Победа Сердца
Шрифт:
– А заключается она, мой дорогой, в том, что с тобой контракт будет разорван в одностороннем порядке.
Грегори встал как вкопанный, абсолютно отрешившись от всего, совершенно не обращая внимания на то, что происходит снаружи. Единственное, что осталось в его эмоциональном восприятии, было его собственное сердце, которое за маленькое мгновение как будто превратилось в гранит, который к тому же был выброшен некой могущественной силой в бесконечно одинокую тундру, посреди которой он остался, как никому не нужный, безликий на первый взгляд, хотя и имеющий свою собственную историю, булыжник, который гордо именовал себя Грегори Фландерс.
– Как? –
– А вот так. Так говоришь, будто и сам не догадываешься. Когда у тебя был крайний срок, тебе напомнить?
– Макс, я…
– Не помнишь? – повторил голос в трубке, не обращая никакого внимания на попытки оправданий. Тогда, позволь озвучить, – октябрь, неплохо, да? А сейчас какой месяц?
Грегори целомудренно промолчал в ответ.
– Ноябрь, вот только следующего года… так что сейчас на руках у издательства должно быть уже две рукописи.
– Я… Я как раз сейчас заканчиваю…
– Третью, я полагаю? Ведь только в таком случае я, возможно, и смогу что-нибудь сделать для тебя, иначе…
– Они не могут расторгнуть со мной договор! Этого, блядь, просто не может быть! Я же гребаный Фландерс! – проорал на всю улицу мужчина.
– Конечно, ты – это ты, – слегка саркастично выдохнул устало агент писателя, – однако, услышь меня, пожалуйста, имя – это еще не всё, к сожалению, по крайней мере для издательства, одно твое существование, без результатов, не принесет прибыли с тиражей, а из-за подобной задержки они теряют прибыль, так что….
– Но ведь они знают, что моя книга будет продаваться! Знают же!
– Конечно, конечно, но какой бы гениальной она ни была, экземпляров одного твоего романа вряд ли будет продано больше, чем двух или конкретнее – трех, вместе взятых, как у тебя прописано в контракте. Это ведь простейшая математика, Грэг.
– Да, да, я понимаю… Но ты ведь знаешь, что последний год у меня выдался не из лучших и…
– Поэтому я и пытался достучаться до тебя именно весь этот год, дружище. Пойми, мне тоже крайне невыгодно то, что тебя лишат исключительных прав в «Айдоле», но, если соответствующий департамент в ближайшие дни примет такое решение, то придется тебе искать уже менее уступчивый, и уж тем более куда менее прибыльный издательский дом, чего, я думаю, ты явно не захочешь, поскольку…
– Они – единственные, твою мать, – проскрипел Грегори.
– Бинго, по крайней мере для тех, кто не хочет растрачивать себя на бесконечное переписывание третьесортных статеек, и мне, Грегори, в том числе, очень не хотелось бы работать за бесплатно. Помогать тебе и искать приемлемые варианты – да. Но каждый день следить за твоими продажами, сборами и отчислениями – это уже знаешь ли, в текущей ситуации…
Грегори, не дослушав, отшвырнул коммуникатор, разорвав связь в своем мозгу, чтобы просто остаться одному, чтобы стоять, ощущая, как восходящее солнце начинает согревать его тело и душу через тысячи световых лет, заставляя его кожу сообщить его костям, что обхватывали его мозг, о том, что их временный владелец неразрывно связан кровообращением с сердцем, а оно уже давало надежду, что он еще жив и, более того, находится далеко не в тундре, но в климате куда более приятном во всех отношениях, чем тот безрадостный ландшафт, в существование которого писатель уже успел поверить.
10. – … И я верю, что это место существует! Более того, я готова лично посетить эту далекую империю, уверена, что это очень интересное место! –
Вдохнув побольше воздуха полной грудью и выпрямившись на одной из веточек в полный рост, путешественница расставила руки в стороны, подобно крыльям бабочки, и ощущая, как на каждом из них вновь и вновь открывались и закрывались два огромных глаза, два полюса маленького родного мира, который она ощутила целиком как свое собственное тело, сделала легкое движение и в один прыжок оказалась в невесомости – бесконечности, что была за пределом мира, который она знала. Она вновь стала этим пространством, и казалось, что теперь эта непостижимость останется с ней навсегда в виде открытия своей истинной природы, которая сама по себе была совершенно неотличима от самой путешественницы, потому что и была ей же, одной целой и неделимой во веки веков.
11. Путнице так не хотелось, чтобы это закончилось, ведь в подобные волшебные мгновения на несознательном уровне, но, наоборот, где-то глубоко внутри себя, она ощущала, как всё ее тело растворятся, при этом не теряя себя, а, наоборот, находя нечто большее, чем она сама, что обволакивало всё ее существо, зачастую без ее собственного понимания этого процесса. И были это опьяняющие, крепкие объятия, которые становились для ее маленького комочка восприятия всем, что она любила и что было ей дорого.
– Доброе утро, любимая, – проявил себя нежный голос, который окутал девушку с головы до самых пяточек, которые она тут же подобрала под себя, чтобы полностью укрыться в коконе из одеяла, из которого ей все равно предстояло рано или поздно выпорхнуть в новый день.
– Мм, – издала короткий звук девушка, зарывшись поглубже в одеяло, надеясь, что этот незамысловатый фонетический жест будет воспринят не как отторжение, но наоборот, как сигнал о повышенной заботе, которой стоит окружить прибывшую путешественницу из мира грез.
– Как спалось? – все правильно поняв, что было и не удивительно за годы совместной жизни, проговорил мужчина, присев на краешек дивана, боясь потревожить раньше времени еще не до конца сформировавшийся в мягкой «куколке» организм.
– Нормально, – пробубнила, уткнувшись лицом в подушку, девушка, после чего резко повернула свое слегка заплывшее после сна лицо с глазами-щелочками, которые еще не до конца привыкли к утреннему свету, что мягко проникал в помещение сквозь оконное стекло. Мужчина, хотя и знал, чего стоит ожидать, всё же не смог сдержать своей улыбки и, нагнувшись, мягко поцеловал свою невесту в открытый лоб, на котором виднелись красноватые разводы от складок наволочки на подушке, которые, тем не менее, ничуть не портили ее внешний вид, но, наоборот, придавали особое ощущение уюта этой домашней картине утренней встречи двух уже привыкших друг к другу, но оттого не менее заботящихся и влюбленных друг в друга людей.