По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России

Случевский Константин Константинович

Ни одно из лиц, выбираемых дворянством, и то только матрикулованным, никем не утверждается и нарождается на свет, облекаемое властью из дворянской избирательной урны. Губернский предводитель дворянства, Ritterschafftshauptmann, не утверждается даже императором. О ландратах, членах нидерландгерихтов, мангерихтов, магистратов, уездных, приходских и фохтейских судов нечего и говорить; правительственная власть никого из них не утверждает. в самом Ревеле, где разнообразие в судах еще значительнее, где имеются суды: нижний, сиротский, коммерческий, цеховой, морской, фрахтовый, кемерейный, ветгерихт, баугфрихт и др., тоже нет и речи о каком-либо утверждении. Даже гакенрихтеры, то есть начальники уездной полиции, избираемые на три года и управляющие частями уезда, определяются на места, по выборам матрикулованного дворянства, без представления об утверждении их губернскому начальству. они обязаны только явиться в губернское правление, чтоб оставить в канцелярии «свой адрес»; это очень оригинально и вполне объяснимо: гакенрихтер может жить, где хочет, живет большей частью в своем имении,

где находится его канцелярия, архив и где он должен иметь помещение для арестантов. С переменой лица переменяется, следовательно, и местожительство одного из начальников уездной полиции: как же не известить об этом губернское правление, как не сообщить ему своего адреса? Из этих подвижных полицейских центров гакенрихтер ведает свой район; он производит следствия по преступлениям и проступкам, он разбирает и решает гражданские иски не свыше пятнадцати рублей, он решает дела по полицейским проступкам с правом наложения полицейских взысканий. В качестве помещика, он, как начальник мызной полиции, может давать себе, как начальнику уездной полиции, предписания и, наоборот, жаловаться на него можно ему самому. Он, гакенрихтер, ни по определению своему на должность, ни по интересу, который для него лично связывается с этой должностью, ни по служебной карьере, которая вполне зависит от дворянства, ни по общественному положению, как дворянин, вовсе не зависит от начальника губернии, которому, как сказано, только сообщает, по вступлении в должность, свой адрес. Начальник губернии может, в случае надобности, только «отстранить» его, но удаляется он от должности исключительно дворянским оберландгерихтом по своему, дворянскому, суду. Предводитель дворянства дает подобному гакенрихтеру «предписания», и это, так сказать, доказывает воочию только что сказанное, то есть полную зависимость начальника уездной полиции не от губернского начальства, а от своих собственных матрикулованных дворян. Это ли не парализация административной и правительственной власти? Неудивительно, что во всяком преобразовании полиции местное дворянство видит для себя «серьезную опасность». Но подобные опасности заявлялись бессчетное число раз и по введению в крае русского языка, и по устройству крестьян, и по делам православной церкви, и по школам, и когда на них не обращали внимания, они оказывались в действительности не существующими.

Кстати о крестьянах, во внимание к совершенно исключительным особенностям их своеобразного быта, следует сказать, хотя несколько слов, и о них.

Описание путешествия одна из самых удобных литературных форм для того, чтобы касаться вопросов, наиболее разнообразных; ничто не мешает говорить на одной и той же странице о молочном хозяйстве, солнечном луче и историческом факте. Пользуясь случаем, при посещении последнего из городов балтийского края, надо сказать, хотя несколько слов, и о крестьянах, придерживаясь, главным образом, почерпнутых на месте данных и исторического развития жизни края, которые доказывают с самой полной ясностью, насколько наше правительство постоянно и всегда последовательно стояло во главе движения по улучшению быта местных крестьян. Здесь будет речь о земельном вопросе в крае только для полноты, так как, при существовании других, более существенных вопросов, он не должен считаться стоящим на очереди, он — в тени.

Характерность положения крестьян в прибалтийских губерниях не может не обратить на себя внимания всякого приезжающего сюда, потому что, с первых же шагов, при первых расспросах и разговорах, приезжему становятся ясными некоторые замечательные особенности.

Во-первых, крестьяне во всех трех губерниях, но для каждой по-своему, с самого начала нынешнего столетия, освобождены без земли.

Во-вторых, когда, с течением времени и по примеру правительства нашего, являющегося самым крупным собственником в крае, пришлось местным людям, против воли, допустить выкуп крестьянских земель в их собственность, случилось нечто странное, и посторонний наблюдатель не может не быть поражен сведениями, ему сообщаемыми. — о том, что, если в России помещичьи и крестьянские земли обложены тяготой равномерно, здесь вся тягота лежит на одних только крестьянских землях, называемых, поэтому, в отличие от «мызных» — «повинностными»; поземельного налога крестьяне платят в 5-6 раз более помещика, и земские повинности (например, дорожная, достигающая в одной Лифляндской губернии 600,000 руб. в год) лежат все, целиком, на крестьянах, причем раскладка производится все-таки помещиками.

В-третьих, если приглядеться к, так называемому здесь, выкупу крестьянских земель в собственность, то нельзя не обратить внимания опять-таки на замечательные особенности:

а) в Лифляндской губернии, например, когда, в далеком будущем, крестьяне действительно выкупят всю свою землю окончательно, они заплатят за 1.190,755 десятин 871/2 миллионов рублей; в нашем юго-западном крае за 4.000,000 десятин выкупная сумма достигла только 81 миллиона рублей, т. е. наши юго-западные, хорошо обставленные помещики получили в 3-4 раза менее лифляндских;

б) самый переход земли в собственность крестьян, запродажа усадеб, например в Курляндской губернии, обставлена здесь такими трудностями контрактных условий (стоит только просмотреть десяток контрактов), что, до полного выкупа, который еще Бог знает когда последует, крестьянин, в силу контрактных условий, исполнение которых часто совершенно невозможно, может быть ежеминутно удален с своей земли, причем не только уничтожается самый контракт, но и вся «неуплаченная» сумма считается «просроченною». Это последнее условие становится особенно важным, во внимание к тому, что судебная власть,

разбирающая препирательства, находится тут в руках дворянства;

в) самая собственность крестьянина на землю, даже при окончательном выкупе её, самой дорогой ценой, никогда, во веки-веков, не будет полной собственностью, так как, согласно многим запродажным условиям, крестьянин-собственник никогда не будет иметь права строить на своей земле мельницу, открывать торгово-промышленные заведения, охотиться и т. п., тогда как за помещиками, опять-таки во веки-веков, оставляется право, принадлежащее в остальной России только Верховной власти, отчуждать крестьянские земли под плотины, дороги и т. п.

Уже в XIV веке существовало здесь основное деление земля на «мызную» — Hofesland, и «крестьянскую» — Bauerland. В далекие дни владычества ордена, деление это было отнюдь не юридическим, так как вся земля принадлежала помещику, местному представителю ордена, но, в силу обычая и личной пользы помещика, крестьянская земля считалась всегда неприкосновенной и, даже, наследственной. С течением времени началось, однако, перекраивание земель, и если в сороковых годах нашего столетия количество крестьянских земель составляло ²/₃ мызных, то в настоящее время они составляют около ¹/₃. Это перерождение земель имеет свою, чрезвычайно назидательную, историю, подробное изложение которой здесь, конечно, неуместно, но на двух особенностях остановиться можно, выдвинув их из множества других. Речь идет о «взрывании» (Sprengung) крестьянских усадьб и о так называемых «квоте» и «батрацких землях».

Когда, милостью правительства, только лет тридцать тому назад, дано было прибалтийским крестьянам право свободного передвижения по империи, начали переходить в собственность крестьян первые усадьбы и барщинная система заменялась оброком — местные помещики сначала протестовали, но, убедись в выгоде этого, быстро перевели с барщины на аренду около 4/5 крестьянских усадеб. Большая, сравнительно, производительность вольного труда, обусловившая возрастание ценности земли, вызвала, рядом с этим, явление, продолжавшееся довольно долго, а именно — помянутое выше «взрывание» крестьянских усадеб. Пока существовала барщина, едва достаточная для обработки мызных полей, помещики, как сказано, были вынуждены, в собственных интересах, сохранять крестьянскую землю в прежних, не уменьшенных её пределах; но когда, с появлением труда вольнонаемного, гораздо более производительного, стало возможным обрабатывать и большие пространства помещичьей, мызной земли, явилось со стороны помещиков желание увеличить её пределы, что и было возможно за счет земли, крестьянской. Тогда-то началось «взрывание» крестьянских усадьб, т. е. их уничтожение по тому или другому поводу, причем в контрактах и, так называемых, «добровольных соглашениях» поводов имелось всегда достаточно. Явился также закон 1863 года, разрешивший изменение границ, состава и даже уменьшение площади крестьянских участков «для уничтожения чрезполосности», а местная «крестьянская комиссия», циркулярно, 13-го августа 1863 года, допустила эти уменьшения — и для «округления». Контракты давали помещикам полную возможность отделываться и от нежелательных им арендаторов вообще, так что, например, в Илдукстском уезде, Курляндской губернии, целая 1/3 арендаторов но немецкой народности заменена арендаторами немецкими.

Зорко следя за уменьшением крестьянских земель, правительство неоднократно желало приостановить его; но это оставалось только добрым пожеланием. Так, один из ответов генерал-губернатора в 1851 году гласил, что «слухи о присоединениях крестьянских угодий лишены всякого основания»; в 1863 — Императору Александру II угодно было, через генерал-губернатора, выразить курляндскому дворянству свой волю о том, чтобы уменьшение крестьянской земли прекратилось; в этом же смысле состоялось в 1867 году распоряжение «комиссии крестьянских дел», но упразднения все-таки не останавливались, и есть сведения о том, что к 1883 году число крестьянских земельных единиц уменьшилось в крае на 25%.

Если сказанным путем «взрывания» крестьянских усадьб количество земель, находящихся в пользовании помещиков, возросло, то не менее любопытна история «квоты» в Лифляндской губернии и «земель батрацких» в Эстляндской.

Разделение земель каждого имения на мызные, находящиеся в неограниченном распоряжении помещика, и крестьянские, состоящие в пользовании крестьян, установлено было в Лифляндской губернии на основании изданного в 1804 году первого «крестьянского положения», которым, вместе с тем, выражено было и начало неприкосновенности крестьянской земли. Следовавшее «положение 1819 года», в силу которого крестьянам дарована была личная свобода, совершенно нарушило это начало, предоставив помещику неограниченное право распоряжаться всей поместной землею, но впоследствии пришлось вновь возвратиться к прежним основаниям, и при предварительном обсуждении «положения 1849 года», в особом комитете, единогласно решено, что вся предоставленная по вакенбухам 1804 года и состоящая в пользовании крестьян земля должна быть предоставлена в неотъемлемое пользование крестьянского общества. Такое решение комитета, признанное им за обязательное, удостоилось Высочайшего утверждения 9-го июня 1846 года и затем включено в «положение 1849 года» (ст. 120) с тем, однако, что помещикам разрешалось прирезать к мызным угодьям известную часть крестьянской земли. Присоединение к мызным землям этой части (в размере 36 лофштелей пашни, с соответственным количеством лугов и выгона на каждый гак) в самом «положении» ничем не мотивировано и в нем не указано, для чего же эта земля от крестьян отрезаются, но причина этой отрезки была очень хорошая. Вот она: