосов за другими столиками, под добродушное позевывание старого пса Арлекина, лежащего под стойкой, под разрывающие душу романсы Вандерлея Кардозо, истекающие из подвешенного на стену транзисторного приемника «Филипс», под уютное шипение сковородки за грязной занавеской и звон игральных костей, бросаемых в тарелку, под пронзительный скрежет тормозов и раздраженные автомобильные гудки на ближнем углу, где светофор давно уже не работает, а поставленный вместо светофора регулировщиком движения полицейский сержант Соуза предпочитает не торчать среди машин, а отдыхать здесь, в задымленной и уютной «Лузитании».
Вообще-то на вывеске над входом поначалу значилось: «Фелис Лузитания», то есть «Счастливая Лузитания». Но когда-то давно щит со словом «Фелис» отвалился. Остался только второй — с «Лузитанией». Старый Педро увидел в этом перст судьбы и не стал тратиться на ремонт. И уже бог знает сколько лет некогда «Счастливая Лузитания» так и оставалась просто «Лузитанией». Без всякого там «Фелис». И в этом была своя горькая сермяжная правда: о каком «счастье» может идти речь применительно к такому заведению, как ботекин?
Поясню, что «ботекин» — это маленький бар, народное кафе, кабачок, словом, заведение, которое мы, русские люди, назвали кратким и точным словом «забегаловка». Но «ботекин» — это типично бразильское заведение, я бы даже сказал «явление». О нем написаны сотни статей и даже социологических исследований. Бессмысленно искать аналогии между бразильским «ботекином», парижским «бистро», лондонским «пабом» или московским «пивным залом». Потому что ботекин — это ботекин… Это, пожалуй, самое типичное прибежище простого бразильского люда, огонек в холодной ночи для маленького человека, который приходит сюда не столько для того, чтобы выпить пива или кофе, сколько ради человеческого тепла, общения, ради иллюзии своей нужности кому-то другому, пускай случайному собеседнику, оказавшемуся в этот вечер за твоим столиком или рядом с тобой у стойки. Ботекинов в Рио — тысячи. Или десятки тысяч. Они буквально на каждой улице, еще чаще — в переулках, глухих тупиках. И различаются не столько названиями и размерами (в большинстве своем это тесные щели), не столько ассортиментом напитков или закусок (они всюду одинаковы), сколько атмосферой, стихийно возникающей в каждом из них, неписаными, но свято почитаемыми традициями, индивидуальностью хозяина заведения и, конечно же, составом, характером и уровнем постоянной клиентуры.
Находящаяся в нескольких кварталах от нашего «Сан-Жорже» «Лузитания» могла быть отнесена к категории самых заурядных ботекинов Рио. Вот уже три десятка лет ее основатель и хозяин португалец Старый Педро поддерживал свое заведение ценой героических усилий и полной самоотреченности. Задолго до начала второй мировой войны, покидая отчую землю, он поклялся сколотить капитал и преуспевающим героем возвратиться домой.
Но эти планы рухнули, когда еще не началась война. Старый Педро понял, что ни разбогатеть, ни возвратиться домой не удастся. Он женился на бразильянке, прожил с ней десять лет. Потом она вместе с сыном уехала от него. С годами житейские планы Старого Педро стали куда более скромными и соотнесенными с суровой действительностью: дожить остаток дней, раз уж не суждено в достатке, то хотя бы не в крайней нищете.
Все мы, кто посещал «Лузитанию», знали историю нашего доброго, молчаливого хозяина, хотя никто никогда не расспрашивал старика о его жизни, ни высказывал ему вслух сочувствия. Во-первых, потому, что у каждого клиента «Лузитании» были свои проблемы, свои несчастья и свои головные боли. А в ботекин люди ходят не для того, чтобы говорить о них, а для того, чтобы о них забыть. А во-вторых, никто не говорил о несчастной жизни Старого Педро, потому что стоит ли вообще об этом говорить? Ведь нет в Рио ни одного ботекина, хозяин которого был бы не то чтобы счастлив, а хотя бы доволен своей судьбой.
Находилась «Лузитания», как я уже сказал, в нескольких кварталах от «Сан-Жорже», в одном из переулков, идущих от улицы Сан-Клементе к подножию невысокой горы Санта-Марта. Если смотреть из окон нашей квартиры на одиннадцатом этаже «Сан-Жорже», Санта-Марта видна, как говорят фотографы, на переднем плане. Холм этот слегка напоминает первую, ближайшую к заливу Ботафого, волну горной гряды, опоясывающей все центральные и южные районы города и увенчанной 700-метровым Корковадо с фигурой Христа. Все эти геотопографические подробности привожу не случайно: на склонах Санта-Марты размещалась тогда одна из самых больших в Рио фавел. И большая часть ее обитателей избрала именно «Лузитанию» Старого Педро местом своего вечернего отдыха и традиционного «батепапо», так называется у кариок задушевный разговор, которым лучше всего наслаждаться именно в таком месте, как «Лузитания».
И тут пришло время рассказать, как выглядит этот ботекин. По сути дела, он представляет собой длинную узкую щель в стене дома, без окон и дверей. На ночь она задергивается сверху вниз железной шторой, а днем, когда жалюзи поднимаются, прохожим, чтобы попасть в «Лузитанию», не нужно отворять дверь, не нужно опасаться споткнуться о порог. Шаг в сторону с тротуара — и ты уже в ботекине, где слева по стене — высокая стойка, а вдоль правой стены — полдюжины крохотных столиков с пластиковым (легче смахивать остатки трапезы и пролитые напитки) покрытием и тремя грубо сколоченными стульями вокруг каждого стола. Именно тремя стульями, ибо четвертой своей стороной каждый стол прислонен к стене. На высокой черной доске, стоящей у входа, мелом начертан нехитрый ассортимент закусок, которые стряпает за деревянной перегородкой старая нега (так зовут в Рио негритянок) Лурдес, выполняющая в «Лузитании» обязанности кухарки, официантки, уборщицы и экономки Старого Педро. А сам он всегда за стойкой с тряпкой в руке принимает заказы, варит кофе, смахивает пивную пену со стойки на усеянный окурками пол, покрикивает на Лурдес, получает деньги, отсчитывает сдачу, подкручивает регулятор громкости висящего на стене транзистора, чтобы убавить (когда передают выпуск международных новостей) или прибавить (когда начинается футбольный репортаж) звук. За спиной Старого Педро на полках — галерея бутылок, в основном тростниковой водки кашасы: «Прайанинья», «Агуа Велья» и «Агуарденте», и пива: «Брама» с традиционными красно-черными этикетками, «Скол» — с золотистыми, «Антарктика» — с голубыми. Несколько бутылок красного столового вина «Санге де Бой», что означает «Кровь быка», с темно-красными этикетками, запечатлевшими улыбающегося джентльмена в парике и старинном камзоле, стоят на самых верхних полках: вино посетители «Лузитании» почти никогда не просят. Там же, наверху, — бутыль жинжи — португальской вишневой наливки «Эспинейра», напоминающей Старому Педро о далекой родине.
На одном краю стойки установлен кособокий и засиженный мухами стеклянный шкафчик, в котором виднеются крохотные бутерброды с сыром и ветчиной, палочки поджаренной трески и пирожки с мясом. На друбельности: во многих ботекинах кофе либо варится вручную, либо вообще не подается. Старый Педро установил кофеварку не случайно. Точно рассчитав стратегически важную позицию «Лузитании» между фавелой Санта-Марта и набережной Ботафого, неподалеку от универмага «Сиерс», стадиона «Флуминенсе», аргентинского посольства и капеллы «Носса сеньора Пьедаде», он надеялся иметь более разнообразную, чем в большинстве ботекинов, клиентуру. Так оно и вышло: «Лузитания» но только стала прибежищем нищих обитателей Санта-Марты, но и привлекла более солидную публику. Презрев незримые социальные перегородки, за стойкой Старого Педро встречались лифтер из отеля «Плаза-Копакабана» Флавио и сеу Жоакин из ДОПСа, плотник Зека, спускавшийся в «Лузитанию» из Санта-Марты, и капитан Америко Гимараес, который, возвращаясь домой из военной академии «Агульяс Неграс», тоже не прочь был заглянуть к Старому Педро. Туда частенько наведывались и мы с Ариэлом. И именно там познакомился я с еще одним, пожалуй, самым известным завсегдатаем «Лузитании» — знаменитым фельетонистом и хроникером, репортером и писателем Сержио Порто, который не раз вылавливал в беседах завсегдатаев этого симпатичного кабачка идеи и сюжеты своих репортажей, анекдотов, рассказов и хроник.