По ту сторону волков (полная версия)

Биргер Алексей Борисович

– Да, - сказал я.

– Интересно, как теперь сложится их судьба?

– Волчиха-мать мертва. Помет ее, наверно, тоже; хотя выходить его, видимо, очень старались. Остаются волк-отец и наш Маугли. Боюсь, судьба их тоже будет не слишком радостной, а жизнь - недолгой.

– Кажется, едут, - сказал врач.

Мы допили наши последние капли. Они вошли в комнату. Я встал, и врач тоже.

– Должен сознаться, я догадался, зачем ваш человек сидит у меня и не уходит, - заговорил врач.
– Я сделал попытку уничтожить находящиеся у меня иностранные книги и кое-какие

заметки. Но ваш человек был зорок, перехватил меня и заставил сложить все аккуратно на столе.

– Я не знаю, антисоветские это книги или нет...
– вставил я.
– Может, самые обычные...

– Обычные книги уничтожать не пытаются, - уведомил меня опер.
– Молодец! Проявил бдительность. И обыска проводить не надо. Уводим его и опечатываем помещение.

Все мы вышли наружу. Врача повели к машине.

– Покажите мне вашего Маугли-Тарзана, - сказал опер.

Я повел его к сарайчику. Волчий юродивый спал. Опер ткнул его носком сапога, чтобы разбудить, и тот недовольно зарычал.

– Ишь ты, сердится, - усмехнулся опер.
– Ну и уродина. Недоумок как недоумок, одна слава, что среди волков рос. Пошли.

И мы вышли наружу. Мы пересекли широкий двор и были почти у самых ворот, когда один из охранников в машине вдруг заорал:

– Смотри! Берегись!

Мы мигом обернулись. От двери сарайчика несся в нашу сторону Маугли - волчьими прыжками, с тусклым огнем в глазах, тихо рыча. Метил он явно на опера. Жуткое было зрелище. Самый смелый человек дрогнул бы. Опер выхватил пистолет и открыл отчаянную пальбу. Волчий человек настиг его, навис над ним с разинутой пастью и вскинутыми руками - и вдруг, когда казалось, что все уже для опера кончено, замер на месте, покачнулся и рухнул на спину. Несколько всаженных в него пуль сделали свое дело. Он был мертв.

– Уфф!..
– Опер вытер пот со лба и некоторое время переводил дух.
– Ты мне за это ответишь, - грозно кинул он врачу, садясь в машину, - видно, считая его виновником неожиданной выходки получеловека-полузверя.
– Убери эту падаль!
– крикнул он мне, и машина отъехала.

Я подошел к мертвому юродивому. Да, видно, произошло то, о чем говорил врач. Тычок сапогом оказался той самой последней капелькой, от которой и сорвалась пружинка. И бедняга, по-нашему говоря, «психанул», а по-научному - прибег к агрессии как к средству самозащиты от окружающего враждебного мира.

Взяв за ноги, я оттащил его от ворот к больничной подсобке. Пусть не слишком маячит. А завтра санитар пусть кумекает, куда тело деть. Санитару завтра прием вести. Интересно, каких рецептов он навыписывает? Не отправит ли кого-нибудь на тот свет? Вот и еще одна жертва тогда будет у всей этой истории.

Я взглянул на часы. Два часа ночи. Приблизительно так и приехали, как я предполагал. А меня еще дела ждали. И я направился к барской усадьбе. Проникнуть в нее оказалось делом нехитрым. Я и не таился особенно, взламывая замок передней двери. Поблизости не могло быть никого, кроме того человека, с которым мне все равно надо было встретиться. И думал я: чем спокойней и небрежней зайду - тем меньше вероятности,

что он, ни о чем не спрашивая, всадит в меня пулю. Это - как открытая ладонь, протянутая к собаке.

Внутри стоял особый холод - холод затхлости и, как в старину говорили, мерзости запустения. Знаешь, когда воздух вроде и не шелохнется, а ты чувствуешь при этом, как он тебя неслышно обвивает удушающими питоньими кольцами. Я прошел через холл, заглянул в ближайшее помещение, включил фонарик. Ничего. Голо. Я заглянул в следующую комнату - с тем же результатом. Так я прошел по всем комнатам первого этажа и поднялся на второй. Второй этаж состоял из бальной залы и нескольких прилегающих к ней комнат. Я осмотрел их одну за одной. Ничего. Я поднялся на третий этаж.

Первая комната третьего этажа - ничего. Вторая - то же самое. В третьей - вот он, в углу, ряд глянцевитых консервных банок. И бутылки поблескивают, и коробки какие-то сложены. Я подошел к ним поближе.

– Ни с места!
– раздался голос позади меня.
– Шелохнешься - и пулю получишь. Ты кто такой?

– Да я так, старыми домами интересуюсь, - ответил я.

– И шинель на тебе милицейская, новенькая.

– Такая же новенькая, как я сам. Принимаю район под свое попечение.

– Осмотр, значит, проводишь?

– Как законный представитель законной власти. А вот ты кто такой? Будь ты одним из местных бандюг - хоть этим мифическим Сенькой Кривым, например, - ты бы уже, наверно, всадил в меня пулю. Скорей всего, ты тот оперативник, который под видом прожженного столичного налетчика к инвалиду Коле заявился.

– Откуда ты знаешь?..
– голос дрогнул.

– Что ты не на какую-нибудь банду работал, а на органы власти? Деревенских простачков дурачить можешь. Пальто твое... Они здесь «солидными» всегда называют хорошие пальто казенного образца. Ухватки твои... Равнодушие к пулемету в подполе. Будь ты членом банды - ты бы пулемет не упустил. Ведь инвалид Коля тебе про пулемет докладывал?

– Положим, докладывал.

– Ну, вот. А теперь можно мне обернуться? Замечу, кроме меня, о тебе никто не знает. И инвалид Коля молчать будет. А без меня ты не найдешь того, что ищешь.

– Ты знаешь, где это?

– Догадался.

– Откуда догадался?

– Был один тайник, про который инвалид Коля не знал, что это тайник, понимаешь? А я догадался, что то место может быть только тайником, хоть сам инвалид Коля этого и не соображает.

– Как же милиция в это дело влезла?

– Можно мне наконец обернуться?
– спросил я.

– Ладно, оборачивайся. Но близко не подходи.

Я обернулся и встретился глазами с человеком, доставившим столько неприятностей инвалиду Коле. Ничего мужик, крупный, по-боксерски сколоченный, и челюсть крепкая, и глаза шалые, но... слишком холеный, так сказать, чтобы меня одолеть.

– В аресте инвалида Коли себя вини, - сказал я.

– То есть?
– несколько нахмурился он.

Я рассказал ему вкратце, как из-за огнестрельного ранения инвалида заподозрили в принадлежности к вурдалачьему племени и чем все это кончилось.