По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России
Шрифт:
Гродна упоминается в летописи впервые в 1120 году, когда правнук Ярослава Всеволод был князем гродненским, сыновья которого Борис и Глеб оставили здесь по себе память в осыпающихся развалинах древнего храма «на Коложе». Гродна в XII веке была крайним западным пределом Русской земли в этих местах. Местный житель белорус или малорос решительно недоумевает, замечает Коялович, когда этот город называют не Городня, а Гродно; непостижимо также, почему русские люди в разговоре не склоняют этого имени: надо бы говорить Гродна и Вильна. С XIV века, испытав разных властителей, Гродна остается в Литовском великом княжестве; в XV и XVI веках город процветает: тут жили и короли польские, и князья литовские — Казимир IV (у. 1492), Стефан Баторий (у. 1586). Казимир IV спасался сюда от моровой язвы и даровал городу магдебургское право, то есть неподсудность королевским чиновникам; причем «войт» назначался королем, правил суд заодно с «ратманами», выбранными городом, и мог произносить даже смертные приговоры. Замечательно, что если верить новейшим местным официальным данным, то в Гродне и теперь процент смертности, а именно — два, наименьший во всей России. Когда в августе 1831 года состоялись революционные выборы от занеманских польских частей, то депутатом от Гродны был выбран известный впоследствии маркиз Велепольский, но уже 9 сентября пала сама Варшава,
Наиболее долгая остановка, а именно три дня, предстояла в Варшаве. Варшава, как говорят, подобно Гродне, всегда отличалась здоровым климатом, что не помешало, однако, Петру Великому, прибывшему сюда 11 июля 1706 года, заболеть здесь жестокой лихорадкой, о которой писал он Кикину, что «в самый Ильин день футов на пять был от смерти, такая жестокая была фибра».
Когда-то, восемь веков назад, Конрад, князь Мазовин, охотясь на берегу Вислы, пленился местом и построил замок; так, по преданию, зародилась Варшава. Только в самом конце XVI века Сигизмунд III, король польский, перенес сюда столицу из Кракова; говорят, что набожность варшавян была одной из причин, подвигнувших этого благочестивейшего из королей переселиться в Варшаву.
Не дальше, как девяносто лет назад, Варшава являлась столицей шляхты, воплощением её изумительных правовых порядков, сгубивших, в конце концов, Польшу и самую шляхту столицы; правовые порядки эти выразились в так называвшихся «юридиках», уничтоженных законом 1791 года, т. е. только пред самым разделом Польши. «Юридики», число которых возросло в Варшаве до многих десятков и которые довели горожан до убожества, были шляхетские собственности или, так сказать, отдельные города в городе, в которых право суда и сбор податей зависели не от городского управления, а от собственников «юридик». Исполосованная вдоль и поперек «юридиками», Варшава представляла из себя действительную столицу шляхетства, воплощение всей Польши в миниатюре.
Варшава была также искони воплощением другой идеи, проходящей красной нитью по всей истории Польши и составляющей самое неприятное наследство, полученное нами от неё. «Отсутствием инстинкта самосохранения, — говорит Иловайский, — следует признать призвание на Польскую землю немецкого ордена и безучастное отношение к чрезмерному размножению еврейского населения». Еще Казимир великий (у. 1370), для развития среднего сословия, облегчал и покровительствовал колонизации края немцами и евреями, и последние, не находя нигде места в Европе, наплывали сюда; в немецких землях их жгли, здесь им дарили привилегии. Уже в 1420 году краковский сенат жаловался на то, что подавляющее большинство купцов и ремесленников в Польше евреи. Ко времени возникновения герцогства Варшавского, при Александре I, число евреев в Варшаве сильно увеличилось, потому что им дозволяли торговать и жить на всех улицах; вся Сенаторская, Маривиль и Поцеев были запружены ими. Участие евреев в мучениях Украины, равно как и в восстаниях 1830 и 1863 годов, всем известно, и крайне характерны следующие два факта, стоящие того, чтобы упомянуть о них. Когда в 1861 году умирал претендент на польскую корону, известный устроитель в Париже «Ламберова отеля», князь Адам Чарторыйский, пока находился во власти при императоре Александре I, то он в предсмертной речи своей излился в благодарности к евреям, что и засвидетельствовано присутствовавшими при смерти родственниками и другими людьми в назидание потомству. Когда в том же 1861 году 2 апреля маркиз Велепольский, эмигрировавший в 1831 году, приехал в Варшаву, по Высочайшему повелению вступил в управление и принимал представителей духовных и властей, то он обратился особенно радушно к евреям, этому, как он сказал, «зародышу среднего сословия, пропадающему втуне». известно, что этим предпочтением евреев страшно обиделось католическое духовенство и тогда же открыто примкнуло к повстанию; позже Велепольский провел в польский государственный совет еврея Матиаса Розена. Пример небывалый!
Выработав еврейство и шляхетство, история Польши осталась верной себе до мелочей. Подобно тому, как двигалась эта история между двух крайностей, между «nie pozwalam» каждого отдельного дворянина, останавливавшего этим возгласом течение государственных дел всей страны, и «padam do nog» хлопа, — выражением, существующим и поныне в польском разговоре, так точно колебалась Польша и в территориальном отношении. Совершенно справедливо замечает профессор Кареев, что «настоящую польщизну составляли великая и малая Польша с Мазовией и эти земли находились справа, на востоке государства»; но что в конце, допустив образование Габсбургской и Гогенцоллернской монархий, Польша утратила всю свой западную половину (Силезию, Поморье, Полабских Славян) и названные земли из восточных сделались в ней западными. Эта земельная перекочевка настолько же своеобразна, как «liberum veto» шляхты, как «юридики» в Варшаве, как постоянное покровительство евреям, — эта красная нить польской истории, как, наконец, эти замечательные слова польского короля Владислава казакам, искавшим его защиты, — слова гласившие, что казаки имеют сабли и им остается самим добиться своих прав! Король, вызывающий своих подданных на восстание, король-повстанец!! И Малороссия, действительно, поднялась тогда на смертельную борьбу с Польшей, добила Польшу. Справедливо замечает Коялович, что сожаление и сочувствие, вызывавшееся и вызываемое польской печатью к судьбам поляков, имело предметом своим только шляхту, а никак не народ, «присутствовавший при падении Польши с гробовым молчанием». Это гробовое молчание народа, при падении своей страны, своего государства, просуществовавшего около тысячи лет, поразительно!»
Богатство и роскошь внешности Варшавы, её палаццо, сады и бульвары, её величественные сооружения, как, например, городской фильтр, составляет совершенный pendant богатству и роскоши Риги. Только под Русской Державой достигли эти обе окраины наши, немецкая и польская, того расцвета, которым поражают они теперь. По словам Янжула, фабричная производительность в Польше еще за предпоследнее десятилетие развилась в два с половиной раза более, чем в остальной Империи, и, запертая с западной стороны покровительственным тарифом, получила на востоке необъятный рынок Российской Империи и все, что за ним. Поучительная с этой стороны история польской производительности имеет еще и высокое политическое значение, так как в Калишской губернии,
С именем Бреста возникает в памяти, со всеми своими неприятными и чувствуемыми до сих пор последствиями, история знаменитой унии. Созданная для того, чтобы убить древнее, местное православие, она принята на третьем по счету соборе на этот предмет, состоявшемся в Бресте в 1596 году, при брестском епископе Игнатии Поцее и по желанию короля Сигизмунда III. Поцей и Терлецкий, два православные епископа, ездили с проектом унии в Рим и привезли его с папским благословением. на третьем брестском соборе большинство представителей православной церкви и земских чинов Литвы тогда же объявили эту унию незаконной; но польское правительство все-таки ввело ее, и скоро в Бресте оставалась только одна православная церковь, и имелось три униатские. На своем месте придется поговорить об унии подробнее.
Вслед за Брестом был посещен Минск. Отсюда, когда губернаторствовал в 1796-1806 годах Корнеев, местное дворянство, чрез представителя своего Хоминского, подало императору Павлу I адрес о возвращении польского управления и передаче униатов католической церкви; Хоминский, посланный обратно в Минск, хотя и был арестован, но в течение многих лет, будучи арестованным, все-таки оставался предводителем дворянства. В архиве минского губернского правления хранятся дела 1812 года с Высочайшими Александра I повелениями о принятии на прежние должности польских чиновников, вступивших на службу Наполеона, и о том, чтобы имения их не секвестровать. В Минске же, когда, в одно из путешествий императора Александра II, город прихорашивался, то управлявший палатой государственных имуществ Квинт прямо заявлял, как сообщает Ратч, что правительство «интересуется не церковью, а костелом». Эти противорусские проявления в Минске, в одном из центров западного края, непримиримы с государственным строем Империи, и граф Муравьев хорошо понимал практически то, что выражено теоретически Гильфердингом, когда он говорит, что «корень зла польского вопроса не в самой Польше, а в западной Руси». и что мы, русские, в течение трех поколений явили здесь то чудо, что побежденная народность польская, в 1.270.000 человек, и паны, переименованные в дворян, угнетала народность победившую, а именно русскую, в 6.500.000 человек. Необходимо заметить, что в Минской губернии, в Новогрудке, родился знаменитый Мицкевич, а с этим именем соединена значительная часть судеб польского народа за последние пятьдесят лет его посмертного существования.
С приближением к Смоленску путь шел по тем местностям, в которых не одно столетие, в борьбе за обладание смоленскими твердынями, сосредоточивалась, как в центре, борьба России с Польшей, борьба, рассеянная в неисчислимых проявлениях в долгие века по всей западной стороне; отсюда, из Смоленска, служившего последним этапом поляков по пути к Москве, шли они неоднократно на Кремль, и примеру их последовал Наполеон, с тем же успехом. Сюда, к осажденному поляками Смоленску, защищаемому боярином Шеиным, являлись из отчаявшейся в своих судьбах Москвы посольства. здесь, сдав Смоленск, груду окровавленных развалин «нового Сагунта», как говорит Карамзин, при другом царе и других обстоятельствах, тот же самый Шеин, в 1632 году, уже дряхлым стариком, явил при осаде Смоленска, когда-то им так славно защищаемого, какое-то особенное равнодушие, вызвавшее, между прочим, пререкания между двумя нашими военачальниками. причем Лесли, на глазах Шеина, застрелил Сандерсона; и Шеину в 1643 году, по приказу царскому, отрублена голова. Олеарий подозревает Шеина в измене. Сюда же, в Смоленск, для наказания стрельцов, прибыл в 1693 году Петр I, и смертная казнь десятого была отменена только по усиленному ходатайству игуменьи Вознесенского монастыря Марфы Радванской. Петр I был в Смоленске много раз; в войне с Карлом XII, по указу цареву, в город прислан, чтобы следить за приготовлениями, царевич Алексей Петрович. в 1708 году вступила сюда, после победы под Лесным, гвардия, и привела с собой пленных шведов; чрез Смоленск провезены были две жертвы Мазепы, Кочубей и Искра. доказательством того, что еще в 1735 году очень сильны были здесь польские тенденции, служить измена губернатора князя Черкасского, — одна из своеобразнейших страниц в истории нашей администрации. Судьба Смоленска в 1812 году, подвиги Энгельгардта и Шубина достаточно известны; уборка мертвых тел в губернии продолжалась по уходе французов три месяца, и город Смоленск потерял ценностей на 6.592.000 руб.
С приближением к Калуге и Туле путники подвигались к тем местам, по которым некогда пролегали главные пути татарских опустошений, так называемые «сакмы». Калуга, заодно с Коломной, Серпуховом и Алексиным, входила в состав «сторожевой линии», или «украинских городов». В 1598 году с целью защиты против татар поставлены были здесь Годуновым крепости, сделаны засеки и устроена судовая или плавная рать по Оке Может быть, даже вероятно, что Калуга основана Дмитрием Донским, потому что первое упоминание о ней находится в завещании куликовского героя. Иоанн IV, желая заселить Украину и землю Северскую людьми годными на ратное дело, главным образом, против постоянно наседавших отсюда татар, не мешал укрываться в этих местах всяким бежавшим преступникам; ту же мысль проводили в жизнь и царь Феодор, и царь Борис. Время первого самозванца прошло для Калуги, сравнительно, мирно; но тут-то, как говорит Авраамий Палицын, «более двадесяти тысяч сицевых воров» послужили основанием образования полчищ князей Шаховского и Телятевского, возмущавших страну во имя другого, еще не приисканного, второго самозванца. тут выросла в преступной силе своей фигура бывшего холопа князя Телятевского — Болотникова; здесь встречали мощный и злой отпор московские рати. сюда бежал всем известный тушинский вор, и в феврале месяце, на коне, в конфедератке, при сабле и пистолетах, прискакала к нему Марина и составила придворный штат свой из немок, спасших жизнь пастору Беру, историографу этих мест и дней. Сюда же бежал тушинский вор вторично пьянствовать и ликовать, пока, наконец, не был убит на охоте татарином Арасланом. Сидел в свое время в Калуге и князь Пожарский, для истребления шаек Лисовского, Чаплинского и Опалинского; владел Калугой, чтобы спалить ее, и Сагайдачный. Совершенно исчезли из этой страны поляки только в 1634 году, когда царь Алексей Михайлович купил у них Серпейск за 20.000 руб. Дом Марины Мнишек, сравнительно недавно подаренный вдовой генерал-адъютанта Сухозанета калужскому дворянству, — перл гражданского зодчества XVII века. Пережила, наконец, Калуга страшные минуты, ожидая движения на нее Наполеона I, при отступлении из Москвы, и спасена боем под Тарутином. Калужане хотели тогда же просить Государя дозволить поминать на ектениях, после царской семьи, и Кутузова, но маститый вождь отклонил это ходатайство. Калужская губерния, с её Брынскими лесами, её засеками, сбродом воровского населения, и памятью недалекой самозванщины, сделала то, что раскол, с 1700 года в особенности, свил здесь гнездо в Брынских лесах настолько сильное, что раскольники нападали на помещиков и разграбили мещовский Георгиевский монастырь.