По закону столичных джунглей

Монакова Юлия

Люська по природе своей не была злым человеком, но здесь просто диву давалась: как люди могут быть НАСТОЛЬКО необъективными к себе самим? Ох, ей-богу, ей везло на таких личностей — сначала Жанка с ее манией величия, теперь вот «подпольная стерва» Тая…

Косметики Тая не признавала — ни декоративной, ни лечебной; использовала только натуральные продукты. Каждый день с маниакальным упорством она делала себе какие-то маски для лица и волос — из всего, что было в холодильнике. В ход шли и творог, и мед, и фрукты, и овощи…

— Может, проще крем ночной купить? — робко предложила Люська, наблюдая в первый же совместный вечер, как Тая на кухне обмазывает себе физиономию жуткой зеленоватой субстанцией —

смесью из сырого яйца, огурца, лука и сметаны.

— Никакой крем не сравнится с натуральными масками! — фыркала Таисья. Впрочем, даже когда она фыркала, ее голос оставался унылым, словно ей все опостылело. — После этой маски кожа становится — ну просто персиковая!

Люська с сомнением оглядывала одутловатое Таино лицо нездорового цвета, но предпочитала держать при себе свои комментарии.

Спустя несколько дней после переезда настал день Люськиного рождения. Праздновать она не собиралась, поскольку была весьма стеснена в средствах. Большую часть сбережений она уже отложила на роды и на оплату квартиры за несколько месяцев вперед. В честь дня рождения Люська решила купить побольше натуральных витаминов. Она уже не могла позволить себе поглощать фрукты в каких угодно количествах, но совсем отказываться от них тоже не собиралась. Дома она помыла виноград с черешней, переложила ягоды в большую глубокую миску и понесла в комнату — угостить Таисью. Можно было обойтись и без угощения — сама Тая никогда даже не думала предлагать новой соседке что-то из своих продуктов, даже чаевничать вместе не звала; все ее съестные припасы были тщательно закрыты в кастрюльках-баночках-скляночках и задвинуты вглубь холодильника, чтобы, не дай Бог, Люська не сунула в них нос. Но Люська так не могла, она привыкла делиться тем, что имеет.

Они поели ягоды вдвоем; Тая за это время не проронила ни слова. Когда в тарелке оставалось уже совсем немного винограда, Тая ушла в кухню и вернулась со своей чайной чашкой. Недолго думая, она ловко переложила оставшийся виноград туда, невозмутимо объяснив ошеломленной Люське:

— А это мне на масочку…

Так и повелось. Почему-то с этого самого момента Тая решила, что вправе использовать Люськины продукты — не для еды, а на маски (видимо, маски — это было святое, против чего у Люськи не могло возникнуть возражений). Стоило Люське купить себе что-то съестное и оставить на несколько часов без присмотра, как она обнаруживала, что Таисья уже провела инспекцию холодильника и отщипнула, что называется, кусок от ее каравая. Такая тихая спокойная наглость просто вгоняла Люську в ступор — она совершенно не представляла, КАК на это можно реагировать. Ведь Таисья знает, что Люська нигде не работает, и вряд ли она не может не догадываться о ее денежных затруднениях…

…Первые дни после переезда Люська посвятила исключительно себе любимой. Она ходила в театры, покупая самые дешевые билеты на балкон, а затем пересаживаясь в партер на какое-нибудь свободное место; часами валялась в душистой пенной ванне с новинками мировой литературы в руках; смотрела новые фильмы на своем ноуте (телевизора в ее комнате все равно не было); ложилась спать под утро, зная, что ей не надо рано вставать, и со спокойной душой дрыхла до обеда; записалась в бассейн и на йогу для беременных… Последние траты, возможно, и были непозволительной роскошью для нее в нынешнем безработном положении, но ей необходимо было хоть чем-то заполнить образовавшуюся в сердце дыру. Иначе говоря, Люська изо всех сил делала вид, что упивается обрушившейся на нее свободой. При этом она вовсе не забывала, что есть опасность чересчур увлечься вольной жизнью, потерять голову и счет времени, а затем оказаться у разбитого корыта, как в басне о попрыгунье-стрекозе, которая «лето красное пропела, оглянуться не успела — уж зима катит в глаза».

Наконец мнимое

упоение свободой ей надоело. Люська начала задумываться: а что, собственно, делать дальше? За что взяться? Куда податься? Необходимо было искать новую работу. «Боже, я не делала этого четыре года!» — ужаснулась Люська, вспомнив свои первые дни в столице. Разумеется, она не могла сейчас рассчитывать на место в штате, однако даже для фриланса нужно было начинать с нуля: составление резюме, рассылка его по всевозможным сайтам, обзвон редакций газет и журналов: «Вам не нужны пишущие авторы?» Судя по всему, журналистов в Москве сейчас было — как собак нерезаных. Но кое-где Люське все же дали шанс: сообщили, по какому адресу присылать свои статьи, «а уж там посмотрим, подойдут они нам или не подойдут». Люська рассылала свои опусы, как в лихорадке, и с нетерпением ждала ответов. «Не будь слишком самоуверенной! — приказывала она сама себе. — Ты питаешь иллюзию, что к такому ценному и золотому кадру, как ты, работодатели должны сами выстраиваться в очередь и «в штабеля укладываться»…»

Спустя две недели после переезда Люська почувствовала растерянность. Она все еще была не устроена. Ей в голову даже начали закрадываться смутные сомнения — а может, она бездарна?.. Она разослала свои лучшие статьи, а из редакций ни ответа ни привета, телефон не разрывается от звонков, а в новом электронном почтовом ящике, который она завела специально для работы, лишь дурацкий спам. Она сама неоднократно внушала читателям в своих публикациях ранее: «Не бывает так, чтобы не было работы, бывает — вы плохо ищете». И что получается — она сама лентяйка и тунеядка? Может, это и несерьезная профессия вовсе, надо было заниматься чем-то более надежным, например, менеджментом, как всегда пеняла ей мама… По крайней мере, не осталась бы без куска хлеба. А сейчас каждый раз, залезая за «заначкой», Люська боялась даже спросить себя: а на сколько ей еще хватит денег, прежде чем она снова начнет зарабатывать?.. Была середина июля, она до сих пор еще не выбрала роддом и не заключила контракт, а рожать ей предстояло уже через месяц.

Она настолько погрузилась в рабоче-финансовые переживания, что совсем махнула рукой на свой внешний вид. В один из дней, проходя мимо зеркала в прихожей, она почти случайно мельком глянула на свое отражение и… остановилась в ужасе. Кошмар! Какой-то застиранный вылинявший халат времен ее студенческой юности («Боже, почему я до сих пор не выкинула его на помойку или не подарила какой-нибудь соседской бабке?!» — подумала Люська), голова не мыта три дня, ноль косметики на лице… А все почему? Да потому, что НЕ ДЛЯ КОГО стараться, уныло резюмировала она.

Люськой постепенно овладевала депрессия. Она чувствовала себя никому не нужной, заброшенной, глупой неудачницей. Она — безработная. Ее замучили бессонница и целый букет всевозможных негативных эмоций. Прежде всего, самая главная фобия — безденежье. Это в самом деле было безумно страшно — думать о том, что скоро ей не на что будет купить продукты и приготовить обед. «Наверное, люди считают, что я бездельница — столько времени не могу подыскать себе работу, чем это я, позвольте спросить, занимаюсь?» — размышляла она.

Лучшее предложение за весь этот проклятый период поступило Люське от знакомого араба, торговавшего в ларьке в одном из подземных переходов всякой восточной мишурой — бусами, браслетами, поясами с монистами и так далее. Она перекинулась с ним парой приветственных фраз и призналась, что находится в безуспешных поисках работы. Араб, прижимая руки к сердцу, горячо воскликнул:

— Лусья, если ты ничего не найдешь, клянусь Аллахом, я возьму тебя продавцом! Это хороший джоб…

Может быть, со стороны это выглядело смешно, но Люська чуть было не расплакалась в тот момент от чувства признательности за такое сердечное участие.