Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
– А вот что-нибудь такое, что позволило бы забыть о войне? – спросила Рита.
– Ну конечно же, фройляйн. Ведь именно для этого я здесь и есть. – Он склонился над полкой с катушками кинопленки. – Вот, "Вне закона", фильм с Джейн Рассел, снятый эксцентричным миллионером Говардом Хьюзом. Та полная версия, которой мы располагаем, запрещена даже в США! Слишком много секса.
– О! Это может быть любопытно.
– Ну а романтическая любовь? – подтрунил над девушкой Ватсон.
Рита рассмеялась, качая головой, после чего положила руку поляку на плечо. Но у владельца имелось кое-что, что могло бы их помирить.
– "Одержимость" Лукино Висконти [50] . В отличие от других, фильм даже разрешен к показу. Только в наших публичных кинотеатрах вы его не увидите.
– Так ведь у нас и публичных кинотеатров уже нет… - ответила ему девушка.
– В том-то и оно, В том-то и оно, моя дорогая. Спрос есть, а предложения нет, рынок же этого терпеть не может. Потому-то рынок и создал меня!
– А что здесь люди смотрят здесь чаще всего?
– Ой, по-разному. Если быть откровенным, то очень часто выбирают бьющие по нервам сцены, вырезанные из полицейских материалов. Убийства, насилия, иногда – казни.
50
"Одержимость" (итал. Ossessione) — дебютный кинофильм режиссёра Лукино Висконти (1943) с Массимо Джиротти и Кларой Каламаи в главных ролях. Это первая кинолента, выдержанная в эстетике итальянского неореализма и, соответственно, один из краеугольных камней в истории итальянского кинематографа. Некоторые ценители, включая Алена Рене, считают "Одержимость" лучшим фильмом Висконти.
– Из Википедии
– А запусти нам что-нибудь по-настоящему крепкое, - перебил его Шильке. – Запрещенные материалы.
– Кинохронику союзников? Как англичане, американцы и русские уничтожают вермахт, после чего гонят наших пенных куда-то на край света?
– Нет, что-нибудь для мазохистов. Что-нибудь такое, чего не найдешь ни в какой кинохронике.
Владелец тайного кинотеатра мялся, переступая с ноги на ногу.
– Хмм, вообще-то у меня имеется кое-что совершенно необычное, - он приложил руку к шее и значаще кашлянул, требуя дополнительной оплаты.
– Что? Горлышко заболело? – с издевкой спросил Шильке. – Так у меня имеются порошки от ангины.
– Да нет… - на сей он потирал пальцами, как будто пересчитывал деньги.
– И пальчики чешутся?
Тем не менее, Шильке сунул хозяину несколько банкнот, принятые с глубоким поклоном.
Владелец зарядил в проектор большую катушку склеенной пленки, проинструктировал, как запустить кино, и незаметно вышел наружу.
– Дитер, кофе? – занялся баром Холмс.
– Пожалуй.
– Его даже пить можно, - Ватсон протянул Холмсу и свою чашку, которую уже успел опорожнить.
– Ну ладно, - не терпелось Рите. – Скажете вы, наконец, чего узнали от того англичанина?
– Конечно. Джулиен Боу был настолько добр, что предоставил нам полный набор материалов.
– Настоящих? – обеспокоилась девушка.
Холмс кивнул.
– Все это бумаги, в основном, касающихся организаций, занятых обеспечением различных сокровищ на Западе. Англичан это интересовало, но вот им было совершенно до лампочки, получат ли русские эти богатства или не получат. К тому, что добудут англо-американцы, русские руки не протянут, а до того, что захватили советы, у союзников руки коротки. Так что никакого конфликта интересов здесь нет.
– И для чего нам нужны западные материалы?
– Потому что это система. Точно такая же, как и тут. Что хуже всего, система надежная, не взламываемая, которую невероятно сложно расколоть.
Рита недоверчиво мотнула головой.
– А знаете что? У меня все время создается впечатление, что мы занимается какими-то глупостями, выслеживанием привидений, причем, в тот самый момент, когда должны позаботиться о себе. Да пускай себе они эти сокровища грабят. Кого это сейчас волнует?
– Волнует директора Колью Кирхоффа, - вмешался Шильке. – А тем самым – Мартина Бормана. А если эти двое рассердятся, то мы можем и не дожить до момента, когда начнем думать о себе.
– Золотые слова, - произнес Холмс и тут же повторил: - Золотые слова. – А теперь давайте займемся кофе и, возможно, посмотрим запрещенное и секретное кино, за которое заплатил Дитер?
Шильке включил проектор.
– Раз это не про любовь и не про войну, так что же мы увидим?
– Что-нибудь о людях.
Поначалу они глядели на обычные снимки, которые до скуки показывали во фронтовых хрониках. Тянущиеся до самого горизонта линии окопов, грязные, кутающиеся в шинели солдаты, снег, снег и снова снег. Вдруг германские солдаты впихнули в кадр русского пленного. Он был уже голый, что-то кричал. Наверняка, что ему холодно. Солдаты в окопах с интересом глядели. А потом пленного стали поливать водой.
Следующая сцена показывала уже другую сторону фронта. Снега не было. Русские прицепили несколько связанных пленных ногами кверху над речкой, а точнее, даже ручьем, таким образом, что голова свободно свисающего человека находилась уже под водой. Но никто и не заставлял пленных висеть по стойке смирно. Они могли поджимать ноги и хватать воздух, могли сгибаться наполовину, могли подтягивать подбородок к грудной клетке. Фильм показывал, как долго человек мог сражаться с собственным весом и земным притяжением. Со всеми подробностями.
Шильке задумался над тем: а откуда брали подобные материалы. Кем были курьеры, и где они находились в момент, когда их хватали, и когда такие фильмы попадали в руки противника. И чему они должны были служить. Интересовало его и кое-что другое. Зачем жители крепости Бреслау приходили сюда глядеть подобного рода картины. Где-то высоко на небе советские бомбардировщики, вокруг грохот орудий, сражения идут за каждую улицу, за каждый дом на юге и западе города. А здесь, в безопасном уюте бункера, с чашкой ароматного кофе можно посмотреть на то, что происходит по обеим сторонам линии фронта. Что склоняло людей глядеть на это? Действительно, мазохизм? Их возбуждала возможность того, что с каждым из зрителей может случиться то же самое?. Любопытные размышления прервала Рита.
– Выключи эту гадость! Кому нужны подобного рода извращения?
– Вопрос, достойный величайших философов, - буркнул Холмс.
– Да выключите же это.
– А я считаю по-другому. И понимаю замысел Дитера, который хотел нам это показать.
– Оу? – отозвался Шильке, неожиданно заинтересованный словами Холмса. – И каков же был мой замысел?
– Помимо того, что ты ввел всех нас в философское настроение, ты еще показал всем, что договор, который мы заключили друг с другом – это единственная на свете помеха, стоящая на пути в преисподнюю.