По ту сторону грусти

Пинчук Янина Владимировна

Улицы казались другими. Изменились краски; до вечера было ещё далеко, но не было уже той свежей световой прохлады, незавершённости талантливого эскиза. Все цвета и формы - созрели и оделись невесомым золотом.

Дышалось привольнее. Тело казалось легче, всё - не так ощутительно, ноги несли сами.

Алеся отметила, что у Андропова тяжеловесная грация военного корабля. В Виленских переулках двигался он, как во фьордах - тривиальное уже сравнение, но что, если точное.

Она показала ему несколько рисунков и статуй в необычных местах, так, что они не были заметны с первого взгляда - и именно поэтому казались живыми: гораздо живее тех памятников и скульптур, что выставляются на общее обозрение.

Обратила внимание на пару интересных вывесок, рассказала, что зимой там и тут были "вязаные" деревья - на них надели разноцветные полосатые чехлы (они ведь тоже живые, тоже зябнут!), потом хотела показать какую-то "сказочную" дверь, но огорчилась, не обнаружив её. Со вздохом развела руками и объяснила, что здесь довольно быстро всё меняется - впрочем, от города-сна этого можно ожидать, и если самые крупные достопримечательности, такие, как дворцы, гора Трёх Крестов, соборы и реки, ещё держатся на своих местах как опорные точки, то что-то более мелкое, не такое значительное, вполне может появиться из ниоткуда и в никуда исчезнуть.

– Кстати, о достопримечательностях...
– воскликнула она и потянула за собой по очередной тесной улочке, схватив за руку. Ладошка у неё была маленькая, но крепкая и даже в тёплую погоду чуть прохладная.

Костёл Святой Анны вблизи поразил его. Так же как она, Юрий Владимирович не восхищался бурно, не делал жестов - "бьютифул!" - он, наоборот, застывал, а говорить начинал потом, негромко, но горячо...

Он стоял недвижно, и губы сложились жёстко, как у воина, вглядывался, как снайпер. И сказал:

– Этот костёл - из крови.

Она вздрогнула.

– Вот посмотри, это тот же оттенок. А может, сердце. А может, даже другой орган или все они, вместе взятые. Но это плоть, сгущённая из духа, с его изяществом и своим - цветом. Наверное, оскорбительное сравнение, может, высокомерие к Западу это вечное, ну ты же знаешь, о чём я... А вот - ничуть. Это символ того, без чего нельзя, это то, без чего - не жить. И он в лучах светится, как... вот давай, подними руки к солнцу - видишь?

Она замерла и почти не дышала. И рук не видела, хотя подняла их послушно. Это - говорит коммунист?!

Но ведь в одной из речей он в связке с русской культурой упоминал христианские ценности, чему дивиться - и всё равно до дрожи: насколько же он больше. Больше рамки официального портрета.

Но ведь разве коммунизм не родился из православия так же, как супрематизм - из иконы?.. Стоп, её уже куда-то не туда заносит.

Мысли атаковали слишком буйно, и он, погладив по руке, спросил её, почему она так долго молчит. Она не отшучивалась и честно призналась: "Я думаю". Минуты через полторы заявила, будто для расшифровки:

– Думаю, что нам стоит поесть.

Это было мнение, а не рассуждение, но он с ним легко согласился.

Его лёгкая бледность казалась благородной, одежда почти не помялась, отсутствие галстука (свернулся змейкой у неё в сумочке) сходило за элегантную небрежность. Вид был самый что ни на есть богемный А географически место так и напрашивалось - и Алеся отвела его в Заречную Республику, иначе говоря, Ужупис: обитель творческих личностей, райский уголок с ободранными зданиями, волшебный, залихватски-бедный, весёлый мирок.

По-русски звучало смешно, но ещё и таинственно: снова - уж. А peace - это мир. Мирный уж, как мирный атом. Почему бы и нет. Почти официальная декларация: он уловил уже, что эти змеи здесь сакральны. Может, Алеся расскажет ему, если захочет. Потом, подумалось; он с удивлением отметил, что начал ощущать её настроения и даже мимолётные тени мыслей - не всегда, но иногда, это было приятно и таинственно. "Может, я тоже на что-то гожусь?" - подумал он, не вполне понимая смысл этого "что-то".

Она нарочно сделала крюк, хотела провести его через мост. Это казалось очень важным. Иногда её охватывало стойкое чувство, до душевного жжения, что сделать нужно так и не иначе, и именно сейчас. Хотя именно этим специалисты и отличаются от обычных людей. Сигнал. Значит - надо. Провести через мост - и обязательно держа под руку.

Внизу катила свои воды стремительная, деловитая, хотя и мелкая Вильня. На каменном береговом укреплении были развешаны фотопортреты в стиле поп-арт. Под самым мостом - это Юрий Владимирович заметил - почему-то болтались зелёные расписные качели. Добротно сделанные, одинокие и недосягаемые - и потому нелепо восхитительные. Он предположил, что они для русалок.

И есть почему-то не хотел, попросил её провести по району. Алеся прислушалась: да, правильное решение - и повела, не отпуская его руки.

И было для них всё: осыпающаяся штукатурка и новенькие фантастические флюгеры, галереи - порой в самых неподходящих местах, стаканчики с удивительно вкусным и дешёвым кофе, да прямо с лотка, "дешевле грибов" (пила только Алеся, ну и что), крошечная ярмарка под открытым небом, напоминающая сбор секты старьёвщиков. Потом он с улыбкой изучал конституцию Ужуписа на серебристых металлических досках.

Ещё был кот в букинистическом магазине, куда зайти захотел Андропов, увидев на грифельной доске весёленько начертанное "books" - как пишут обычно про жаркое или коктейли возле кафе. Он долго перебирал пластинки, иностранные книги, рассматривал фотографии, то и дело тень улыбки пробегала по его лицу. Потом подошёл и к коту. Тот возлежал в уютной корзиночке и с удовольствием подставил под его палец своей влажный оранжеватый нос. "Вот, его и коты любят!" - скоропалительно и суеверно восхитилась Алеся.

Была ещё узенькая тропиночка мимо живописных заречных хибар, с подгнившими заборами, влажными знамёнами белья на верёвках, дикими кустами, дровниками и старинными калитками - и всё так же бегущей слева внизу Вильней: вроде бы опасно близкой, в неё можно было запросто скатиться по резкому откосу. Она показала ему всё, что сама здесь знала.

На углу улицы Андропов замедлил шаг и развернулся, прислонясь к стене, будто хотел лучше рассмотреть бронзового трубящего ангела, стремительно замершего на вершине колонны - но вместо этого устало закрыл глаза. Алеся встревожилась.

– Ничего, не бойся, - успокоил он, - сейчас пройдёт. Честное слово, ничего страшного.

"Ну ладно уж, верю тебе на слово! Но только вздумай грохнуться в обморок посреди Ужуписа!" - подумала Алеся, сердитостью прикрывая страх. Он прекрасно расслышал эти мысли. Ну а что будет делать, если он "вздумает"? Обычное дело, спасать - оказывается, у неё это неплохо получается. Сейчас же она снова на всякий случай расстегнула ему воротничок, тихо обняла и погладила по щеке.

А потом сделала то, чего от себя не ожидала. Ещё раньше, по фото, замечала, какая у Юрия Владимировича полная шея, кое-где даже с ямочками и складочками, и было в этом тоже что-то детское, и сейчас она так близко видела эту милую, пухлую шею - что не выдержала и нежно поцеловала. Андропов удивился, но радостно, молча, не до конца веря в происходящее - и Алесю теснее прижал к себе, не хотел отпускать ни на шаг - и она поцеловала снова, и ещё, и ещё... А когда уже чуточку опомнилась и залилась краской, прижалась, пряча лицо. И тут же ощутила, что Андропов бережно отстраняет её, но не для того, чтобы оттолкнуть: Алеся тут же почувствовала его тёплые руки у себя на спине и мягкое касание губ: ушко, висок, где начинаются первые пёрышки волос, и тоже шея, как раз где досадная царапинка. И тягостное смущение отхлынуло, растворилось, а вспыхнула весёлая радость: "Вот-вот, теперь мы квиты!".